Он сошел с ума окончательно, если покинул их!
Или…
Его снова перенесло невесть куда?..
Под ногой хрустнуло. Он, не посмотрев, наступил на круглую бутылку, сделанную не из привычного стекла — тогда, пожалуй, мог пропороть ступню, — а из ломкого материала сродни бумаге или тонкому металлу, но, конечно, не являющегося ни одним из них. Пластик — так называла Женька. В ее мире всевозможной посуды и прочих изделий из него валялось просто в неимоверных количествах. Люди не уважали ни чужой труд, ни сам мир, в котором жили. А значит, наплевательски относились друг к другу и к себе самим. И чихать хотел Кай на то, что по чужим домам со своими порядками не ходят. Мусорить ни в одном доме нельзя. Миров это касается тоже.
«Значит, я по-прежнему в мире Женьки, — подумал Кай. — Ну… хоть какая-то определенность».
Неожиданно земля ушла из-под ног. Высокая трава слишком хорошо скрыла крутой овраг, и Кай едва не сверзился в него, чудом успев зацепиться за высунувшийся из почвы древесный корень давно не растущего здесь дерева. Вернее, ему так показалось вначале, когда же присмотрелся внимательнее, корень оказался концом подвижной, но прочной трубы, закопанной в землю. Наверное, тоже сделанной из пластика, только эластичного и прочного. Тогда же Кай заметил опоясывавшую запястье цепочку с амулетом, подмигивающим алым ромбиком.
Бич и благословление некромантов — амулет, скрывавший ауру смерти от излишне чувствительных людей и светлых магов. Без него с теми же лекарями не вышло бы говорить вовсе, да и многие люди сбегали бы или проявляли немотивированную агрессию, оказавшись вблизи от сильных темных магов. Некоторые вполне умели сдерживать неприятные эмоции, но отличить сильного некроманта в толпе не по одной лишь одежде могли абсолютно все. Со своей стороны, амулет притуплял возможности, даже слух и обоняние: голову словно несколько раз оборачивали полотенцем.
«А на мои умственные способности, похоже, произвел катастрофический эффект», — заключил Кай.
Может, потому он ушел от Женьки? Отдохнул, выспался, достаточно пришел в себя, тьма за плечами пробудилась и… девице стало крайне некомфортно в его присутствии? Ну а амулет, видимо, Кай сунул в карман бездумно, когда удирал от погони в первый раз? Хмыкнув, он ухватился за трубу другой рукой, а эту повернул таким образом, чтобы цепочка соскользнула, увлекая амулет на дно оврага. Все равно толку от него больше не было никакого: в этом мире его некому оказалось бы зарядить.
В голове действительно прояснилось, но несильно. Кай помнил лишь, как засыпал на диване. Ни о возможной ссоре, ни как уходил, ни куда сейчас бежал он по-прежнему не имел ни малейшего понятия. В детстве кто-то из знакомых мальчишек очень любил пересказывать собственные сны, особенно — кошмарные. Благодаря ему Кай узнал, что такое бесцельные бродилки или беготня от невидимых чудищ. Пожалуй, происходящее с ним сейчас более всего напоминало именно сновидение. Если бы не одно но: некромантам недоступны ночные грезы — вообще и ни при каких обстоятельствах.
«Значит, меня перенесло», — решил Кай. По крайней мере, такое предположение нравилось ему больше и предполагало возможный план действий: выбраться отсюда и попытаться отыскать высокую башню с единственным входом. Скорее всего, это будет трудно: закинуть же его могло куда угодно. Однако не невозможно. И главное, Женька его не прогонит… наверное.
Ногами он нащупал довольно удобный уступ, потому мог стоять на нем и раздумывать о собственном прискорбном положении сколь угодно долго. Тем более, оно действительно воспринималось «хуже только на ту сторону отправляют»: он по-прежнему находился в чужом, чуждом и непонятном мире, без средств к существованию и каких-нибудь документов, без знакомых, способных приютить хотя бы на день-ночь. Только и остается самому себе сочувствовать. Сочувствие, как известно, и кошке приятно, жаль, смысла в нем нет никакого: ни практического, ни теоретического. А потому стоило уже выбраться из этой ямы. Для начала.
Решив так, Кай перенес вес тела на поврежденную ногу, попытался подтянуться и закинуть наверх здоровую, разумно расценив, что именно на нее придется большинство усилий. И не рассчитал. Поврежденная конечность, утомленная бегом по не самой лучшей для этого местности, нагрузки не вынесла и подогнулась. Пальцы соскользнули, и Кай полетел вниз.
Наверное, если бы он вовремя не выпрыгнул из кареты или его все же догнали преследователи, то прежде, чем обездвижить или все же убить, изрядно бы отметелили. Уж если кто остался в уме и здравой памяти после «последнего довода», он был очень зол. Пожалуй, их тумаки могли сравниться с падением в проклятый овраг. Ладно камни и глина, кусты, зацепиться за которые не выходило, и пучки травы, за которые Кай хватался скорее машинально и вырывал с корнем. Он постоянно натыкался на мусор. Кажется, перекатился через голову несколько раз. Дважды пытался затормозить, но тщетно. А в довершение своих злоключений приложился виском о каменюку и потерял сознание.
Очнулся Кай под каким-то размашистым и колючим кустом с розово-белыми цветами, пахшими одуряюще-нежно. Удивительно, что сильно не исцарапался и не искололся. Еще более странно, что ничего не сломал и не вывихнул, хотя стонало и ныло буквально все. Видать, верно утверждают, будто беспробудным пьяницам везет. Кай же, приложившись головой, стал примерно таким.
— Интересно вечер начался, — пробормотал он, с шипением отползая от куста под открытое небо; загребая пальцами мелкие камушки, попытался встать и тотчас упал обратно.
Почему все-таки вечер? Стемнело, а Кай вряд ли отключался на целый день: днем его непременно кто-нибудь нашел: если не люди, то звери.
Кровоточащая полоса на щеке саднила, но с ней вполне удалось примириться. Гораздо сильнее беспокоила Кая нога и непривычный мерзкий запах, висящий в воздухе. Не сразу припомнил, что такой же исходил от большинства двигающихся самоходок, называемых Женькой автомобилями. Значит, занесло его не совсем уж в глушь глухую. Люди здесь бывали и, судя по неровным шаркающим шагам, которые он начал слышать, нередко.
Со второй попытки и не сразу на ноги, а вначале на четвереньки встать все-таки получилось. Он даже не застонал от боли, а только скрипнул зубами; постоял, ожидая, когда пройдет головокружение, потер лоб, наверняка оставив грязевой след, и только затем огляделся, тотчас шипяще выругавшись.
Мелкими камнями, очень неприятно впивавшимися в ладони, оказались усеяны все дорожки еще одного погоста. Значительно большего, чем тот, на котором ему пришлось упокоить живжигу. То ли в этом мире действительно никто слыхом не слыхивал о прорывах, о чем говорила и Женька (признаваясь при этом, что находится невероятно далеко от всей этой ритуальной галиматьи и никогда ею не интересовалась), то ли мест памяти на самом деле было не так уж и много, просто Кая они притягивали.
Стемнело — небо, по-прежнему занавешенное облачной хмарью, приобрело насыщенный синий окрас, — над петляющими дорожками уже зажглись круглые светильники. Наверняка, в обычные вечера их свет был приятно-теплым, однако Кай никак не мог отогнать от себя впечатление злого зеленоватого сияния: будто стая светлячков облепила каждый. Кай воспринимал его не столько зрением, сколько через пробудившуюся за плечами темную суть.
Могилы с многочисленными крестами, неприятно напоминавшими о ненавистной империи и знаках на белых плащах призванных призраков, торчали повсюду, куда падал взгляд. Меж них время от времени попадались привычные склепы и даже статуи. В этом мире любили образы страдающих и плачущих женщин с крыльями на спине. Видать, изображали очередного «фольклорного персонажа», Каю неведомого. В отдалении стояли нестройные ряды деревьев, а дальше… — Кай на пару мгновений забыл, как дышать — целое море огней. Их было столько, сколько некромант не видел за всю свою жизнь! Женька, конечно, упоминала, что людей в этом мире очень много, но знать и видеть — вещи разные. Там, за пробуждающимся кладбищем и деревьями стоял огромный город. И если здесь случится прорыв, вся нечисть хлынет туда, станет жрать людей, как когда-то по всей, будь прокляты ее правители, светлой империи.
— Так вот куда я спешил! — в изумлении воскликнул Кай.
Как-то ощутил сквозь небытие не-сна, а потом невесть почему привязавшаяся к нему неизвестная ранее магия перенесла его поближе к неспокойному месту. Благо, краткого отдыха хватило. Теперь Кай, конечно, не ощущал себя полным сил некромантом, но и не был больше слабеньким темным простофилей, которому, чтобы остановить живжигу, приходится подставляться под зубы и уже затем наносить удар. Живжиги — твари слабые, но они проводники прорыва. Если живжига умертвит живого, появятся твари намного сильнее и страшнее ее. А потому следовало…
— Ого! Женькин лунатик, закатай тебя в пельмень!
За собственными мыслями Кай совершенно забыл о неровных шагах, которые слышал. Он едва не подпрыгнул после эдакого приветствия. Знакомого приветствия!
— Ну, и чо вылупился? Чо вылупился, я тя спрашиваю?
Этот мужик жил с Женькой в одном доме. Именно его они встретили! И, если Кай мог спутать внешность, к которой особенно не приглядывался, то непонятную присказку запомнил хорошо.
— Дядя Митя? — спросил он, не веря до конца ни в такую встречу, ни в собственную удачу (ведь теперь он точно вернется к Женьке, пусть это и не совсем правильно с точки зрения приличий… плевать Каю на эти приличия: их светлые зачем-то выдумали, вот пусть и соблюдают). — Вы как здесь оказались?
— Кому дядя Митя, а кому Дмитрий Михалыч, — сурово сдвинул брови мужик, но долго строгого выражения лица выдержать не смог и расплылся в глупой улыбке пьяного и тем абсолютно счастливого человека. — А как я здесь… ик! Дружок привез. Хороший такой дружочек, одет с иголочки... У него тут… ик! Выпивка у него забористая… — он огляделся и замолчал; вытаращившись на кресты и дорожки, подытожил: — Ик-ик!
При этом отчаянно жестикулировать руками, а ногами выписывать коленца, словно танцуя под слышную ему одному музыку, он не прекратил. Похоже, выпивка была не просто забористой.