— Э-эй… — позвал мужик. — Лунати-ик!...
— Да, Дмитрий Михалыч?
— Мы это что же?.. На кладбище?
Кай кивнул.
— А зачем же ты меня сюды затащил?
— Не я.
— Честное слово? — с подозрением в голосе спросил дядя Митя.
— Клянусь! — заверил Кай.
Дядя Митя тяжело и расстроено вздохнул.
— А… — протянул он. — Точно не ты. А кто?..
— Дружочек ваш, — сообщил Кай. — Одетый с иголочки.
Дядя Митя постоял, засунув руки в карманы и раскачиваясь с пяток на носки, покивал:
— Точно-точно. Ага… Ик!
— Потому мне и впору спрашивать. Итак, некто привез вас сюда, а что случилось до этого?
Конечно, в ответ на этот вопрос Кай мог получить встречный, однако Дядю Митю, видимо, его собственная судьба интересовала гораздо сильнее невесть откуда взявшегося «лунатика».
— Я шел, никого не трогал, — принялся рассказывать он, — даже примуса не починял, а тут он: дружочек. И не гляди на меня так! Ну представился так, мало ли у кого какая фамилия. Короче, садись, грит, в машину, прокатимся. Ну… я чай не девка, в машины садиться не боюсь. Сел к нему на заднее сидение, тяпнули по первой, не закусывая, а таксист нас сюда и привез. Зачем… Почему?.. Наверное, теща у него здесь похоронена, во! — придумал удобное для себя объяснение дядя Митя и многозначительно прибавил: — Закатай его пельменем.
— Ясно, — сказал Кай, медленно, аккуратно и стараясь ни в коем случае не напугать, приближаясь к дяде Мите. Тьма за плечами послушно отзывалась, уплотнялась, пробовала мглистыми языками воздух неведомого мира. Кай не научился еще улавливать эмоции собственной силы, но полагал, тьме здесь нравилось. — А висюльку какую этот дружочек вам не подарил, случаем?
Он уже приблизительно понял и историю, уготованную для несчастного дяди Мити, намеченного в жертву, и то, что должно произойти потом. Жаль, «дружка» на кладбище уже не было, Кай ему устроил бы… веселье с последующей кремацией: ведь ясно, чего эта погань добивалась.
— Да ты что, сопляк?! — рыкнул еще секунду назад кажущийся мирным мужик. — Мы, по-твоему эти… заднеприводные пи…ндосы, чо ли? Висюльки дарить, кхе!
Кай замер, боясь спровоцировать дядю Митю на ненужные действия, наверняка, могущие стоить тому жизни, Каю — смерти из-за перерасхода сил, а людям этого мира — рек пролитой крови. Ему не приходилось уже напрягать слух, чтобы различать характерное ворчание живжиг, подбиравшихся к добыче… вернее, к специально назначенной им жертве. С Женькой они успели перекинуться парой слов о том, кто подкинул ей в сумку «приманку». Тоже своего рода «маячок» и работает схоже, только для нежити. В свое время эту гадость создали имперские «умельцы» для своих тайных служб: убирать с дороги неудобных для них людей. С некромантами такие трюки, разумеется, не срабатывали, но умертвить пытались ведь не только темных магов. Нелюбовь к ним декларировалась в империи для «просветленной» толпы, тайная же служба устраняла дипломатов и политиков из тех, кто «просветляться» отказывался.
И вот теперь «хорошо одетый» мерзавец подобрал пьяницу на дороге, напоил, отвез на неспокойное место памяти, подарил приманку. А до этого подкинул ее же случайно подвернувшейся девице. Не нужно быть гением тайного сыска для понимания: стремится вызвать прорыв.
— Эй, лунатик! — неожиданно весело рассмеялся дядя Митя. — Ну… ты обиделся, чо ли? Закатай тебя пельмень. Поди поближе, покажу!
— Иду, Дмитрий Михалыч, — Кай улыбнулся, как умел приветливее. Именно улыбка не раз выручала его в общении с людьми, а спасибо за нее следовало адресовать снова его детской ватаге и забаве: кто пойдет на рынок и сумеет выклянчить леденец у торговки?
— Во! Гляди какой брелок, — дядя Митя вынул из кармана руку и продемонстрировал уже знакомую висюльку из прозрачных камней с нанесенными на них символами.
Дальше тянуть было нельзя, и Кай очень надеялся, что дядя Митя не запомнит ни эту встречу, ни своего «дружочка». Ни к чему ему было такое помнить! Он просто перебрал, забрел на место памяти, уснул и увидал невероятный и очень реалистичный кошмар.
Каким образом он нашел дядю Митю и почему его самого следует проводить к Женьке, некромант решил выдумать потом, а пока Кай не нашел ничего иного, как приложить ладонь к переносице опешившего мужика и обратиться к тьме. Другую руку он подставил так, чтобы висюлька выскользнула из ослабевших пальцев прямо в ладонь, никуда не упала, и ее ни в коем случае не пришлось бы искать.
Дядя Митя кулем осел на землю. Кай чуть помог ему улечься, подоткнув под щеку руку и притянув колени к груди, очертил охранный круг и, выставив висюльку перед собой шагнул к вышедшим на дорожку тварям.
— Не ждали, песики? А я здесь.
Глава 11
Он насчитал семерых. Значительно больше и, соответственно, опаснее той мелкой тварюшки, которую он упокоил у пруда. Более осторожные: не стали нападать сразу, чуяли его силу и пока выжидали, скаля клыки и медленно шажок за шажком приближаясь.
Это кладбище было больше, и живжиг оно смогло породить тоже больше. На нем продолжали хоронить, потому от тварей ощутимо попахивало.
— Надо же настолько любить себя и ненавидеть собственный близких, — тихо проговорил Кай, — чтобы обрекать на подобное их останки…
Твари не могли его слышать, да и видеть — тоже. Однако чувствовали. Ближайшие остановились, опустили морды и… могло показаться, будто принялись усердно принюхиваться. Вот только они не дышали, обоняние также было им неподвластно.
Тьма выступила из-за спины, облепила тело Кая, создав не броню, но отпугивающую нечисть завесу. Живжиги чуть подались назад, щуря слепые глаза с медленно разгоравшимися в их глубине углями. Не-живые тупые кровожадные хищники, ведомые инстинктом охотника, старательно копировали поведение живых тварей.
— Вероятнее всего, родственники усопших пришли бы в ужас, узнав, для создания чего пошли столь пестуемые ими останки, — сообщил им Кай. — Однако я не собираюсь им сочувствовать: кретинизм должен быть наказуем.
Одной из сильнейших глупостей все равно каких миров он мнил создание массовых захоронений: так называемых «мест памяти». Мироздание едино, и его законы — тоже. Миры могут отличаться, но базовые правила ведь едины.
В этом мире считали существование магии недоказанным, однако Кай не испытывал проблем в применении своих способностей. Значит, и местных магии вполне вышло бы научить, если задаться целью. Возможно, среди них уже существуют умельцы, только не стремятся к общественному признанию в отличии от толп шарлатанов. Да и к чему они: слава и признание? Умей Кай скрывать ауру смерти иначе, чем с помощью амулета, он тоже предпочел бы считаться обыкновенным человеком в глазах окружающих. Полезнее оно в разы, когда то, чем ты занимаешься, как бы не существует. Женька говорила, далекие предки местных тоже сжигали своих покойников. И долго, даже после прихода религии, требующей покойников хоронить, не закапывали в землю тех, кто пострадал от сил природы или от зубов хищников. Значит, не просто так — знали почему этого делать нельзя. А потом… что-то пошло не так. Истончилась людская память, а прорывов отчего-то не случалось. Или о них не стремились ни говорить, ни писать в хрониках?.. Вряд ли. Подобное не скроешь.
— Если здесь, при всем наплевательстве людей на законы мироздания, серьезных прорывов не происходило до недавнего времени, значит, кому-то такое требовалось, — прошептал Кай. — Возможно, и из злого умысла: чтобы люди позабыли законы предков, обособились, жили лишь собственными интересами, знать не желая, чем живут соседи. Таких — беспамятных — легче и уничтожить, и поработить.
Кай с одной стороны мог за местных порадоваться, а с другой — посочувствовать. Поскольку лишенные противостояния злу люди очень скоро сами становились тем еще злом, только зло их шло уже не от законов мироздания, а от человеческих алчности, ревности и похоти. Лишенные врагов извне, люди очень скоро превращались в тупое стадо, жаждущее лишь хлеба и зрелищ, от тугоумности и жиробесия, придумывающее себе правила поведения. Например, вставать только с правой ноги или не есть мяса, или бить яйца с тупого либо, наоборот, острого конца, или поклоняться одним выдуманным идолам, а на тех, кто поклоняется другим, идти войной.
В его родном мире застигнутого ночью путника приняли бы в любом доме: накормили и уложили спать. Не по только лишь доброте душевной, а поскольку если путник попадет на зуб хищнику или сам окочурится в какой-нибудь канаве, он же восстанет и явится к тем, кто не пустил его переночевать. И тогда растерзает всех живых, кого найдет. Немногие знали наверняка, что законы гостеприимства писаны кровью, а не создавались из-за пустого желания слыть добрыми, но соблюдали их все. А здесь… здесь имелись бездомные, которых старались не замечать более обеспеченные и благополучные горожане: совсем как нерадивые хозяева перестают замечать тараканов и грызунов в собственном доме, а потом недоумевают, обнаружив испорченные запасы. Одного Кай видел спящим на скамейке, а люди проходили мимо, даже не глядя в его сторону, а то и намеренно отворачиваясь.
Впрочем, небытие с этим неизвестным некто, оберегающим данный мир. Может, он действительно желал зла, а может, добра для всех и каждого — не так оно и важно. Особенно в связи с тем, о чем Кай теперь знал точно: баланс сил мест памяти расшатывали специально. Судя по описаниям, и с Женькой, и с дядей Митей встречался один и тот же мерзавец, который точно знал, что, как и в какой последовательности следовало предпринять для организации прорыва. А раз так… вполне вероятно, Кай не единственный прошел туманным лабиринтом кривых отражений и очутился здесь.
Скулеж и повизгивание прервали его размышления.
— Ну что, собачки, не знаете, как быть? Вроде и должны растерзать того, у кого висюлька, а сил маловато?.. — прошипел с характерным потусторонним присвистом Кай.
Не только тьма обняла его, он и сам изменился. Вплоть до голосовых связок, выдающих звуки, гораздо лучше воспринимаемые сущностями и созданиями той стороны, нежели этой.