— Как вам будет угодно, — разбираться с капризами у Кунцевича не было желания. — Кто приходил, что сообщить?
— Доктор Юнгер, — ответил господин с легким поклоном. — Надеюсь, увижу его завтра.
И он покинул приемное отделение, оставив за собой шлейф запаха дорогого одеколона.
Кунцевич с тоской подумал, что ему никогда вот так роскошно не выглядеть. Как ни старайся. Жалование чиновника сыска и пальто за сто рублей, не говоря о пенсне с перстнем, вещи несовместимые. Вздохнув, Кунцевич вернулся к запросу о поисках сбежавшего Козыря.
50. Разбитые надежды
Такого коварного удара Управляющий никак не ожидал. На срочное заседание Комитета явился только брандмейстер. Дубягский был не в состоянии оторваться от больничной кровати, на которой его оставили, укрыв одеялом. Но вот поступку Сыровяткина прощения не было. Вместо того чтобы стараться в городе найти убийцу и уже написать победное донесение начальству, полицмейстер заявил, что занят и не может присутствовать. Когда же Антонов спросил: что за дела такие срочные, оказалось, что Сыровяткин готовит городовых для какого-то сверхсекретного дела, которое устраивает этот пресловутый Ванзаров.
Антонов хотел в лицо сказать все, что думает о предателе, но решил приберечь слова на потом, когда Сыровяткин одумается и поймет, что интересы города куда важнее его личных.
Заседать на пару с Булаковским толку не было. Что может брандмейстер? Утопить Ванзарова из брандспойта? Так ведь этот, пожалуй, выплывет. Не утонет. Антонов с болью в сердце смотрел на все, что красовалось на столе. Супруга расстаралась как могла. А этот предатель Сыровяткин нашел себе дела поважнее.
Булаковский сидел с видом полностью удовлетворенного жизнью человека.
— Что, Петр Парфенович, делать будем? — спросил Управляющий.
— Да, большой вопрос, Василий Ильич. Затруднительное положение. Команда моя в постоянной готовности.
— Это замечательно. А не знаете, куда наш дражайший Константин Семенович сегодня определился?
— Никак нет, — ответил брандмейстер, подправив ус. — Он мне не докладывает.
— А вы спросили, как я велел?
— Так точно.
— И что он ответил?
— Говорит: «Не твоего ума дело». И все тут.
— Вот он какой оказался, — не сдержался Антонов. — Что ж, вот и открылось его истинное лицо.
— Да уж… Такой привереда стал.
На сем заседание можно было считать оконченным. Сдаваться Антонов не собирался, не такие беды осиливал. Выбрав бутылку, раскупорил знаменитую наливку и разлил по рюмкам.
— Что ж, Петр Парфенович, вдвоем мы с вами остались. Последние, так сказать, рыцари города Павловска, кому не равнодушна его судьба.
— Так вот оно вышло, — согласился брандмейстер, сжимая рюмку.
— Давайте, дорогой мой, чебурехнем!
— Давайте, Василий Ильич, чебурехнем!
— За Павловск и его процветание.
— Именно так.
И они чебурехнули.
51. Под сенью Диониса
Окна были темны. С улицы казалось, что дом спит. Не теряя надежды, Ванзаров постучал. Дверь открылась так быстро, будто Душинцев стоял под ней. На нем был белый балахон до пола. От лишних слов Ванзарова предостерег палец у губ и тихое «ш-ш-ш». Душинцев выглянул на улицу, как будто опасался слежки, и затворил дверь. Ванзаров оказался в полной темноте. Его тронули за локоть.
— Надевайте вот это, — прошептали ему на ухо.
Пальцы ощутили легкий предмет с двумя прорезями и резинкой. Наверняка маска.
— Надели?
Ванзаров покорно нацепил маскарадный предмет. Резинка была мала и готова была лопнуть.
— Все собрались, ждем только вас.
— Я не опоздал…
— Ш-ш-ш…
Как слепого, его повели по квартире. В смутных бликах угадывалась мебель. Они прошли гостиную, обогнув большой стол, и вышли на кухню. Тут локоть Ванзарова ощутил свободу. Душинцев шагнул вперед и открыл дверь, ведущую в сад. Белая ночь позволяла видеть достаточно.
Душинцев поманил его за собой.
Среди деревьев было устроено нечто вроде языческого алтаря. Между четырьмя колоннами, увитыми декоративными лентами, стояла фигура Диониса, размером в два локтя. Такие используют в начальных классах живописи, чтобы поставить классический рисунок. Статуя был маленькой копией той, что возвышалась в дворцовом парке. Общий вид алтаря казался дурной подделкой храма Диониса. За одним исключением. Перед статуей был установлен постамент, накрытый белой скатертью. На нем лежала будущая жертва. Ничем иным это быть не могло. Невинное животное растянули за лапы, которые держали ремни, хвост бился отчаянно, но бесполезно. Жертва жалобно мяукала. Дионису предназначался дворовый кот полосатого окраса. Зачем божеству веселья сдался уличный бродяга, знал только Душинцев, который положил рядом с котом нож, как видно, жертвенный.
Мучения людей, а в особенности животных, Ванзаров не терпел. Но прямо сейчас заявить протест и освободить кота значит выдать себя и разрушить все. Двое в белых балахонах и масках стояли рядом с алтарем, спиной к Ванзарову. Он понадеялся, что успеет спасти жертву.
— Господа, с нами новый член нашего братства: Гермион! — таинственным шепотом проговорил Душинцев.
Ванзарову поклонились, он ответил тем же.
— Начнем наше служение! — Душинцев воздел руки. — О, Дионис, прими наше покорное приношение!
Древние источники очень скудно сообщают о том, как проходили дионисийские мистерии. Достоверно лишь одно: праздновали в честь Диониса чрезвычайно буйно. Били бубны, гремели трубы, пели и плясали вакханки, вино лилось рекой, полыхали огни. Безграничный разгул ради того, чтобы участники вакханалий славили Диониса, не думая о себе и последствиях. С научной точки зрения Ванзарову было интересно, как это Душинцев провернет вакханалию в тихом и спящем городе. С точки зрения полицейского он ждал то, ради чего это затеяно.
К делу служения древнему богу Душинцев подошел с выдумкой. Свет исходил от двух массивных свечей, которые он зажег на алтаре. Что касается прочих вакхических развлечений, то Душинцев с большим пафосом прочел отрывок из «Одиссеи». На древнегреческом говорил он ужасно, путая слова и падежи. Да за одно произношение его изгнали бы с первого курса. Но для собравшихся адептов вполне сошло. Тихим завываниям жреца внимали с интересом. Во всяком случае, никто их не остановил.
От напряжения горла Душинцев закашлялся и оборвал стих о возвращении Одиссея на середине. Заметил это только Ванзаров. Прочие адепты, как видно, плохо учили в гимназии древний язык.
Прокашлявшись под мяуканье несчастного животного, жрец поднял нож перед статуей.
— О, Дионис! — воскликнул он. — Услышь наши чаяния, возьми наш гнев и направь его на голову той, что заслуживает наше мщение!
— Направь! — хором отозвались адепты.
— О, Дионис! Напои нашу месть силой!
— Напои… — недружно отозвалась парочка в балахонах.
— О, Дионис! Вложи в силу виноградной лозы молнии нашей мести и направь ее на мерзкую тварь!
— Направь… — поддержали жреца.
Ванзаров сжал в кармане полицейский свисток.
— Дионис! — взвизгнул Душинцев. — Прими нашу жертву благосклонно и направь свою месть на врагиню твою и нашу!
Все произошло слишком быстро. Трудно было представить, что этот дешевый балаган закончится чем-то более серьезным, чем завывания и клятвы. Все оказалось куда хуже. Душинцев размахнулся и нанес удар в растянутое брюшко животного. Лезвие вошло глубоко. Раздался хриплый вой, жертва дернулась в конвульсиях. Душинцев дернул рукоятку в стороны, терзая беспомощное животное, отбросил нож, засунул пальцы в разрез. Он вырвал желудок и поднял, преподнося статуе. Тонкая кишка тянулась к извивающему тельцу.
— О, Дионис! Сверши месть! — дрожащим голосом крикнул жрец.
Этого было достаточно. Ванзаров дал два тревожных свистка.
Душинцев с кишками только оглянулся, а сад уже был полон городовыми. Сыровяткин командовал на ходу. Адептов, которые пытались сбежать, держали крепко.
Ванзаров сорвал маску.
— Маскарад окончен, господа, — сказал он. — Константин Семенович, дайте свет…
Керосиновые лампы, приготовленные заранее, осветили кровавую вакханалию. Балахоны и маски были сняты. Адепты Диониса, напуганные и растерянные, предстали в обличии мирных жителей Павловска.
— Если не ошибаюсь, господин Руковский, — сказал Ванзаров, подходя к задержанным. — Служите Дионису потихоньку?
— Что вам надо? — глухо ответил любитель театров. — Это просто игра.
— Там видно будет… Госпожа Мамаева, какой приятный сюрприз, — Ванзаров поклонился вакханке.
— Я тоже рада видеть именно вас, — ответила она. Испуг прошел, ситуация забавляла ее. Она улыбнулась недавнему спасителю, кончик язычка облизнул сочные губки. — Не перестаете меня удивлять, господин Ванзаров. Женщины это любят…
— Ну, а теперь вы…
Душинцев так и стоял с кишками, с которых капала кровь.
— Кому смерть наслали?
Жрец Диониса был напуган сверх меры, не зная, как себя вести.
— Это шутка… Так, репетиция домашнего спектакля… А вы что подумали?
— За мучения несчастного животного вам полагается до трех месяцев исправительных работ, с каторжниками, ворами и убийцами, — Ванзаров говорил медленно, не отводя взгляда.
Душинцев дрогнул и выронил кровавое месиво.
— Я, право, не знаю…
Ванзаров приблизился к нему.
— Но я могу дать вам шанс избежать наказания…
В глазах балетного педагога показались слезы, он был готов на все, только бы не иметь дело с уголовным миром.
— Господин полицмейстер, прошу составить протокол на задержанных, — громко сказал Ванзаров, подхватывая балетного педагога под локоток.
— Будет сделано, господин Ванзаров!
Душинцев был отведен в тихий угол сада. Он держал окровавленные руки перед собой. Как будто они ему не принадлежали.
— Вы желали смерти Надире Вольцевой, — резким жестом Ванзаров отмел попытку возражений. — Для этого у вас были основания. Впрочем, как у вашего соседа и Мамаевой.