— У вас ведется книга учета отпуска лекарств?
Вопрос был столь непривычный, что Вегенер даже не успел удивиться.
— Разумеется, нам положено, иначе нельзя. А в чем, собственно, дело?
— Запросы постоянных покупателей помните?
Подобное поведение было возмутительным. Кто этот господин, что позволяет себе вести себя подобным образом? Выразить возмущение или даже указать на дверь Вегенер не успел. Ему кратко и четко пояснили, почему гость аптеки спрашивает, а провизор отвечает. А не наоборот.
— Кто вас интересует? — спросил Вегенер, выражая исключительное почтение.
— Мне потребуется вся ваша память, Юлий Емельянович, — удивительно приятным образом ответили ему. При этом усы гостя очаровательно распушились.
— Все, что смогу, господин Ванзаров!
— Чудесно. Любопытно знать, кто из ваших клиентов покупает довольно много лекарств, причем самых разнообразных.
— Каких, например?
Ванзаров перечислил названия, которые запомнил из блокнота Лебедева.
— Вынужден вас огорчить, эти средства покупают крайне редко и крайне мало, — ответил Вегенер, думая, каким бы счастливым он был, если бы продавал все это. И помногу.
— Кто-то из горожан их особенно предпочитает?
— Таковых немного… — палец провизора пробегал по строчкам. — Скажем, господин Гейнц покупает с запасом… Примерно раз или два в месяц… Вот еще господин Руковский берет иногда… Желаете проверить по книге?
Его просили не утруждаться.
— Третьего дня госпожа Мамаева что-то покупала?
Ванзарову указали строчку с выданным порошком.
— Да, извольте видеть…
— О, кажется, в тот день и господин Душинцев купил средство…
— От головной боли… — с сожалением ответил Вегенер.
— А господин Затонский что приобретает?
Было заметно, что провизор пытается мучительно вспомнить, кто это такой.
— А, так ведь это, кажется, доктор из лечебницы? — наконец сообразил он. — Нет, в лицо его знаю, но в аптеке не видел никогда. Да и зачем ему?
— Вы правы, в больнице имеется все необходимое.
— Им хватает. К сожалению…
— Может быть, санитара Шадрина посылает к вам?
— Такого не припомню.
— А, скажем, господин Горжевский?
Ванзаров следил за первой реакцией. Вегенер искренно не понял, о ком его спрашивают.
— Кто, простите?
— Супруг госпожи Горжевской. Правда, умер чуть более года назад…
— Ах, это! — провизор, наконец, прозрел. — Да-да, я слышал о несчастье бедной вдовы… Кстати, она порой заходит, берет успокоительное. Желаете сверить по книге?
В этом не было необходимости.
— А сам господин Горжевский когда-нибудь заходил? — напомнил Ванзаров.
Вегенер только развел руками.
— Увы… Не имел чести его знать.
— Кажется, третьего дня к вам заходила барышня Вольцева, просила что-то облегчающее мучения…
На всякий случай провизор перелистнул страницу конторской книги, тщательно проверил редкие записи и предложил убедиться лично. Ванзаров убедился лично: в аптеку Агния не заходила.
— Благодарю вас. Вы оказали неоценимую помощь, — сказал он, жестом унимая восторги, которые рвались из Вегенера. — Прошу вас о нашей беседе и ее содержании не говорить никому. Даже если вас не будут об этом спрашивать…
Ванзаров вышел из аптеки. Воздух чистый, не пропитанный ядом лекарств, показался особенно хорошим. Краем глаза Родион Георгиевич заметил вблизи какое-то движение. Барышня в платке слишком резко повернула в обратную сторону, чтобы это осталось незамеченным. Узнать ее со спины было нетрудно. Ванзаров в два шага нагнал беглянку.
— Прошу вас, не меняйте своего намерения, — сказал он, идя рядом.
Агния не сбавила шага и не взглянула на него.
— Что вам от меня надо?
— Ходить в аптеку не запрещено полицейским надзором…
— Не хотела с вами встречаться. Вышло глупо, простите. И прошу меня не преследовать, — Агния упорно смотрела прямо перед собой. Платок почти закрывал ей лицо. Только кончик носа торчал упрямо.
— Агния Валерьяновна…
Она бросила на Ванзарова сердитый взгляд. Шпилька достигла цели.
— …позвольте один вопрос, — продолжил сыщик. — Когда приехала ваша сестра, вы не заметили, что она сильно хромает, или ходит, опираясь на трость, или жалуется на неприятные ощущения в ноге?
Агния резко остановилась и развернулась, как будто преграждая собой дорогу.
— Ванзаров, вы сказали, что хотите защитить меня?
— Готов принести клятву.
— Мне не нужны ваши клятвы. Мне нужно, чтобы вы оставили меня в покое.
— Тогда скажите: хромала Надира или нет?
В глазах ее было столько отчаяния и печали, что дрогнуло бы сердце куда более крепкое. Хуже всего, что печаль делала их прекрасными.
— Вам это так важно?
Ванзаров ничего не ответил.
— Если скажу, вы забудете обо мне?
И об этом он не мог ответить честно.
— Да, Надира хромала. Но меня это не беспокоило, — ответила она. — На этом все?
— Благодарю вас, — сказал Ванзаров, не в силах оторваться от печальных глазок. — Постараюсь не беспокоить вас без нужды. Повторю: будьте осторожны…
— Мне ничего не угрожает, — сказала Агния излишне резко, чтобы в это можно было поверить. — Это все ваши фантазии.
— К несчастью, нет…
— Почему? Почему вы так решили? Почему вы такой самоуверенный и наглый? — она вскинула руки, платок упал на плечи, кулачки ее замерли, готовые исколотить Ванзарову грудь. От чего тот вовсе бы не отказался. Аглая опомнилась и потухла. — Простите меня… — сказал она глухо, — я устала и говорю глупости.
— Прошу вас, не отказывайтесь от моей помощи…
— Что вы можете, господин полицейский?
— Найти убийцу вашей сестры.
— Мне это безразлично, — сказала она, закрывая голову платком. — Что вы еще можете мне предложить?
На этот вопрос Ванзаров еще не готов был ответить достаточно искренно.
— Все, что будет в моих силах, — сказал он.
— Не так уж и много, — Агния улыбнулась.
— Мы все шестеренки великого механизма, немыслимого и огромного, который управляет нами, нашей волей и нашими поступками… — проговорил вдруг Ванзаров.
Аглая взглянула так, как будто он сказал что-то совсем ужасное, и побежала со всех ног. Нагонять ее Ванзаров не стал. Испуг барышни имел только одно объяснение: она слышала эти слова раньше от кого-то другого.
Что-то слишком популярны стали шестеренки судьбы.
49. Всякое бывает
В конце присутственного дня в приемном отделении сыскной полиции остался только Кунцевич. Он занимался с бумагами, которые сыпались, как из дырявой тучи. Запросы и требования в сыск слали все кому не лень. От Департамента полиции до тюремного ведомства и канцелярии градоначальника. Значительную часть служебного времени чиновник сыска разгребал бумаги и производил новые, готовя справки, рассылая по участкам требования к розыску или установлению места пребывания, составлял отчеты о проверке задержанных на предмет обнаружения разыскиваемых или беглых лиц, особенно политических. И тому подобная бесконечная канитель. На десять человек Управления сыска в среднем приходилось до сорока тысяч документов в год. Каждый из них был наиважнейшим, требовавшим немедленного ответа или действий. Удивительно, что сыск еще успевал ловить воров и убийц.
В этот день бумаг было особенно много. Кунцевич старался как мог, но стопка слева не уменьшалась. Ему хотелось домой, напиться чаю и упасть на диван, вытянув ноги, — обычное и простое человеческое желание. А вместо этого он вынужден был вникать в суть запроса Владимирской тюрьмы, до которой по этапу не добрался какой-то вор по кличке Козырь, которого теперь следовало поймать в столице и вернуть обратно. Зачем Козырю пробираться в столицу, а не залечь поблизости, в Москве, где-нибудь в тихом доме с садиком в Марьиной Роще, было не ясно. Нет чтобы отправить запрос в московский сыск, так шлют сразу в столицу. А может, этот Козырь уже сидит в подвалах Апраксина рынка или ближних кабаках. Кунцевич решил, что напишет запрос во второй участок Спасской части, на которой располагался рынок, пусть проверят. Заодно пусть запрос уйдет в третий участок Казанской части, пусть и там поищут.
В приемную вошел какой-то посетитель. Не отрываясь от бумаг, Кунцевич взглянул на него. Это был господин довольно высокого роста и крепкой комплекции, в отличном английском пальто, рублей за сто, не меньше, и костюме, какой чиновник сыска не мог бы себе позволить даже на официальном приеме в Министерстве внутренних дел. Про золотое пенсне и массивный перстень и говорить нечего. От господина исходил ощутимый дух богатства и успеха. Он огляделся с таким выражением, будто попал в чумной барак. Во всяком случае, Кунцевичу так показалось.
— Что вам угодно? — строго спросил он.
— Это сыскная полиция?
Кунцевич не обладал ни силами, ни чувством юмора, чтобы шуткой ответить на столь наивный вопрос.
— Приемные часы закончены. Заявление извольте подать через свой участок.
— Мне не нужно заявления, — ответил господин, передумав снимать перчатки. — Я ищу вашего чиновника.
— По какому делу?
— Скажем так… — господин замялся. — Он просил меня сообщить ему, если я вспомню нечто важное для него…
Было заметно, особенно опытному глазу сыщика, что господин в непривычной обстановке чувствует себя неуютно. И хотел бы поскорее уйти.
— Как фамилия чиновника? — спросил Кунцевич, прикидывая, как немного отведет душу и поводит богача за нос.
— Ванзаров, Родион Георгиевич.
В любом другом случае Кунцевич проявил бы чудеса чиновной волокиты. Но только не в этом.
— Его нет в столице, — ответил он. — Можете оставить сообщение, я передам.
— А где он?
— В Павловске, — сказал Кунцевич, прикинув, что это не является разглашением секретной информации.
— В Павловске… — повторил господин раздумчиво.
— Так вы оставите сообщение для Родиона Георгиевича?
— Нет, благодарю вас, — ответил господин, надевая новую и модную шляпу. — Я, пожалуй, сам съезжу в Павловск, давно там не был.