Сыровяткин оглянулся на своих городовых, понимая, какими сомнениями овладели их душами. Он и сам испытывал нечто подобное.
— Родион Георгиевич, все кончено… Теперь-то куда?
Ванзаров мотнул головой, с которой посыпались пыль и пепел.
— Ловить убийцу, Константин Семенович. Не все потеряно, пока умеешь думать…
80. Наш Беллерофонт
Для извозчиков настало золотое время. Зимне-весеннее безделье кончилось, теперь успевай принимать клиентов. Обычная, вне сезона, толпа свободных пролеток у вокзала поредела значительно. Только трое «ванек» отдыхали от утренних поездок. Настроение у них было отменное, извозчики собрались в кружок, чтоб поделиться первыми впечатлениями о пассажирах. И сошлись во мнении, что столичный гость в этом году что-то больно прижимист, лишнюю копейку не вытянешь. Извечный разговор мог продолжаться до бесконечности. Но тут к извозчикам направился господин отменно странного вида в сопровождении самого господина полицмейстера, трех городовых и высокого мужчины, которого один из них утром подвозил до полиции.
— Кто взял пассажира из Павловска в столицу? — спросил господин с обожженными усами, как будто прибежавший с пожара.
Извозчики переглянулись.
— Так, это, нынче все к нам, а не от нас, — ответил старший, Матвеев.
— К вечеру назад поедуть, — поддержал его Николка.
— Чё там, в столице, делать, — согласился Петька.
— С полчаса назад господин с небольшим багажом должен был взять пролетку до столицы… Или до Гатчины.
— Не, господина не было, — сказал Матеев, на всякий случай кивнув полицмейстеру.
— Дама с чумайданом, до Царского была, — сказал Петька. — Ванька Ежов подрядился.
— Что за дама?
— Дама как дама, — сказал Николка. — Не нашенских. Расфуфыренная. Взяла, не торгуясь, за пять целковых. Повезло Ваньке.
Ванзаров первым запрыгнул в пролетку и крикнул, чтобы остальные поторопились. Настал черед Сыровяткина показать, кто в городе хозяин. Ему хватило прикрикнуть, чтобы извозчики полезли на козлы. Сам он встал на подножку пролетки с Ванзаровым и Лебедевым, городовые уместились в другую.
— Пошел! Пошел! — лихо крикнул полицмейстер.
Тяжелые пролетки тронулись и покатились все быстрей. Сыровяткин кричал на извозчиков, и вскоре лошади побежали шибче. В сторону столицы направлялись только их пролетки. Зато встречных попадалось достаточно. Опоздавшие все-таки хотели застать начало сезона, хоть формально.
В пяти верстах от Павловска Петька привстал на козлах и показал вперед.
— Вона, они, шляпка белая.
— Гони! Гони! — закричал Сыровяткин, охваченный азартом погони.
Пролетки понеслись. И вскоре обогнали ту, которая везла даму в светлом платье с высоким воротничком и в широкополой шляпе. Из вещей был приторочен один чемодан. Сыровяткин командовал, чтобы пролетки перегородили дорогу. Городовые спрыгнули на ходу и поймали за уздцы и без того вставшую лошадку.
— Не бойсь, Ванька, свои! — крикнул Николка приятелю-извозчику, напуганному погоней и штурмом.
Дама в пролетке не выказывала признаков беспокойства.
Ванзаров остановился у подножки и протянул ей руку.
— Прошу вас сойти, — сказал он.
— В чем дело? — Края шляпы закрывали лицо дамы.
— Сыскная полиция, мадам, небольшая проверка.
— Я опаздываю на поезд.
— Поезд подождет. Прошу вас предоставить паспорт.
— Что ж, — ответил дама, вставая с диванчика. — Раз так, значит, это судьба. Судьба вертит нами, как шестеренками. Не правда ли, Ванзаров?
Она сошла на землю и сдернула шляпку.
— Что, господин полицмейстер, потеряли дар речи?
Действительно, у Сыровяткина отвисла челюсть. Удивление его было глубоким, но кратким.
— В чем вы обвиняете меня, Ванзаров?
— В убийствах, — спокойно ответил он. — В убийстве Надиры Вольцевой, Зои Гейнц, доктора Юнгера и многих других, которых мы обязательно установим. Не сомневайтесь, господин Лебедев страсть как любит определять трупы, даже обгоревшие. Себя в расчет не беру, никаких обид.
— Они всего лишь расходный материал великого открытия.
— Мне безразлично открытие, вы убийца.
— О, Ванзаров, вы опоздали!
— Продолжим диспут в полиции. Поедете добровольно или надеть французские браслеты?
Сыровяткин постарался незаметно расстегнуть кобуру.
— Вы ничего не можете мне сделать. Да-да, ни вы, Ванзаров, ни вы, полицмейстер. Вы опоздали, господа… Я уже не человек, я сверхчеловек, который покорил законы природы, я Заратустра, шагающий по горным высям, я полубог, и в этом сейчас убедитесь, жалкие червяки…
Дама выхватила из-за пояса нож с длинным и узким лезвием, наподобие кортика, и с размаху всадила себе в предплечье. Лезвие вошло по рукоятку. Вытащив нож, она нанесла второй удар в левое запястье, прошив насквозь, и подняла руку с ножом, как победное знамя. С губ ее не сходила улыбка.
— Я не знаю боли! Человек стал всемогущим!
Дама вытащила нож из руки, не замечая выступившей на руке красной полоски, приставила к горлу и одним движением распорола блузку. На открытой коже была вырезана змея, извивающаяся кольцами.
— Я создала себя, я сама Химера! На колени, жалкие твари!
Полицмейстер выхватил табельный револьвер и начал стрелять. Одна за другой, шесть пуль вошли в тело, разрывая платье. Сыровяткин нажимал на курок, но ударник только щелкал, барабан был пуст. Дама немного покачивалась. Она улыбнулась и широко раскинула руки.
— Меня нельзя убить!!! Я бессмертна!!!
Сыровяткин выхватил револьвер из кобуры городового и вытянул на прицел, сколько позволил плетеный снурок.
— Ах ты, тварь! — проговорил он.
И выстрелил.
Пуля вошла точно между редких бровей. Дама удивленно свела глаза, будто не ожидала такого подвоха, рот ее дернулся, чтобы издать звук, но звука не было. Она повалилась плашмя в дорожную пыль.
Никто не шелохнулся. Даже лошади притихли.
Ванзаров обвел взглядом извозчиков, окаменевших от ужаса.
— Господа, все готовы подтвердить под присягой, что жизни господина полицмейстера угрожала опасность и он вынужден был защищаться?
Ему ответил нестройный хор согласных.
Аполлон Григорьевич опустился перед лежащим телом и потрогал пульс.
— Отсутствие чувствительности не делает прочнее лобовую кость, — сказал он, вставая и отряхивая колени. — Хотя с шестью пулями в теле еще никому не удавалось выжить, даже бессмертному. Конец химере.
— Будет новая, — тихо ответил Ванзаров.
— Что-то не победное у вас настроение, друг мой, — ухмыльнулся Лебедев.
— Зло всегда возвращается. Через год, через век…
— Ну, через век не наша печаль будет, — сказал Лебедев. — Пусть наши потомки разбираются.
Ванзаров подошел к Сыровяткину и крепко пожал ему руку.
— Поздравляю, Константин Семенович, прекрасный выстрел. Вы оказались проворнее всех нас.
Проворного полицмейстера трясло мелкой дрожью. Все-таки столько переживаний сразу было ему не по силам.
81. Большие перспективы
1902 год, май, спустя несколько дней.
Полицейское чутье Сергея Эрастовича говорило, что черная полоса закончена. К великому облегчению. Наконец удалось сделать большое дело, о котором можно будет доложить во всей красе. И показать, кто на самом деле борется со смутой, а кто только проедает выделенные средства. Доклад Ратаева он слушал с возрастающим удовлетворением.
Оказалось, что удалось предотвратить большую беду: покушение на господина Плеве. Особым отделом была проведена блестящая операция по выявлению бомбистов. Дело было устроено так тонко, что преступникам позволили провести всю подготовку и почти осуществить задуманное. Они были остановлены в шаге от того, чтобы взорвать государственное лицо.
Конечно, на всякий случай господина Плеве просили не ездить на открытие сезона в Павловск. Но это не отменяет отличной работы полиции. Бомбисты были ликвидированы на месте. Они не успели нанести куда худший вред: взорвать бомбу среди публики. Жертв могло быть чрезвычайно много, а общественный резонанс куда страшнее убийства очередного министра.
— Кто должен был осуществить акцию? — спросил Зволянский.
— Некая Вольцева Агния Валерьяновна, — ответил Ратаев, поглядывая в докладную папку, как будто не помнил точно фамилию.
Директор взял со стола полицейский снимок, который рассматривал неоднократно, чтобы порадоваться еще раз: какую беду удалось предотвратить. Но картинка была не из приятных: барышня с расстегнутой блузкой лежит на паркете, в тело продеты металлические кольца с бомбами. Судя по черному пятну во лбу, ее ликвидировали выстрелом в упор. Зволянский умел различать такие ранения.
— Какая фанатичность, какое мужество, какая устремленность, — сказал он не без доли уважения. — Женщина терпит такие страшные мучения ради того, чтобы убить не только себя, но и забрать с собой ни в чем не повинные жизни…
Ратаев согласился молча, не став пояснять о терпении и мучениях.
— Страшно представить, что бы было… — Зволянский запнулся, словно у него перед глазами возникло видение, — …что бы было с нашим дорогим господином Плеве, если бы она…
И опять Ратаев дипломатично промолчал. Нельзя вслух говорить, что от такого взрыва нового министра внутренних дел собирали бы по всей площади.
— Как она намеревались осуществить акцию?
— Подойти к министру с букетом цветов, — ответил Ратаев.
— Какая дерзость… Вольцева… Она не родственница той несчастной балерины?
— Ее сестра.
— Неужели?!
— Убийства барышни Надиры Вольцевой и некой Зои Гейнц были проведены для подготовки исполнительницы самого акта.
— Они так готовятся?!
— Вырабатывают твердость духа и тела, — сказал Ратаев.
— От этих смутьянов такого и жди, никаких моральных принципов, — тонко заметил Зволянский. — Рад, что наши первичные опасения не оправдались.
— Да, эти убийства были своего рода дымовая завеса, химера, чтобы отвлечь наше внимание и силы от основной цели. Преступники просчитались. Они не знали, что каждый их шаг под нашим контролем.