Живжиги вытянули хищные костяные морды и застыли. Со стороны могло показаться, будто они внимают, но на самом деле слышали Кая едва-едва: улавливая только потусторонние вибрации голоса, не понимая слов. Это с разумными призраками удавалось общаться хоть мысленно, хоть устно. Низшую же нечисть можно только испугать, заставив зарыться обратно под землю (так себе идея: отроется, как только опасность в лице некроманта уйдет), либо уничтожить (лучший выбор из возможных). Чем кровожаднее потусторонняя тварь, тем она тупее — это тоже базовый закон мироздания, часто затрагивающий и людей тоже.
Наконец, ближайшая живжига издала заунывный, полный страдания вой.
Кай знавал тех, кто, услышав такой, начинал не в шутку жалеть «несчастную тварюшку». Жили такие особо-жалостливые недолго, как и те, кто пробовал живжиг приручать, словно собак. Любые производимые тварями звуки являлись обманкой для живых и не несли ровным счетом никакой информации об эмоциональном или целостном состоянии твари. Эволюция не стояла на месте и по ту сторону реальности. Раз добыча реагировала на стоны, скулеж, бормотание и вой, не-живые твари включали звуки в свой арсенал. Болотный крягла и вовсе подражал плачу ребенка, заманивая в трясину сердобольных путников из тех какие поглупее.
Эмоциональностью обладали только существа разумные: призраки, добровольно отказавшиеся от перехода на ту сторону (как дух-охранитель в доме Лео), да высшие сущности, включая тьму. Аура смерти всякого некроманта несла на себе отпечаток его личности. А может, наоборот: это Кай вобрал в себя основные черты собственной силы.
— Хорошая шоу-программа, — пьяно пробормотал дядя Митя, — и ан-ани…ик! аниматоры прыкольныя.
Кай не оглянулся. Защитный круг не выпустит, даже если сам пьяница очнется и попробует куда-нибудь уползти. Раздавшийся через пару мгновений громкий храп возвестил о том, что никуда дядя Митя и не собирался.
В отличие от живых хищников живжиги не умели охотиться сообща. Озверевшие бездомные псы уже давно попробовали бы Кая окружить. Нечисть же была каждая по отдельности, и действовала соответствующе. Правда, мыслили — если к ним вообще применимо это слово — они все же однотипно, а потому и в атаку бросились, одновременно прыгнув.
Кай отскочил. Тьма словно некий крылатый помощник подхватила его, подняла вверх на добрых три мужских роста и очень плавно опустила в трех шагах от вцепившихся друг в друга тварей. Теперь главным было не медлить. Сгусток тьмы лег в руку, вытянулся инфернальным кнутом. Кай размахнулся, ударил по куче копошащихся тел. Яркая сиреневая вспышка в свою очередь ударила по глазам, Кай чудом успел зажмуриться и закрыться рукой.
Всего одной живжиге удалось избежать уничтожения. Поскуливая, она пятилась вглубь кладбища, все больше разрывая дистанцию между собой и злой, нехорошей добычей, которая, как оказалось, совсем не стремилась питать ее своей плотью.
Кай, минуя кучу шевелящихся, но уже неспособных ни на что останков, кинул на них «приманку». Он ожидал, что оставшаяся живжига кинется к ней, но просчитался. Вряд ли тупая нежить умела бояться, но нечто вроде инстинкта самосохранения у нее все-таки имелось. Она лишь присела и заскулила, задергав костяным обрубком хвоста.
— Ладно, давай попробуем иначе, — Кай сорвал с руки повязку, наложенную Женькой настолько аккуратно, что не сползла даже после всех его сегодняшних приключений. Конечно, подобное неаккуратное обращение привело к кровотечению, как, впрочем, и ожидалось.
Живжига заворчала, приподнялась и «заплясала» задними ногами на месте, шагнула вперед и тотчас поджала переднюю лапу, словно уколовшись. Затем и вовсе легла, закрыв морду лапами. Как боязливая псина, честное слово. И Кай уж было решил атаковать первым, когда живжига издала настолько жуткий вой, что земля покачнулась, и… — Кай не успел рассмотреть, лишь потом догадался, что это могло быть — едва оперенный птенец рухнул с ветки прямо монстру в пасть.
— Да будь ты проклята, образина! — вырвалось у Кая.
Зашвырнутый в живжигу шар тьмы отбросил ее на несколько шагов, но не уничтожил.
Конечно, мелкий птенец не мог быть жертвой достаточной для того, чтобы вызвать прорыв. Да даже сожри тварь приблудившуюся и случайно оказавшуюся здесь шавку (допустим, глухая, слепая и лишенная всякого чутья собака внезапно вышла бы сюда из-за кустов), ничего не случилось бы. Однако сама нежить принялась стремительно меняться. Острая морда вытянулась еще сильнее, кости начали обрастать темным, источающим сладковатую вонь мертвым мясом, а по тому принялись взрываться гнойники и нарывы.
Ждать, когда процесс преображения завершится, Кай не пожелал: ударив по твари тремя мглистыми шарами, он подскочил к ней вплотную и обрушил на голову ладонь, собрав в ее центре столько мглы, сколько сейчас мог. Тварь даже не дернулась, застыла, а темный помощник снова махнул незримыми крыльями и перенес Кая подальше.
И очень вовремя!
Голова твари взорвалась, завалив все вокруг в радиусе полутора шагов ошметками мертвых мозгов и зеленоватой светящейся слизи, немедленно занявшейся сероватым пламенем.
— Фей-ЙОЙ-рвэйк, да и только!
Кай вздрогнул. Он снова успел позабыть о дяде Мите.
— Закатай его в пельмень, — пьяно проговорил тот, садясь скрестив ноги, посреди защитного круга и осторожно ощупывая голову. — У-у… чо за дерьмар…турат мы пили?
— Не знаю, — признался Кай и зашелся кашлем. Связки, пусть и перестраивались быстро, но не мгновенно же.
— Значит так, — неожиданно трезво заявил дядя Митя, — если ты этот… как его? ковид подхватил, ко мне не приближайся!
— И в мыслях не было, Дмитрий Михайлович.
— А… тады приближайся, все равно меня ни одна зараза не берет. Я… ик, проспиртованный, — и махнул рукой, задев границу круга. — Ого!!! Йошкин гвоздь!
И, надо заметить, человеку, никогда не видевшему некромантической магии, было с чего удивляться. За рукой мужика потянулся шлейф зеленоватых искр.
— Лунатик! — позвал дядя Митя. — Гляди! Я — комета! В детстве хотел быть космонавтом, потом — бандитом. Я сейчас — комета!
Кай прислушался к спокойному теперь кладбищу — гнойник прорвался, останки окончательно упокоились и расшевелить их теперь никому не удастся еще лет тридцать, хоть массовые жертвоприношения устраивай, — повел рукой, разрушая собственную защиту.
— Ну вот… — расстроился дядя Митя. — Все испортил. Я больше не комета, а жаль.
Вряд ли он понимал, насколько был прав.
— Ничего-ничего… — пробормотал Кай.
Тьму он развеял, насколько умел, и к непривычному к ауре смерти человеку приближался теперь аккуратно, готовясь отступить, как только дядя Митя поморщится, закричит или выкажет недовольство как-то еще. Однако тому, похоже, было совершенно все равно.
— А-то! — воскликнул дядя Митя с неожиданным воодушевлением в голосе и на изумление живо вскочил на ноги прямо из положения сидя. — Прорвемся, Лунатик!
— Прорвемся, — согласился Кай, сделал еще один шаг и провалился в черную дыру.
***
Мокрый камень под рукой и лбом. Едва слышное потрескивание магических светильников. В воздухе горьковатый аромат полуночной травы поджигайки, собственно и используемой в светильниках, мешался с приторной отравой имперских благовоний. Кай слегка отстранился от стены, огляделся. Он находился… скорее всего, в подвальных помещениях. Причем, ни ему самому, ни Лео, ни любому из коллег-некромантов они не принадлежали.
Темные маги, даже слабые, терпеть не могли сладкие до приторности запахи, слишком сильно они напоминали им вонь разлагающихся трупов. Светлые же, наоборот, буквально купались в сладости, называя ту светлой благодатью, ниспосланной господом единым и милостивым.
«Значит, я у врагов», — мысль не вызвала ни малейших эмоций. Конечно, если его схватят или убьют, будет жаль. Зато если Каю удастся узнать хоть что-нибудь о приключившейся с ним напасти — наоборот, хорошо. Очередной «скачок» из одного мира в другой показался неважным. Невозможно удивляться и удивляться до бесконечности, когда-нибудь наступает предел, и его Кай, видимо, уже перешагнул. Единственное, о чем сожалел: остался без проводника к Женькиному дому, но, возможно, туда теперь и не придется возвращаться?
Влево и вправо от него убегал тускло освещенный тоннель: еще один намек на обитель света: темным магам дополнительное освещение никогда не требовалось, в темноте они видели получше кошек. Кай повернулся вправо, сделал шаг и натолкнулся на стекло. Понадобилась пара мгновений, чтобы понять: он стоит напротив большого — в человеческий рост величиной — стекла. Зеркала?.. Возможно, именно через него Кай и попал сюда. Вот только собственного отражения в нем как не было, так и не появилось!
«Значит, выбора у меня нет», — подумал он, разворачиваясь и на всякий случай выставив вперед руку. Пусто. Ни на какую преграду он не наткнулся ни через три шага ни через десять.
Стараясь двигаться как можно тише, используя специальный шаг с носка на пятку, Кай шел по узкому коридору, не предусматривавшему ни ниш, ни ответвлений, ни дверей. Вздумай кто-то здесь пройтись тоже, и спрятаться от него не вышло бы, однако пока Каю сильно везло.
Спустя четверть часа — он отсчитывал время по ударам сердца — вначале услышал шепот, а затем начал различать голос. Шел тот прямо из камня. Должно быть, поблизости установили слуховое окно.
— И вы, конечно же, его упустили, — говорил некто бесцветным голосом, в котором снисхождение и презрение сплелись в клубок настолько, что стали неотличимы друг от друга.
— Мне прискорбно, мой империус, — прошептал говоривший до этого.
Кай прикусил губу. Император? Он слышал об одном: помазаннике единого светлого божка. Империус — так нарек самого себя данный слизняк незадолго до того, как подох. Прихлебатели и лизоблюды величали его этим титулом и никак иначе.
В королевстве царствующую в светлой империи мразь считали погибшей. И прибавляли: к радости. Потому что не случись прорыва, стершего империю с лица континента, непременно разразилась бы война.