осуждать других с удвоенной силой, запишут в людей якобы второго сорта. Ну а раз они второго сорта, то можно и грабить, и убивать, и притеснять, как угодно. Вот так зло в одежках добра и возникает, Кай. По крайней мере, в истории моего мира таких была тьма тьмущая и во все времена.
— Твари в доспехах и белых плащах с намалеванными на них крестами прорывались в мой мир, — произнес он. — Мы не сазу поняли, как их остановить.
— Кого-нибудь убили?
— До этого не дошло, но…
— Осадочек остался. — Женька доела мороженое и кинула обертку в урну. — У вас не было рыцарей?
— Магам ни к чему доспехи, мы бьем на расстоянии и способны защититься иначе, чем навешивая на плечи груз в треть собственного веса.
— У вас часто происходят прорывы?
— Меня удивляет, что их не происходит у вас.
Женька прикусила губу.
— Как много у вас погостов? — спросил Кай.
— Хватит на несколько зомби апокалипсисов. А если зомби примутся превращать в зомби прочих людей, проще сразу шарахнуть весь ядерный арсенал всех стран и покончить и с человечеством, и с планетой разом. Зато без лишних мучений, — если Женька и шутила, он не понял этого.
— Подобное уж слишком.
— Конечно, слишком, — согласилась Женька. — Но ты не представляешь масштабов катастрофы. У нас есть города, в которых число мертвых давно превысило число живых в несколько раз.
— И я, кажется, уже объяснял: превратить существо, имеющее душу, в чудовище невозможно. Либо душа прогнила, либо нет. Происходящее же с телом — всего лишь происходящее с телом. Оно неважно. Можно погибнуть, а вот стать не собой из-за укуса некой дряни — нет.
— Так себе успокоение.
— Еще по мороженому?
Обратно к дому они шли медленно. Прохожие не обращали на них внимания, разве лишь кто-нибудь из знакомых кивал или здоровался с Женькой.
— Тебя здесь все знают.
— Я у бабушки проводила больше времени, чем с родителями. Даже в местную школу ходила. Только когда в университет поступила, в Москву перебралась и то, как видишь, ненадолго. Собственно, как переехала, так и стала копить на съем, но пока училась, это было проблематично, а как работать пошла, бабушка в Москву переехала, а я сюда вернулась. И чего ты ухмыляешься?
— Я не ухмыляюсь, а одобряю, — уточнил Кай. — Типичное поведение же: темным всегда легче одним. Отец — самый близкий мне человек, но съехал я от него, как только по законам королевства стал считаться совершеннолетним.
— Вот. А у меня еще и родители — весьма специфичные люди, вечно лезущие не в свои дела.
Сумасшедшую на детской площадке Женька заметила не сразу, иначе непременно свернула и обошла длинный дом стороной. Тетка во всеуслышание жаловалась на жизнь, обращаясь к несуществующим слушателям, временами, судя по интонации, выкрикивала лозунги. Сжатый кулак вскидывала над головой с визгом и воем. Наверное, невидимые последователи в этот момент поддерживали ее несуществующим ревом. Сумасшедшая увлеклась, казалось, не замечала никого реального. И все бы ничего, если бы на площадку не забежала девчонка лет трех-четырех.
Какого черта она вообще оказалась здесь одна? — пробормотала Женька. — Где ее мать застряла, почему отпустила?
Впрочем, ответ на этот вопрос отыскался быстро: возле одного из подъездов зацепились языками две женщины с колясками. Причем в одной сидел пристегнутый ремешками карапуз, а другая оказалась пуста.
— Так… — Женька резко остановилась и протянула Каю мороженое, — подержи-ка.
Она еще не придумала, что сделает, но побежала к площадке со всех ног. Видела, как сумасшедшая всмотрелась в не почувствовавшую опасности девочку и словно бы подобралась, показалась приземистее… как тварь перед броском. Тон причитаний изменился, слова, в которые Женька не вслушивалась специально, стали глуше и агрессивнее. Сумасшедшая нагнулась, принялась слепо шарить по земле, набрала полную пригоршню песка и гальки. Женька была уже в двух шагах от девочки. Сумасшедшая — тоже приближалась и, судя по тому, как держала песок, вознамерилась, не просто кинуть горсть в лицо, а ребенка им умыть, если не накормить.
— А ну остановилась, дрянь тупая!
Если бы не ребенок, Женька выразилась бы жестче. Тем более, эта умалишенная мат понимала на удивление хорошо, бежала от него резвее, чем черт от ладана, что лишний раз доказывало чудодейственность древнего славянского языка, во все времена нелюбимого нечистью, попами и чиновниками. И нет, не смущало Женьку то, что перед ней был явно нездоровый психически человек, еще и старше ее. Эта дрянь собиралась напасть на ребенка. Пусть, песок и камни невесть какое оружие — все равно. В конце концов, раз в год стреляет и палка, а в песке могли найтись и стекляшки или острые камушки, и мало ли еще что. Не говоря о том, что не нужны детям психические «шишки» на ровном месте, с их наставлением вполне хорошо справляются мамы с папами и прочие родственники, причем сугубо из благих побуждений.
Лицо сумасшедшей и до этого не блещущее ни интеллектом, ни добротой перекосила такая злоба, что любая живжига позавидовала бы. Впрочем, некротварь эмоций не знала по определению. Сумасшедшая все же замахнулась, но внезапный порыв ветра бросил, выпущенный ею «снаряд», ей же в лицо. Женька вначале глазам не поверила, но перед ней и девочкой возникло темное марево… тень. Через нее вполне просматривалась и сумасшедшая, и прочая детская площадка и при этом тень оказалась плотной. Когда сумасшедшая ухватила камень поувесистей и метнула его в девочку и Женьку с неожиданной сноровкой, тот срикошетил от тени и чуть не угодил метательнице по лбу.
— Бесы! Бесы нашли! — неожиданно тонко и четко проорала та. — Злые! Плохие! Вот они, вот!
Неожиданно сумасшедшая заорала совсем уж дико и шлепнулась на задницу, расставив тонкие кривые ноги.
— Черный! Бес! Ай, мамочки родныя!!! — продолжила орать она, отползая на карачках и от них двоих, и от подошедшего Кая. Метров через пять все же перевернулась на четвереньки, поднялась и согнувшись, припустила к дому с такой быстротой, какой и подростки из спортивной школы позавидуют.
Тень развеялась, словно и не было ее.
— Кто-то твою ауру смерти таки видит, — заметила Женька, забирая у Кая мороженое. — А ты переживал.
— Я?.. Вовсе нет, — ответил тот.
Девчонка посмотрела на него и широко заулыбалась.
— Касивый! — взвизгнула она и обняла Кая за ногу, заставив того прошептать что-то непонятное, и пошатнуться.
Тревожить непутевую мамашу, по-прежнему обсуждавшую с подружкой что-то архиважное, они не стали, просто проследили, чтобы девчонка влезла в коляску и застегнула ремешки. Вряд ли та запомнила инцидент с сумасшедшей, скорее встреча с некромантом, показавшаяся невероятно приятной, вытеснила из ее памяти полностью все плохое.
— Знаешь, какую странность я замечаю все чаще? — проговорил Кай, когда они продолжили прогулку. — У вас, вроде бы, магии нет, хотя она действует и, к примеру, мне ничто не мешает. Но при этом обычные люди временами ведут себя и как темные, и как светлые маги, с теми же мотивами и логикой поступков. Более того, цвет не закреплен. Один и тот же человек может в какой-то ситуации поступить и как типичный темный, и как светлый.
— А у вас иначе?
Кай кивнул.
— А про свободу воли у вас не слышали?
— Как это? — Кай удивленно приподнял брови. — Светлый темным не станет, даже если вдруг очень захочет. Как и наоборот. Лишенный дарования человек не пожелает стать магом, стремления научиться магии он попросту лишен. Будет искать другие пути для самореализации в каком-нибудь интересном для себя деле.
— Ясно. Надо об этом хорошенько подумать, — сказала Женька. — Возможно, свобода выбора и отсутствие магии связаны также, как обладание магией с невозможностью выбора.
— Подумать-то можно, — сказал Кай. — Вряд ли сумеем выяснить наверняка.
— Мозговой штурм — вещь полезная в любом случае. Не поймем в одном, сообразим в другом.
Мимо пронеслась, сверкая огнями, карета скорой помощи. Даже удивительно, что добралась настолько быстро. Как сообщил позже дядя Митя, сумасшедшая, в конец надоевшая всему их микрорайону, сподобилась сама вызвать неотложку, а потом подписала все необходимые бумаги, согласившись на психиатрическое обследование с необходимым лечением в стационаре. Когда уезжала, говорила про бесов и дьяволов, скрывающихся промеж людей. На этом моменте дядя Митя фыркнул и прибавил:
— Видать, окончательно уехала кукухой.
***
— Да сколько можно на детской площадке своих псин выгуливать?!
Песочницу, пользуясь отсутствием игравшей на ней детворы — почти полдень, кто в детсадах, кто в школах, кто по домам сидят — и присутствием мамочек-бабушек, оккупировала свора мелкой собатни. Ошейников не было ни на одной, зато имелись сбруи, к которым на спине можно было прикрепить поводок. Любой уважающий себя барсовок на такую добычу чихнул бы да пришиб. Но вот шума эта свора производила много. Еще и гадила там, где не стоило.
Тишине не способствовала и ругань, затеянная двумя соседками.
— Ой прям! Можно подумать, беспризорные тут не гхадють. Не гхадили бы, мои б на эту песочную кучу и не пришли, — с неприятным слуху гха-кающим акцентом отбрехивалась владелица своры. — Мои пусеньки привитые хотя бы.
— Хотя бы?! — кричала другая соседка. — Да по тебе административка плачет!
— Ну, давай-давай. Мы пугханные. Сногха участкового ко мне подошлешь? И чо? Це мой двор и хата у меня в этом доме честно купленная. Права имею гхулять, хде охота, а правилами свойми переедешь в Москву и будешь там тыкать. Там идиетов многхо.
За плечами шевельнулась тьма. Ей, как и Каю, порядком надоело слушать склочную владелицу собак, которая и сама понимала, что неправа, но признавать этого не хотела и не собиралась. Ну да решить проблему тишины можно было всякими путями. Кай позволил отделиться от тени части и послал ее к песочнице. Воздействовать он собирался на соседок. Не так и сложно разогнать по домам женщин, у которых внезапно заболели головы: сами сбегут, обвинив друг друга в своих горестях. Однако Кай точно не ожидал, что свора мелких собачонок внезапно даже не затявкает, а взвоет и завизжит в унисон. Собаки ощутили направленное на женщин слабое проклятие и принялись бесноваться. Они катались по песку, подпрыгивали, принимались вертеться, гоняясь за кончиками собственных хвостов…