Выдержку доктор воспитал в себе на зависть опытным ворам.
— Откуда вы… — только проговорил он.
— Значит, согласны, что предали учителя.
— Он мне не друг и не учитель, — ответил Затонский. — Я был лекарский помощник, который должен всем кланяться, а Горжевский — полный доктор. Что я мог сделать?
— А что вы сделали?
— Дал показания комиссии, ответил на их вопросы. Разве я обязан принять чужую вину на себя?
— В чем была вина? Говорите мне, как отвечали комиссии.
— Я допускал Горжевского к своим пациентам. Никакого обмана не было, они сами давали согласие.
— Надежд на исцеление у них не оставалось?
— Именно так. После чего Горжевский принимался за них…
— Что именно он вводил больным?
— Вы же видели отчет комиссии?
— Господин Затонский… — Ванзаров сменил позу, поленья стали чувствоваться уж очень отчетливо. — От вашей искренности зависит ваша судьба. Без преувеличения. Вам повторить вопрос?
Любому упорству есть предел. Особенно когда давит сила неимоверная. Доктор окончательно сдался, чтобы поскорей прекратить эти мучения.
— Горжевский делал укол особым составом, — сказал он тихо. — Моя роль заключалась в том, чтобы фиксировать то, что происходило с больными. Он всех ординаторов заставлял, не подумайте, что только мне это выпало. Всех… А козлом отпущения сделали меня.
— Что было в составе?
— Я не знаю… Честное слово, господин Ванзаров, не знаю! — Затонский даже руку к сердцу прижал, так хотел, чтобы ему поверили. — Он никогда не говорил, все держал в секрете, записывал в свои блокноты, хранил их при себе, никогда не показывал. Я спросил однажды, он зло меня высмеял…
— Какой был эффект?
— Да никакого. Больным становилось лучше на несколько часов, у них поднималось настроение, а потом наступал неизбежный конец. Скорее всего, эти составы только его ускоряли.
— Чего он хотел добиться?
— У него была теория, красивая, но ошибочная: если организму дать сильный толчок, как в паровозную топку забросить слишком много угля, этот толчок позволит мобилизовать скрытые ресурсы, которые одолеют болезнь. Выходило наоборот.
— Как в случае с девушкой? — Ванзаров кивнул на мертвецкую.
— Я не знаю, чем ее накачали! — чуть не крикнул Затонский.
— Ее состояние было похоже на то, что вы видели у своих пациентов?
— Конечно, нет!
— Горжевский использовал какие-то наркотические средства?
— Не знаю и знать не хочу… Если позволите, у меня больные…
Ванзаров, как видно, не знал жалости к пациентам.
— Как вы с ним уживались в таком маленьком городе? — спросил он.
— Ужасно, — вырвалось из души доктора. — Он нарочно мучил меня. Каждый день приходил к больнице и просто смотрел. Как немой укор. Как будто я виноват…
— Ваши муки кончились с его смертью.
— Считайте, как вам будет угодно.
— У него было больное сердце?
Стало заметно, как Затонский что-то хочет сказать. И он решился.
— Знаете, раз такое дело… — начал он. — Во всем виновата его жена, страшная ведьма. Наверняка нашептывала, что он гений, которому все позволено. А когда гений пал с высот, взяла и убила.
— Полагаете, Горжевского убили?
— Что же еще!
— Но ведь заключение подписал Дубягский?
Впервые на лице Затонского показалась улыбка.
— Это же просто смешно… Вы его видели?
— Кстати, у вас случайно не осталось снимков Горжевского? Может, общая фотография врачей?
— Никогда не было.
— Описать его смогли бы?
— Кого?
— Вашего друга Горжевского.
— Он мне не друг! — Затонский вовремя сдержал удила. — Я плохо запоминаю лица. Если они не мои больные…
— И все-таки. Постарайтесь…
— Обычно выглядел. Ничего примечательного. Не косой, не кривой.
— Вскрытие кто делал после обнаружения тела?
— Вскрытия не было. Горжевская запретила, а полиция не настаивала. Я бы взрезал его с большим удовольствием.
— На похороны ходили?
— Еще чего!
Ванзаров ловко соскочил с поленницы, не обрушив ее, — как будто вырос в деревне и делал это сотни раз.
— Благодарю, господин Затонский, за ценные сведения, — сказал он, отряхивая руки от крошек коры. — Излишне напоминать, что о нашей беседе не следует говорить никому.
Доктор молча повернулся и пошел к больнице. Так соскучился по оставленным больным.
47. В тихом омуте
Сыровяткин нашел, что выполнять просьбы Ванзарова не только приятно, но интересно. Вроде фокуса: дают тебе задание, на первый взгляд бесполезное. Стоит его выполнить, как открывается не только смысл, но и польза. Все загадочное оказывается настолько простым и очевидным, что остается гадать: как сам не догадался? Когда Ванзаров попросил проверить дату похорон Горжевского, полицмейстер не стал поручать никому, сам сходил к отцу настоятелю Мариинской церкви и заглянул в книгу регистрации отпеваний.
— Давайте считать, — сказал Ванзаров, положив на столе бумажку с выпиской. — Мадам Горжевская отбыла в Нижний 30 марта, в Павловск вернулась 14 апреля…
— У нас как раз вызов зафиксирован по дежурной части, — сказал Сыровяткин.
— Дата смерти по проколу — 2 апреля.
— Как доктор определил по состоянию трупа. На глаз, конечно.
— Отпевание состоялось через три дня, 17 апреля.
— Ясно… — проговорил Ванзаров. — Вдова показала коробку, в которой хранились записные книжки Горжевского. Вместо них обнаружилась пачка газет, и все они от начала до конца марта прошлого года.
Полицмейстер задумался, чтобы было трудно, но интересно, как все новое.
— То есть вы хотите сказать… Его убили?
Ванзаров согласно кивнул.
— Я бы сделал важное уточнение: Горжевский не умер своей смертью.
— В чем разница?
— В том, что убийство готовили заранее. Цель — дневники. Вернее, их содержание. Дневники украли, а газеты подложили.
— А что в этих дневниках такого?
— Результаты многолетних опытов. Очень опасные сведения.
Сыровяткин уставился в одну точку на карте и вдруг хлопнул себя по лбу.
— Газеты, говорите? Так мы быстро найдем убийцу! В почтово-телеграфной конторе на каждом экземпляре адрес подписчика пишут… — он подхватился бежать.
Ванзаров еле успел остановить его.
— Браво, Константин Семенович, вы начали мыслить, как настоящий полицейский, только спешить вам некуда.
— Но почему же?!
— Я проверил газеты: они чистые. Без пометок.
Ощутив вкус настоящей охоты, Сыровяткин сдаваться уже не хотел.
— Тогда так зайдем: проверим по названию. Допрошу киоскера на вокзале, кто у него покупает, какое издание…
— Великолепно! — без иронии сказал Ванзаров. — Выбрали самый правильный путь к истине. Только за нас уже подумали. Газеты самых разных названий, от «Листка» до «Ведомостей». Почти уверен, что куплены они в столице. Все это говорит о серьезной подготовке к преступлению. Как видно, ставки высоки.
— Что же нам делать? — спросил удрученный Сыровяткин. Какая досада: вроде поймал удачу за хвост, а в руке перышко.
— В обычном случае я бы потребовал эксгумацию… Аполлон Григорьевич из многолетних трупов умеет пользу извлечь.
— Помилосердствуйте, Родион Георгиевич…
— Но, принимая во внимание неимение времени, — продолжил Ванзаров, — отсутствие заявления от вдовы и жуткий ворох бумажной волокиты, который падет на вашу голову, мы пойдем другим путем.
Вздох облегчения указал, что с плеч полицмейстера только что упал неимоверный груз. Даже страшно подумать, что бы началось с этой эксгумацией.
— И так понятно: пропустили убийство, — сказал Ванзаров.
Сыровяткин вскочил, держась за ремень портупеи.
— Родион Георгиевич, вот как на духу… Я… Я же…
Не в меру разгоряченного полицмейстера пришлось успокаивать тем, что вины за ним никакой нет. А вот Дубягский, несомненно, проворонил. Только какой с него спрос. Что было, то было, теперь жалеть поздно.
— Какие будут приказания? — Сыровяткин так и рвался в бой.
— К вечеру все готово?
— Так точно.
— Чудесно. Тогда с чистым сердцем можете отправляться на обед, — сказал Ванзаров, ощущая, как у него свело желудок.
— Так я вас приглашаю!
— Рад бы, да не могу. Надо в аптеку заглянуть.
Полицмейстер понял, что не сможет поспеть за мыслью Ванзарова.
48. Химия и жизнь
Аптека Юлия Емельяновича Вегенера держалась только благодаря дачникам. Особенно выручали мятные леденцы, которые дамы поглощали в удивительных количествах. Провизор ждал летние месяцы как спасительное лекарство, которое позволит, наконец, свести концы с концами и не завтракать сухой булкой с вчерашним чаем, а позволить себе яичницу под свежий кофе. Не то чтобы жители городка отличались отменным здоровьем, чего так боятся врачи и аптекари. Скорее по лени или жадности они предпочитали лечиться дома проверенными средствами или по отвратительным книжкам «Сто рецептов домашних снадобий для хозяйки дома на всякий день и всякую надобность». Или какими-нибудь травами, собранными в своем же саду. Или настойками по семейным рецептам. Хуже всего, что от этих доморощенных средств жители поправлялись довольно успешно. В аптеку обращались только в крайнем случае, когда прописывалась сложная микстура или порошок.
Постоянных клиентов у аптеки было немного. Всех их провизор знал в лицо. На прощание, желая крепкого здоровья, он мысленно просил болячки подержаться еще немножечко. Хотя препараты делал исключительно честно, мел в порошок не подмешивал. Дело свое господин Вегенер бросать не собирался. Как бросить отцовское наследство? Да и нельзя город оставить совсем без лекарств. Конечно, в Гатчине и Царском Селе аптеки имеются, но ведь своя, под боком, куда лучше.
Вошедшего господина наметанный взгляд провизора зачислил в разряд «первых ласточек». Впрочем, здоровый вид и крепкое телосложение не оставляли надежд существенно пополнить кассу. Так, в лучшем случае полоскание от зубной боли. Вегенер приветствовал покупателя, спросив, чем может помочь.