— Послушай! — воскликнул Овидос. — Давай сыграем в игру, усложняющую мне задачу. Не я буду выискивать людей, а ты. Чтобы ты не думал, будто я выбираю для себя самые простые случаи.
— Согласен, — сказал я и огляделся вокруг. У меня вызвала любопытство группа из трех молодых людей, одетых во все черное, которые сидели через два стола от нас. — Вон те, в черных шмотках. Что это за библио?..
На физиономии Овидоса неожиданно появилось меланхолическое выражение, которое я не сразу смог разглядеть.
— Ах эти… Это просто. — Он вздохнул. — Это — библионекроманты. Все трое.
Это были молодые полугномы из Железнограда, что легко можно было понять по их розовым волосам и сероватой коже. Правда, эти трое выделялись своей бледностью. Их одежда, которая была исключительно черного цвета, начиная с головных уборов до обуви, создавала ощущение, что они только что вернулись с похорон. Они вяло передавали друг другу крошечную трубку, поочередно прикладываясь к ней.
— Они выглядят какими-то нездоровыми, — сказал я. — Они больны?
— Нет, это обманчивое впечатление. Никогда не суди о книге по ее обложке! Ты ведь знаешь эту поговорку? Библионекроманты — или некросы, как их иногда называют для краткости, — в большинстве случаев отличаются на удивление хорошим здоровьем, можешь мне поверить. — Овидос тяжело вздохнул. — Бледная кожа и круги под глазами — это чаще всего макияж. Большая часть из них тщательно следит за своим здоровьем! Они даже являются вегетарианцами.
Один из этой группы, насколько я мог разобрать издалека, читал вслух другим том с рассказами Пэрла да Гано.
— В отношении их стиля одежды мнения могут расходиться, — заметил я. — Но их литературный вкус безупречен. Они читают Гано.
— Я бы был осторожен с первыми впечатлениями, мой дорогой! Гано несомненно относится к приоритетным писателям некросов, но это в меньшей степени связано с его литературным талантом, а больше с содержанием его историй о потусторонней жизни и больном обществе. А, кроме того, с его личностью. Что касается этого, то Пэрла да Гано вполне можно считать родоначальником библионекромантов. Но они читают и много всякой низкопробной дряни, поверь мне! В литературе, которую предпочитают некросы, речь должна идти о воскресших, полумертвых и, разумеется, о мертвых, иначе они даже не притронутся к книге. Какой-нибудь санаторий для страдающих заболеваниями почек, полный неизлечимых больных, который расположен в нездоровом заболоченном месте рядом с кладбищем, был бы прекрасным местом действия. Отсутствие спортивных, загорелых протагонистов в светлой, радостных тонов одежде также весьма кстати. Если к тому же на больных набросится стая жаждущих крови вампиров из заболоченных лесов или же вызывающий помутнение рассудка туман из другого измерения — а лучше и то, и другое, — то можно рассчитывать на бестселлер среднего уровня среди некросов. Конечно, если только на обложке будет красоваться татуировка в форме букваримического тайного символа, которая немного кровоточит.
— Ты здорово в этом разбираешься, — заключил я.
Овидос вздохнул в третий раз, теперь уже особенно тяжко.
— Это неудивительно. Двое моих детей — некросы. В нашем подвале каждую вторую среду проводится черная месса.
— Ты женат? — спросил я озадаченно. Старый ящер приготовил массу сюрпризов.
— Почему бы и нет? Из Драконгора на чужбину приезжает немало динозаврих, мой дорогой. Моя жена — Ценсилия Ямбовышивальщица, моя четвероюродная сестра. Она приехала в Книгород вскоре после пожара. Ты вообще-то должен ее знать.
— Ценсилия? Понятно. Она поливала овощи моему крестному во литературе, когда он бывал в поездках со своими докладами.
Черт подери! Цамония — маленькая страна! Теперь я понимаю причину таких доскональных познаний Овидоса в области библионекромантии. Двое таких ходячих трупов живут у него в доме! Некоторым образом это можно было объяснить. Представив себе динозавров-некромантов в подростковом возрасте, я ухмыльнулся.
Овидос между тем небрежно отмахнулся.
— Это еще полбеды. Мне действуют на нервы не искусственная кровь в ванне и не черные пятна от воска на ковре, которые невозможно вывести. Нет. Меня раздражает постоянное брюзжание по поводу моих кулинарных предпочтений. Они хотят сделать из меня вегетарианца и отучить от курения, маленькие обыватели! Как ты думаешь, почему я курю трубку в этой дымительной, хотя у меня прекрасный дом в лучшем районе Книгорода?
— Они проводят черную мессу? — добавил я самодовольно.
— Не совсем. Библионекромантия — не религия, скорее наоборот. У них исключительно болезненное отношение к книгам. Книги для них не могут быть старыми и ветхими.
— Так считают многие, например, букинисты.
— Но для букинистов важна финансовая ценность книг. Чем книга старее, тем большую ценность она имеет. Некросам антикварный статус книги или ее успех абсолютно безразличны. Даже, напротив. Они предпочитают книги, которые не пользовались никакой популярностью и ограничивались лишь одним изданием. Лежалый товар, неудавшийся дебют, книги, напечатанные в маленьких сектантских издательствах, написанные, возможно, непризнанными авторами, которые после этого не написали ни строчки и из-за плохих продаж вскоре после публикации покончили жизнь самоубийством. Такие книги, которые после банкротства книжного магазина находят за пустыми полками. Книги с заголовками вроде «Дневник бубонной чумы» или «Аккордное переживание и раздражающая диверсификация». Или «Булимистические стихи». Книги, которые никто не хочет читать, кроме самого автора. Книги, которые никому не нужны. Такова идеальная книга для некроритуала.
— Вот как! Черные мессы! — прошептал я. Теперь у меня возник интерес к этим некросам.
— Я бы скорее назвал это удручающими погребальными службами. Некросы любят трупы книг! После приобретения этих заплесневелых томов они складывают их дома, в наиболее темном помещении, для прощания. Так же, как умершим, еще несколько дней им отдают последние почести. Только в гробах значительно меньшего размера, которые они мастерят сами. Они зажигают палочки для окуривания и играют на волынке. Иногда бальзамируют или мумифицируют старые тома. И даже читают надгробные речи.
— А потом нападают на соседей и пьют их кровь? — предположил я.
— Нет, — возразил, улыбаясь, Овидос. — Библионекроманты ничего не могут сделать ни кому-либо, ни самим себе, хотя постоянно заигрывают со смертью, убийством и самоуничтожением. Их интересует разве что ритуал литературной скорби. Возможно, это вообще поэтическая форма танатомании. И самая безобидная! Должен тебе сказать, что, в любом случае, меня это больше устраивает, чем если бы мои дети восторгались лавинным серфингом в ущелье Демоновой устрицы! Но достаточно о моем выводке! Мы забыли о нашей игре!
Я вновь огляделся. Дымительная еще больше опустела, и мне пришлось немного поторопиться, прежде чем исчезли последние интересные экземпляры.
В зале было место, где табачный дым, казалось, трепетал особенно интенсивно, как будто там действовали другие законы природы, но я объяснял это своим несколько одурманенным душевным состоянием. Там я мог различить лишь очертания одной фигуры, которая мне явно кого-то напоминала, но кого? Наконец, туман стал рассеиваться. Сначала немного, потом все больше и… Я испугался, неужели это?..
Ну, конечно! Одежда, украшенная букваримическими заклинаниями в стихах… Шляпа, какую можно увидеть только у пугала, со свисающими с ее полей маленькими костями каких-то тварей и фетишами в виде насекомых… Жуткий лик, как из детского кошмара… И сверх того — самовлюбленная насмешливая улыбка особы, которая не только спокойно отнесется к такой внешности при взгляде в зеркало, но ей этого будет даже мало. Это была ужаска! Батюшки мои! Неужели это Инацея Анацаци, ужаска-букинист, которая тогда вместе с Хахмедом бен Кибитцером во многом способствовала моему освобождению из катакомб?
Я потер глаза и взглянул еще раз. Да, это была ужаска. Но не Инацея.
Она и не была на нее особенно похожа. Я впал в заблуждение по трем причинам: во-первых, ужаски предпочитают необычный, но почти единообразный стиль в одежде. Из-за этого всегда можно спутать одну ужаску с другой. Во-вторых, я уже целую вечность не встречал ужасок, а Инацею — и того дольше. Интересно, как она, собственно, теперь выглядит? И, в-третьих, все ужаски, кажется, имеют общую ауру, делающую их единым организмом, который воплощается в каждом индивидуальном субъекте. Если ты видишь одну ужаску, то ты видишь также и всех остальных.
Итак, это была ужаска, но не самая важная ужаска в моей жизни. Почему же тогда я испытал такое облегчение? Я должен бы разочароваться, что это не Инацея! У меня были о ней в основном приятные воспоминания. Я был благодарен ей хотя бы отчасти за то, что сегодня жив-здоров и опять нахожусь в Книгороде. По крайней мере! Но, мои дорогие друзья, с ужасками все не так просто. Даже если у тебя с ними дружеские отношения, всегда остается определенная неловкость. Представьте себе, что вы состоите в браке со скорпионом! Существует старая цамонийская поговорка, которая довольно метко одной-единственной фразой дает определение подобному явлению: «Я нуждаюсь в этом, как в ужаске в постели».
— Ужаскомистическая библиомантка, — сказал шепотом Овидос, оторвав меня от мыслей. — Не смотри на нее так пристально! Иначе у тебя будут с ней проблемы.
— Гм, — промычал я рассеянно и вновь повернулся к дракону. Этот визит в дымительную неожиданно стал настоящим путешествием в прошлое.
— Библиомантия — это предсказание и пророчество из книг, — объяснил Овидос. — В других местах будущее предсказывается по кофейной гуще, по картам или внутренностям мертвых кошек. В Книгороде же — по книгам. Библиомантия считается наукой, но это мошенничество мало связано с наукой, равно как и астрономия с астрологией. Чистой воды мистификация, но, к сожалению, она распространена так же широко, как бородавки на бородавочнике. Библиоманты утверждают, что они в любо