Ванзарова повернули к свету.
— Это вам укольчик воткнули, — ответил криминалист, трогая красную точку. — Крепко всадили. Как понимаю, никаких ощущений?
— Никаких.
Научный интерес не отступал ни при каких обстоятельствах. Лебедев вытащил из саквояжа хирургический скальпель и легонько потыкал им в плечо Ванзарову.
— А так?
— Ничего.
— А если вот так? — острие скальпеля вошло в тело.
— Ничего.
— Аполлон Григорьевич, пожалейте! — вступился Сыровяткин.
С некоторым сожалением Лебедев убрал скальпель, вытер кровь и заклеил порез пластырем. Отказавшись от его поддержки, Ванзаров попробовал устоять. И устоял.
— Господа, нам надо спешить, осталось мало времени…
Сыровяткин смущенно хмыкнул, а Лебедев заржал не хуже кавалерийской лошади.
— Друг мой, вы себя видели?
Только сейчас Ванзаров обнаружил, что выглядит точно как новорожденный: из одежды на нем не было ничего. Посреди кладбища стоял совершенно голый мужчина.
Из неловкой ситуации выход нашелся.
— Никитин, раздевайся до исподнего! — приказал Сыровяткин.
Городовой не обрадовался, но спорить было бесполезно. Стянул сапоги, штаны, кафтан, остался в одних кальсонах и сорочке. Портупею с шашкой и револьвером не отдал. И фуражку. Ванзарову помогли одеться. Теперь они с городовым могли выступить комическим дуэтом: городовой в подштанниках, но с фуражкой и городовой без фуражки, но в форме меньшей по размеру.
Лебедев не упустил возможности высказаться на этот счет цветасто и заковыристо. Так, что Сыровяткин засмущался. Ванзарову было все равно, даже сапоги на размер меньше. Он только посмотрел на небо.
— А почему так солнце высоко? — спросил он. — Который час?
Лебедев и Сыровяткин переглянулись, как заговорщики.
— А вы как полагаете?
— Должно быть, часов пять.
— Полдень, Родион Георгиевич, — сказал полицмейстер.
Ванзаров был озадачен.
— Выходит, я пролежал… часа три?
— Сейчас двенадцатый час первого мая, друг мой! — Лебедев был очень доволен произведенным эффектом. — Все проспал, как спящая красавица.
— Первое мая… — повторил Ванзаров. — Концерт в честь открытия летнего сезона когда начнется?
— В полдень, как полагается, — ответил Сыровяткин. — Публика уже собирается, сегодня в утренние поезда было не попасть. Город наш, наконец, расцвел. Все только и говорят, что сам министр внутренних дел пожалует, господин Плеве. Слух верный…
Первый шаг у Ванзарова получился как у младенца, который заново учится ходить. Неуверенный и опасливый. Трудно ступать, когда не чувствуешь ног. Ванзаров балансировал с трудом, но упрямо сделал еще шаг и еще. Выходило все лучше. Он остановился и оглянулся на неглубокую яму, обложенную досками. Если бы пошел сильный дождь, все было бы кончено.
— Константин Семенович, сюда надо людей ваших прислать и пристава Толстоногова, — сказал Ванзаров. — Под днищем, на котором я лежал, еще пустота. Уверен, что там найдете тело доктора Юнгера…
Лебедев потянул носом.
— Да, запашок знакомый… А вы куда собрались, друг мой?
— Надо успеть на концерт, пока не случилось большой беды… — с трудом проговорил длинную тираду Ванзаров. — Аполлон Григорьевич, мне нужно ваше плечо. Чтобы быстрее передвигаться.
— А мне что делать? — спросил Сыровяткин, который не хотел остаться не у дел.
— Берите трех-четырех самых толковых городовых — и бегом к концертному залу.
— Никитин, остаешься на посту, пришлю подмогу! — крикнул полицмейстер и побежал так, что Ванзаров невольно испытал зависть. Пока он мог передвигаться, как глубокий старик. Старик, обманувший смерть.
78. Большое представление
С раннего утра в Павловск началось паломничество. Утренние поезда, еще вчера полупустые, лопались от пассажиров, которые готовы были лезть и в дверь, и в окна, лишь бы влезть. Кажется, ехала вся столица. Мелкие чиновники, приказчики, отцы семейства со своими семействами, городские бездельники, офицеры, взявшие ради такого случая отпуск, купцы, фабриканты, биржевые маклеры, репортеры, студенты и даже сливки высшего общества.
Добирались как могли. В собственных каретах, на столичных извозчиках, нанятых за бешеные деньги, на попутных крестьянских телегах, на велосипедах и, конечно, на поезде. Только воздушного шара не хватало. Каждый считал своим долгом оказаться в Павловске. Ехали те, у кого были свои дачи, те, кому повезло снять ее на лето, но больше всего было тех, кто посещал Павловск от силы раз в году, именно в этот день. Пропустить открытие сезона считалось невозможным преступлением. Откуда взялась эта мода, никто не знал. Но во всех салонах и ресторанах столицы последние две недели только и было разговоров, что: «А вы едете в Павловск?» Важность приехать именно первого мая никто не оспаривал. Как будто это стало признаком хорошего тона.
Все знали, что на открытие обязательно будет кто-то из высоких гостей, рангом не меньше министра, шушукались об этом и предвкушали, как увидят живого министра. Конечно, многие лелеяли тайную надежду, что сам государь посетит праздник. Но это было бы слишком большой удачей, на которую никто не рассчитывал. Достаточно и министра.
Само открытие сезона было чрезвычайно скромным. Не было салютов, слоны не маршировали по улицам, военные оркестры не проходили маршем, и даже торжественная иллюминация не украшала городок. Все открытие состояло из концерта в музыкальном воксале, как здесь называли зал для проведения концертов, у железнодорожного вокзала как раз и расположенный. В том самом, где Штраус, чуть меньше тридцати лет назад, дирижировал вальсами. С тех пор поменялся дирижер и состав оркестра. Но концертная программа осталась из тех же вальсов, а потому была известна всем и заранее. Никакие звезды, вроде Шаляпина, не раскрашивали однообразие.
Все это повторялось из года в год и должно было надоесть до тошноты. Но столичная публика проявляла поразительное благодушие. Ни один петербургский театр не мог себе позволить давать надоевшее представление столько лет. Его бы закидали гнилой брюквой. А павловскому оркестру все сходило с рук. Мало того, первый концерт, он же открытие сезона, проходил с двойным аншлагом, на который билеты выкупались за месяц вперед, как только поступали в продажу. Объяснения подобному чуду не было, да его никто и не искал.
Управляющий городом Антонов расцвел не хуже сирени. Стараниями супруги он пришел в себя после нервных потрясений и выглядел молодцом. Кланялся дамам и господам, выбирая по виду наиболее аристократичных и светских, даже не зная, кто они, а так, на всякий случай. Как и должен поступать радушный хозяин города. Он слышал, что министр Плеве должен прибыть на открытие. И хоть официально об этом не сообщалось, но вокруг только и разговоров было, что новый глава Министерства внутренних дел почтит своим визитом открытие сезона.
Антонов не мог нарадоваться на праздничную толпу, заполнившую площадь у воксала и штурмовавшую вход в концертный зал. Пользуясь своим положением, он прошел через служебный вход, чтобы миновать давку, и вышел в зрительный зал.
Зал этот, построенный по проекту архитектора Бенуа, отдаленно напоминал готический собор с унесенным вверх потолком, просторный, большой и светлый, в котором музыка свободно неслась со сцены. Для зрителей не было постоянных кресел, их заменяли легкие венские стулья. Что и понятно: не так давно тут танцевали под музыку Штрауса в такт его дирижерской палочке.
Свободных мест почти не осталось. Публика с шумом, гомоном и смехом рассаживалась, дамы старались не помять юбки, их кавалеры толкались спинами, стараясь подать стул своей даме, шелестел ветерок светских разговоров, махали разноцветные веера, в воздухе стояло облачко из смеси духов, на сцене оркестранты настраивали струнные. Происходило все то, что делает праздник праздником. Антонов обожал всю эту суету и буквально молодел на глазах. Он замечал в зале знакомые лица, приезжих и горожан, кивал им, улыбался, всем видом показывая, как много отдал трудов, чтобы праздник случился. Он не спеша стал продвигаться ко второму ряду, где уже сидела его супруга, а его стул придерживал секретарь, который потом постоит в сторонке, не велика честь. В первом ряду, в самом центре, были оставлены лучшие места для почетного гостя.
Управляющий, кивая во все стороны, пробрался к своему стулу, изгнав секретаря. Он не садился, обозревая праздничное кипение зала. В дальнем конце, у входа, случилась небольшая потасовка. Расталкивая толпящихся у дверей, в зал ворвался городовой без фуражки и портупеи, двинулся вперед и стал осматриваться, словно хищник, который ищет себе добычу. Появление городового на праздничном концерте было столь дико, что все внимание публики было обращено к нему и особенно его расхристанному виду. Антонов был настолько сражен неслыханной дерзостью, что не сразу разглядел лицо городового. А когда пригляделся, чуть не задохнулся от возмущения. Это был тот самый столичный господин, которого Управляющий возненавидел до глубины души. Да что он себе позволяет? Да еще какой-то маскарад придумал. Куда только Сыровяткин смотрит?
И тут Антонов увидел позади фальшивого городового своего полицмейстера и высокого господина с желтым саквояжем. Сердце Управляющего сжалось от страшного предчувствия: сейчас эти мерзкие личности испортят открытие сезона. Испортят праздник, который город ждал целый год. На его репутацию ляжет несмываемое пятно. Их надо остановить и образумить во что бы то ни стало. Антонов уже ринулся, чтобы встать на пути врагов праздника, как вдруг от стульев у прохода встали два крепких господина и преградили дорогу фальшивому городовому. Антонов не слышал, что ему было сказано, но этот мерзкий тип не стал устраивать скандал и под конвоем мужественных господ отступил к дверям. Управляющий не знал, кого благодарить за такой великий поступок, но пожелал им всего самого лучшего. Нашлись честные люди, остановившие хама. Теперь можно не беспокоиться. Умиротворенный и счастливый, Антонов уселся на место и даже сказал что-то ласковое супруге, которая мучилась от тесного платья.