«Надо бы Женьке амулет сделать», — решил Кай и даже удивился, почему эта мысль не пришла в его голову раньше.
Книга другая касалась нечисти этого мира, интересовавшей Кая сильнее всего, верований, заговоров, обрядов, суеверий. Однако Кай быстро понял, что не найдет ничего стоящего. Если в так называемых заговорах древних, к примеру, об острове Буяне, прослушивался определенный ритм, схожий с сердечным, то в более новых, в которых имена языческих богов заменялись, все разваливалось и выглядело невероятно убого. Даже для Кая, никогда не пользовавшегося «костылями» в виде рифмованных строк, к каким часто прибегали слабые маги все равно каких оттенков дара.
Он отложил и эту книгу, а за следующей полез уже сам. Та, казалось, прыгнула в ладонь, хотя Кай и не верил в такие глупости.
«Исторические костюмы» не могли интересовать его ни в каком виде, как и эпоха какого-то там рыцарства. Кай кинул книгу на кресло, чтобы не мешала искать более стоящие, после решил отложить на столик к уже просмотренным, глянул, да так и застыл. Книга открылась. С очень качественно выполненной цветной иллюстрации, врезанной в текст, на него смотрел некто, облаченный в полный железный доспех и в белый плащ с черным крестом.
***
— Крестоносцы… цвет рыцарства средних веков. Безжалостные убийцы, насильники и воры, пользующиеся собственной неуязвимостью, в проклятом железном панцире и с заступничеством мерзавца, объявленного наместником очередного божка, словно их в этом мире мало было. Да этого бога так в грязи вывалили деяниями этих мразей, что пожалеть его в пору!
Перед мысленным взором так и вставали картины выходящих из-под земли призраков — этих самых крестоносцев — как их не брало оружие стражей, как одна из тварей замахнулась мечом…
— А чего, собственно, я хотел? — Кай резко развернулся и продолжил мерять кухню шагами. Выходило не так, чтобы много; развороты-повороты начинали уже надоедать. — Имперцы всегда использовали для своих грязных целей все самое мерзкое и дрянное. Частенько пытались обвинить темных в вызовах тварей и последующих их бесчинствах. Если их ловили за руки, устраивали истерики в духе застигнутой с поличном жены, воющей о своей невинности.
— Действительно, — сказала Женька. — Смысл метаться, как лев в клетке? Все ж уже произошло. Или я ошибаюсь?
Она стояла в дверях — прямо на пороге — наплевав на очередное глупое суеверие. И Каю очень нравилось подобное отношение к якобы всеми принятым традициям, идиотским предрассудкам и чужим мнениям.
Кай пожал плечами, но мерить шагами кухню перестал.
— Зато мне досконально ясно, кто был призывателем. Уже проще: не нужно выискивать тварь в моем мире. Чай будешь?
— Лучше прогуляемся, — предложила Женька и пожаловалась: — Башка уже чугунная и не варит, да и тебе нужно знакомиться с моим миром. Сидя в четырех стенах мы этих гадов не найдем.
— Мы?..
Женька со вздохом скрестила руки на груди:
— Мне точно неохота жить в новом гребаном средневековье с фанатиками, их проповедями и произволом. Это ясно? Я вообще испытываю к захватчикам моей земли под девизами вроде «нам разрешил наш бог» или «мы величайшая раса», равно как «у России слишком много ресурсов — это несправедливо, она должна поделиться, нам ведь надо и хочется» сильнейшую нетерпимость вкупе с отвращением и желанием уничтожать. И я даже разбираться не хочу: то генетическая память от предков, одинаково бьющих, что мразей-крестоносцев, что фашистскую падаль, или то память предыдущих жизней.
— Что там с вашими стражами? — решил сменить тему Кай.
— Такое ощущение, будто малолетки баловались. Причем умственно-отсталые. Сам посуди: вынесли взрывчатку, но не всю, а чуть-чуть, будто на пробу, свето-шумовые гранаты, не тронули огнестрельное оружие и деньги.
— Может, боялись попасться и потому…
Женька аж фыркнула, его прервав.
— За взрывчатку им можно сходу приписать экстремизм, подготовку теракта и так далее. А террористов у нас принято уничтожать, Кай. И… эта взрывчатка не просто так там хранилась, ее изъяли у ликвидированной преступной группировки, просто не успели отправить далее, куда следовало. Согласись, после такой кражи оставлять без внимания все прочее по меньшей мере нелогично. Либо, если уж идешь под плохую статью, тащить все, либо ничего. Предположения про «а вдруг им не надо» не приму: ты знаешь бандита, которому оружие было бы лишним?
Кай покачал головой.
— Не сумели унести? — предположил он.
— Залезть так, что никто их не увидел, и уйти также необнаруженными ума хватило, а прихватить пистолетик — нет?
— Но как-то же обнаружили, что они были?
— Выстрел прогремел прямо у входа. Причем дежурный, пока его свои не увели, клялся и божился, будто видел, как один из неизвестных покончил жизнь самоубийством. По его словам, словно из неоткуда проявился мужичок в светло-сером дорогом костюме, направил на себя ствол, нажал на курок, рухнул, а затем исчез вместе с разбрызганной вокруг кровью.
Кай хмыкнул.
— Не, ну ясно, что полицейский это не в интервью наболоболил, а только своим и пока от шока не отошел. Просто у Пал Палыча свои люди в органах. И, конечно, мы об этом писать не стали, итак мужик в дурку отъехал, может, и работы лишится. Мне, скажем так, информацию к сведению передали, а я с тобой делюсь. Дауны иногда могут проявляться как гении, да только вряд ли то данный случай. Больше напоминает…
— Пришельцев из другого мира, может и освоившихся в нем, да все равно недостаточно.
Женька щелкнула пальцами.
— В точку! В общем, собирайся. Прогуляемся до ларька с мороженым: мне, когда переработаю, его всегда хочется. Сказывается университетское прошлое. К экзамену готовишься весь день, выползаешь, как зомби, в ранний вечер, а там хорошо: приятная прохлада, высокое небо, деревья зеленые шелестят. И мороженое: зеленый фруктовый лед грушевый в шоколадной глазури. Нигде такого не бывает, только в нашем ларьке.
Глава 17
— Технический прогресс… Хоть знаешь, о чем говоришь-то Федотовна? У тех же мурашей в их мурашейнике не хуже, а то и получше обстоит. Более того, всякий мураш в совершенстве владеет языком тела, прикосновений, запахов. Может, и звуковые сигналы у них предусмотрены. Сельское хозяйство, опять же: грибы выращивают. Строительство: целые города возводят. Войны ведут. А твоя техника для цивилизации мурашей — тьфу и растереть, — дядя Митя заливался соловьем. Вечер выдался погожий, и на лавочки у подъездов высыпала старшая часть дома. — Восприятие, к примеру, птиц настроено именно на птиц. Людей они замечают поскольку-постольку. Вот, скажем, человеческую руку, скорее, за змею примут. Зато друг с дружкой общаются и с помощью звуков, и языка тела и даже, я читал, электрические сигналы у них есть. Вот ты, Антоновна, можешь электрический сигнал мне подать. Да не смотри ты, как прибить хочешь. Электричество это те не всегда про «не влезай убьет»! А… с кем я умные беседы веду, эх! — Он махнул рукой. — А ученые ваши — придурки яйцеголовые и больше ничего. Хватаются за дрянь любую. Вот где действительно нужные вещи, ась? Лекарство от всякой дряни, например? Нету. Зато выяснить, что у городских воробьев матриархат, а у деревенских — патриархат, это они могут. С хрена только — вот в чем вопрос. И вот будет такой идиот с ученой степенью смотреть на развитую технологическую цивилизацию, к примеру, грачей, и ни хрена не поймет. Потому что не воспримет то, что видит. Восприятелка у него нарушена. И у всех людев — тоже. Потому человеческая цивилизация в собственном котле варится и себя же переваривает. Вот чего ты Семеновна за сегодня полезного сделала? Обсудила в магазе с Клавкой козла из ЖЭКа, который еще десять лет назад обещался капремонт провести? Ну и смысл-то какой? Вот кабы в тебе электричество было и козла этого молнией шарахнуло — то да. А от воздуха сотрясания ничегошеньки и никогда не происходит.
Мимо лавочек со старушками и разошедшемся дяди Мити прошли они очень быстро, тихо между делом поздоровались, чтобы ни в коем случае никто не отвлекся от столь содержательной беседы, и, не сговариваясь, ускорили шаг, пока не отдалились от подъезда.
— Фух, — выдохнула Женька. — А дядя Митя сегодня в ударе.
— Легко отделались, — согласился Кай.
— А то! Утянул бы в разговор, так бы там и зависли на неопределенный срок.
Кай хмыкнул и принялся смотреть в небо: высокое, насыщенно-синее и чистое, если не считать двух параллельных облачных полос, оставленных крошечной серебристой птицей.
— Самолет, — проследив за его взглядом, сказала Женька. — У вас, наверное, тоже летают.
— Не так высоко.
— И в космос?
Кай посмотрел на нее удивленно.
— Зачем?..
— Потому что интересно, — Женька тяжело вздохнула. — Я, конечно, понимаю, область ваших интересов, я имею в виду некромантов в массе, находится в мире потустороннем, вы в магии совершенствуетесь, загадки разгадываете, но там ведь, — она указала на небо, — загадок никак не меньше, и очень интересно, как все устроено. Вполне возможно, если взять какую-нибудь ракету и запустить за пределы солнечной системы, а потом — дальше и дальше, через много-много миллионов лет она достигнет твоего мира.
— Ну и к чему тебе эти знания через миллионы лет?
— Для саморазвития, — буркнула Женька и ускорила шаг.
До ларька дошли молча и только позже, угощаясь холодным лакомством, Женька потеребила за рукав вновь погрузившегося в размышления некроманта.
— Ну вот и чего ты снова захандрил?
— Задумался. Почему большинство всех мерзостей делаются под ширмой добра? Самые кровавые войны и ритуалы происходят от последователей милосердных божеств, якобы страдающих за всех людей. Работорговля процветала в якобы высокодуховном государстве.
Женька пожала плечами.
— О своей благостности любят повизжать, поговорить, оставить кучи писанины в мемуарах или сети именно откровенные мрази. Человек хороший вытащит оступившегося из ямы и не вспомнит об этом уже через день, потому что помогать для него естественно. Мразь одарит бедняка копейкой и раструбит о своей щедрости и доброте на весь мир. Или, скажем, случится война, и кто-то пойдет защищать родную землю, а кто-то останется в тылу, может, на недельку на границу съездит, чтобы повизжать затем на тему «и я там был», а потом примется рассуждать о патриотизме и осуждать других, с его точки зрения неправильных патриотов. И на все-то его закидоны у него отмазки найдутся в духе «время сейчас такое, как вы не понимаете». А потом к этой мрази прилипнут такие же, и вой с самовосхвалениями поднимется до небес. При этом героев, которые действительно родную землю отстояли и с победой вернулись, никто из них не вспомнит, их победу мрази уже на свой счет записали и возгордились. Со временем некоторые из них сочтут себя новой элитой — доброй и непогрешимой, примутся