— Давай о деле! — скомандовал Кибитцер. — Все эти незначительные детали ты можешь… — он сделал долгую паузу, смысл которой я не понял, — рассказать ему позже.
— Тогда не встревайте постоянно! Итак: в тот вечер был сильный дождь с грозой, — начала ужаска еще раз свой рассказ. — За весь день в моей лавке не было ни одного покупателя, и я смертельно скучала, как уже говорила, читая твою последнюю книгу. Поэтому у меня было скверное настроение. Мне хотелось пораньше закрыться и пойти куда-нибудь поужинать. Я уже стояла на улице перед лавкой и хотела закрыть дверь, как вдруг услышала чьи-то тяжелые шаги и какое-то постукивание, примерно такое…
Ужаска трижды стукнула длинным ногтем по деревянной полке: цок, цок, цок…
— Я обернулась и на фоне дождя увидела страшную фигуру. Вы ведь знаете, что я вообще-то не из робкого десятка, я — ужаска. Обычно люди боятся меня, но этот тип превзошел и меня, можете мне поверить! К тому же вся сцена традиционно освещалась вспышками молнии и сопровождалась раскатами грома.
— Стрессоло фон Трювбеин! — прокаркал эйдеит. — В чистом виде Трювбеин!
— Точно, — подтвердила ужаска. — Он действительно мог бы быть пиратом. На нем было нечто, напоминающее доспехи, и маска из черных кожаных лоскутов, прошитых грубыми стежками. Он выглядел примерно так, как обычно представляют себе Черного Человека, — но только в его кожаной версии! На голове у него была элегантная треуголка, которая могла бы понравиться пирату. И хотя на его поясе висела длинная сабля, он произвел на меня впечатление слабого и неопасного персонажа. Он шел, опираясь на трость, и тащил за собой на веревке маленький деревянный ящик, который напоминал детский гробик. Мне стало сразу ясно, что это мог быть только охотник за книгами.
— Либринавт! — механически поправил я ужаску. — Охотников за книгами больше не существует.
— Прошу прощения, я до сих пор предпочитаю прежнее название, несмотря на то что это больше… не политкорректно, — исправилась Инацея. — Я просто не могу к этому привыкнуть. Но ты прав! Это был действительно либринавт, что было заметно по его манерам. Но странным в его внешности было то, что у него было две наглазных повязки. Две! На каждом глазу.
— Он был слепой? — спросил я.
— Да, поэтому и раздавалось это постукивание. Он тростью нащупывал себе дорогу среди дождя. «Извините, — крикнул он. — Я не мог не услышать, как вы закрываете дверь. Из этого я сделал вывод, что вы здесь живете и, вероятно, знаете эту местность!» «Возможно, — сказала я осторожно. — Что вы хотите?» Черный Человек остановился, опираясь на свою трость. «Боюсь, что я заблудился, сударыня! Я отправился в путь, чтобы сдать в букинистический магазин несколько книг, и попал в дождь. Я ориентируюсь в этой местности только в сухую погоду, а сейчас я слышу совсем иные звуки. К сожалению, я могу передвигаться только на слух. — Он указал на свои повязки. — Вы не могли бы сказать мне, где находится ближайший букинистический магазин?»
Ужаска вздохнула.
— Мне стало очень жаль этого слепого, и было неважно, как он выглядит. Одна мысль о том, что для кого-то, кто ничего не видит, мир неожиданно полностью меняется, едва начинается дождь, а я не могу ничем помочь, тронула меня глубочайшим образом. Я пригласила его на чашку чая и предложила ему переждать дождь в моей лавке.
— Да, да, — встрял Кибитцер. — Оставь эти прелюдии и говори по существу!
Пока Инацея говорила, эйдеит развил деятельность, которая меня несколько обеспокоила. Он ковылял между полками туда-сюда, поправлял книги, доставал из ящиков стола какие-то бумаги и клал на письменный стол различные рукописи, которые затем, кряхтя, рассматривал.
Ужаска продолжала:
— В Книгороде всегда были инвалиды с тяжелыми телесными повреждениями и изувеченные искатели приключений, которые получали свои раны в катакомбах. Ведь здесь издавна, наряду с охотниками за книгами, было достаточно разочарованных в жизни особ, которые отправлялись в лабиринт, чтобы найти там свое счастье. Или несчастье! Впрочем, сегодня более чем когда-либо… в случае инвалидности им в большинстве случаев не остается ничего иного, как бездомность и попрошайничество. Слепой либринавт был для меня, правда, чем-то новым, но в принципе это было то же самое: очередная жертва катакомб, своего рода ветеран войны, как и многие другие. Мы, букинисты, живем ведь большей частью благодаря мужеству этих отчаянных смельчаков, так как без них наши магазины представляли бы такой же интерес, как любая другая книжная лавка в Цамонии. Хорошей антикварной находкой я зарабатываю денег в десятки раз больше, чем традиционными книгами.
— Грабители могил! — пропыхтел Кибитцер, ставя на документ восковую печать. — Все они грабители могил! Я не испытываю к ним никакого сочувствия. Полгорода делает свои деньги на мертвых! Книги о мертвых и мертвые книги… Нездоровый гумус, на котором растет этот город. Мы живем на кладбище!
— После того, как я дала Черному Человеку одеяло и чашку чая, чтобы высушиться и согреться, он проявил себя прекрасным собеседником, — продолжала ужаска. — До этого мне никогда не приходилось долго разговаривать с динозавром. Я отметила его протяжную и несколько неуклюжую речь, что, на мой взгляд, объяснялось его физическими ограничениями. Но он отличался вежливостью и образованностью. Его звали Бельфегор Богарас. Дело в том, что все либринавты носят «искусственные» имена. Как и охотники за книгами в прежние времена.
— Искусственные имена? Почему ты не скажешь просто имена деятелей искусств? — возмутился Кибитцер. — Творческие личности смерти, они все таковы! Охотники за книгами или либринавты — для меня это одно и то же! Даже если они будут каждому угождать.
Он неуклюже возился с полкой, на которой стояли старые книги, и бормотал себе под нос нечто невнятное. Во всем его поведении было что-то суетливое, почти паническое. Таким я его никогда не видел. Почему именно сейчас ему понадобилось наводить порядок в мрачной книжной лавке, было мне непонятно.
— Либринавт рассказал мне, что потерял зрение в Лабиринте Мечтающих Книг, — сообщила Инацея. — Как я, собственно говоря, и думала. Сейчас он жил на средства от продажи всякого старого хлама, который находил во входной зоне книгородских «хоботов». Из-за своей слепоты он не мог пройти вглубь катакомб! Большей частью это были старые книги третьего или еще более низкого сорта, как он честно признался. Он предложил мне, если у меня есть желание, спокойно взглянуть на эти книги. Абсолютно без каких-либо обязательств. В этот миг я уже, конечно, поняла, что он обвел меня вокруг пальца.
Наивность Инацеи вызвала у меня улыбку.
— Это старый мошеннический трюк. Как только пускаешь этих мошенников за порог, считай, они тебе уже что-то продали.
— Да, именно так. Кто, посмотрев на товар слепого, сможет сказать ему в лицо, что ему ничего из этого не нужно? Но я подчинилась своей судьбе. И хотя это однозначно был не мой день, он должен был завершиться добрым поступком за всю неделю, решила я. Поэтому я стала рассматривать книги из его детского гробика.
— Вот, полюбуйся! — прохрипел Кибитцер. Он поднес к пламени свечи большой пергамент, потом положил его на письменный стол, расправил и зафиксировал грузиками. — Вертикальная картография лабиринта! — сказал он. — Почти забытое ремесло. Градусы подземных долгот и широт. Такие существуют! Их очень тяжело определить! Это, собственно говоря, целая наука. Почти искусство…
Я не имел представления, о чем он говорит. Он продолжал бормотать себе под нос, а потом исчез за книжными полками.
— При этом я нашла письмо, — проговорила ужаска неожиданно быстро, устремив торопливый взгляд туда, где растворился эйдеит. — А потом…
— Момент, — внезапно перебил ее откуда-то из темноты Кибитцер. — Ты ничего не забыла?
— Черт подери… — прошипела почти неслышно Инацея, топнув ногой. — Это все из-за того, что ты постоянно встреваешь! Я хотела рассказать все вкратце.
— Давай же! — воскликнул невидимый Кибитцер.
— В самом деле? — спросила в ответ чуть слышно ужаска.
— Он должен знать всю историю. Важные детали, Инацея! А не всякую ерунду.
— Хорошо, — сказала она, тяжело вздохнув, потом громко откашлялась и выпрямилась, отчего стала казаться на голову выше. — Итак… Этот либринавт оказался действительно прожженным мошенником! Он потешался над самим собой, подчеркивая, что те книги, которые продает, не может посмотреть сам и соответственно определить их цену. Он сказал, что даже представления не имеет, что, собственно, продает. И он предлагает мне самой решить, сколько заплатить, если мне понравится какая-то книга.
— Хитроумно, — кивнул я, соглашаясь. — Кто же обманет слепого? И ты, конечно, не только купила книгу, но и добровольно заплатила за нее большие деньги.
— Так бы оно и было, — подтвердила ужаска. — Но в действительности дело приняло иной оборот.
— Вот именно, — крикнул Кибитцер сзади. — Это правильное решение — всегда говорить правду!
Инацея смиренно вздохнула.
— Так вот, я стала рыться в таинственном ящике с книгами Бельфегора, не надеясь найти что-то интересное. Как я и думала, там был сплошной подпаленный бумажный хлам. И вдруг у меня в руках оказался «Молот ужасок».
— «Молот ужасок»? — переспросил я озадаченно. — Неужели ты имеешь в виду?..
— Именно, — ответила Инацея. — Именно эту книгу я и имею в виду. Одно из самых редких сокровищ из «Золотого списка». Это была не копия, не имитация. Это был прекрасно сохранившийся оригинал.
— Боже мой… — вырвалось у меня. Ужаска говорила об одной из самых ценных книг катакомб.
— Имеется множество причин, по которым я стала букинисткой, — сказала Инацея. — Но существование «Молота ужасок» — главная из них. Эта профессия немного увеличивала абсолютно невероятные шансы хотя бы один раз увидеть «Молот ужасок», именно это заставило меня изучать в Книгородском Университете предметы вроде ужаскомистической библионистики.