Лео теперь, можно сказать, тоже пребывал в ссылке, но в отличие от Сестрия Шейн-Цийна добровольной и желанной. Четыре месяца, если не полгода, просился на границу и вот, наконец-то, отпустили. Это светлый извелся в глуши — этим, чем больше народу, тем легче дышится. Лео же столица надоела до колик, зуда по всему телу и зубовного скрежета. От извечной суеты расшалились нервы, от обилия людей даже просто на улице он стал раздражителен и язвителен сверх всякой меры. Впрочем, не столько из-за этого, сколько из-за пришедшей из империи моды. Моды, которая постоянно издает последний писк и все никак не подохнет, тварь. Так называемая мягкая сила проклятых религиозных фанатиков распространялась на землях королевства быстрее любой эпидемии.
Имперцы выдумали себе светлого божка и носились с ним как с единственным. А жители королевства и рады были к ним примкнуть. Светлое любить ведь всяко приятнее: цветочки, бабочки, возвышенные речи, стихи и песенки на мотив «тра-ля-ля-тру-ля ля-всех возлюбим, дура(к) я». И раз уж ко всему светлому любовь, то к хранителям потустороннего, наоборот, чуть ли не ненависть. Не будь Лео необходим власти, наверное, давно спустили бы на него какую-нибудь фанатично настроенную светлую свору. Вот только без некромантов застопорятся расследования, сыскные мероприятия и исполнения приговоров. Не поминая работу тайных служб. Собственно, его и не отпускали так долго из-за одного из таких дел: сведения о шпионе есть, а кто он неизвестно. Едва-едва сумел спихнуть расследование на коллегу. Потом птицей летел сюда, чтобы… опоздать.
Имперцы ушли и возвращаться не спешили. Наконец-то Лео смог уже подойти к телам. На земле лежал безголовый кучер в дымящейся одежде. Куда делась его голова выяснить так и не удалось. А вот женщина почти не пострадала. Красивая даже в смерти. Светлые растрепанные сейчас волосы некогда были уложены в замысловатую прическу в виде короны. Белоснежное платье, сшитое по имперской моде, светилось в сумерках и больно, чуть ли не до слез, резало глаза Лео. По странному стечению судьбы к ткани даже капля грязи не прилипла, хотя бледно-сиреневый плащ оказался в разводах крови, копоти, земли и травы. Лицо… Лео боялся вглядываться и вместе с тем старался запомнить навеки застывшие черты. Впрочем, в ней еще оставалась жизнь, Лео не сразу ее заметил, ведь гибель он ощущал гораздо ярче — слабая, угасающая, она вся сосредоточилась внутри большого живота.
— Я думал, ты прибудешь только утром, — заметил Сестрий Шейн-Цийн.
Лео не ответил. Как же он хотел спасти эту женщину!
Впрочем, чего уж теперь? Теперь поздно. Поздно для нее, но не…
— Ты, лекарь, собираешься смотреть, как мальчишка умирает?! — рявкнул он.
Ссутулившийся за правым плечом Сестрия лекарь-проповедник проклятой религии жажды чужих страданий сильнее склонил голову. Он хоть и согласился с приказом своего командира, даже шага к лежащим не сделал.
— Я к тебе обращаюсь… — голос Лео упал до шепота и уполз в едва слышимый людям низкий шелест, заставляющий вжимать голову в плечи и хвататься за грудь и более стойких и смелых, чем погань светлая.
— Я не собираюсь обрекать эту душу на страдания, — несмотря на жалкий вид, голос лекаря был тверд. — Мертворождение осечек не дает.
— Мразь… — кулаки сжались сами собой. Лео глянул на тварь в человечьем, более того, лекарском обличии в упор. Заметил, как Сестрий быстрым движением ушел в сторону с линии возможной атаки. Как расступились стоявшие рядом пограничники. С удивлением понял, что артефакта, который на всякий случай всегда таскал с собой, в кармане отсутствует. Где сам артефакт неясно, а значит, надеть его не получится и ауру смерти ничто не удержит. Она уже устремилась к лекарю, принялась обволакивать его…
Пытка для любого светлого, тем не менее пошла лекарю на пользу. Горбиться он перестал, лицо поднял, с ненавистью и с какой-то безумной восторженностью взглянув на Лео.
— Ты проклят, и он — тоже! — даже не воскликнул, провозгласил лекарь. — Но у твоей матери, некромант, не хватило совести удавить тебя в утробе, а может, она сама была грязной труполюбкой, я о том не знаю, да и знать не хочу. Но уж этому отродью я точно не позволю появиться на свет!
— Лео Горг Нестра-Лейн! — выкрикнул Сестрий, то ли намереваясь остановить неотвратимое, то ли, наоборот подтолкнуть. — Не нужно!
Лео криво усмехнулся, посмотрел на свои ладони. Тьма на них была настолько осязаемой, что казалась глиной — лепи, что пожелаешь. Мог бы и фигурку лекаря, а потом отвернуть ей голову.
«Вот оно: проявление светлой мягкой силы проклятой единобожной империи, — с печалью и морской волной накатившей усталостью подумал он. — А ведь лекари приносят клятву, по которой бесценна и священна любая жизнь: светлая, темная, нейтральная — без разницы. Их магия и суть — цена этой клятвы. Отступника теперь сожрет его же сила».
— Для лекарей любая жизнь свята, — на свой манер повторил Сестрий его мысли. — Не марайся, некромант. Лекарь, изменивший клятве, так и так не проживет долго.
В этом он был прав. Как, впрочем, и Лео был в своем праве убить ослушавшегося его подчиненного. Или еще нет? Он ведь только приехал и формально еще не вступил в должность?
— Если некроманту нужна эта господопротивная душонка, пусть сам и пачкается, — прошипел лекарь. — А я не стану! Не введу в наш замаранный тьмой мир очередного темного!
— Под стражу, — бросил Лео и повернулся спиной и к Сестрию, и к лекарю, и к подступившим к тому пограничникам.
Темную силу, уже готовую убить, Лео развеял: отдал той стороне, что окружала и сопровождала его всю жизнь, прячась в тенях и сумерках. Она укрывала его плащом, она защищала и помогала, с ней он почти не чувствовал себя одиноким. До той поры, пока ему не дали понять: необходимо спешить к границе, там и только там он обретет то, о чем не смел и мечтать. Кто дал понять? Этого не сказал бы Лео наверняка. У него на той стороне обитали друзья. Иногда они предупреждали или советовали. Очень и очень редко, поскольку некромантам не снятся сны. Но лучше было к ним прислушиваться, если, конечно, сам не стремишься совершить переход на ту сторону. А туда Лео никогда не стремился.
Лео все отдал бы за близкую душу рядом. Эта женщина была обещана ему — именно и только ему! Плевать чья она жена и от кого носит… носила ребенка. Он знал, что она примет его суть и… опоздал.
Будь проклято его решение остановиться на ночлег. Следовало спешить сюда. Быть может, тогда…
«У меня не осталось бы никаких сил, — сказал самому себе Лео, — а без них я так и так не сумел бы сделать ни-че-го. Убили бы беглецов, еще и этих умников из отряда, самому мне досталось, а главное, светлые мрази погубили бы ребенка».
Ноги сами несли его к лежащей на земле женщине. В руке больше не было тьмы, зато появился тонкий нож с кривым лезвием. Маг жизни, то есть лекарь, сумел бы сделать все гораздо аккуратнее, не запачкавшись, не повредив тела. Ну и ладно. Лео не привыкать.
— Проклятый мертворожденный младенец никому не нужен!
Кто это протявкал, Лео так и не понял, а выяснять не захотел. Кажется, кто-то — почему-то хотелось думать, что молодой пограничник — съездил мерзавцу по физиономии. Лео же прислушивался к вибрации тонкой нити, на которой висела не рожденная пока жизнь. Жизнь, которая цеплялась за бытность в этом мире с невероятным упорством.
— Ни одна баба не подпустит такого сосунка, — заметил ветеран, но совсем иным тоном, не стремясь остановить, а лишь донося неприятную правду. — Дурехи на сносях и когда кормят в тупых коров превращаются: одни суеверия в голове и умиление от вечно орущих кусков мяса, а мозгов — никаких. Разве лишь тебе, некромант, с ним возиться и придется.
— Значит, придется, — сказал Лео скорее самому себе, нежели ему.
«Пусть не женщина. Зато сын…» — на этом мысли его оставили.
Удар стоило наносить в определенный момент — не раньше и не позже. Иначе извлечь младенца из тела мертвой матери живым не получится. И конечно, Лео не собирался упускать возможность, поддавшись мысленному диалогу с самим собой. Рефлексировать он будет потом, к примеру, бессонными из-за криков мальчишки ночами или меняя пеленки. Вряд ли найдется какая-нибудь сердобольная прислужница, согласная помогать: аура смерти осечек не дает, а постоянно носить артефакт подобно принятию таблеток для возникновения импотенции.
Наблюдая за самим же собой будто со стороны, Лео увидел, как нож аккуратно подцепляет кожу, входит в плоть, делает аккуратный надрез. Руки скользили, но мальчишку он извлек легко. Тот, казалось, ничего не весил. Кто-то подставил чистую ткань. Сестрий — неожиданно.
«Воды бы», — подумал Лео.
При маге оказалась небольшая фляга. Жидкости в ней хватило лишь на то, чтобы кое-как обтереть младенца. Благо, заражения и болезней подцепить не грозило никому: некромантия и стерильность ходят рука об руку, это магов жизни вечно сопровождают какие-то микробы, вирусы, палочки, с которыми те борются нещадно, но тщетно.
«Вот и все…»
Он уже собрался уходить, когда мертвая женщина повернула голову. Светлые глаза остались стеклянными, они видели уже другой мир — потусторонний, а вот губы дрогнули, прошептав слова, которые Лео расслышал очень четко и запомнил навсегда:
— Кайринглин Дарвейн.
Голос тоже не принадлежал больше этому миру. Должно быть, потому Сестрий и дернулся столь сильно. Светлому магу в обществе некроманта непросто, а некроманта действующего, с которым говорит некто, уже ушедший за грань, — и вовсе невыносимо. Лео ее не призывал, да даже захоти он, не смог бы: вместилища двух душ, а именно таким по сути является беременная женщина, на зов не откликнется.
— А я еще голову ломал, как его назвать, — ничего веселого не было, но улыбка все равно искривила губы. От разочарования, печали, скорби... — Кай — красивое имя. Будет Кайринглин Дарвейн Нестра-Лейн.
Сестрий снова дернулся. В подошвы сапог гулко стукнуло, но Лео внимания на это не обратил: горы рядом, а тряска в горах — явление привычное. Он взглянул на женщину, теперь окончательно мертвую, и пошел прочь, прижимая к груди притихшего младенца.