— Это рукописные чертежи профессора доктора Абдула Соловеймара, — заявил он гордо. — Я не могу представить себе более достойного смертного одра.
Я всем сердцем желал, чтобы Кибитцер прекратил свои низкопробные шутки с запахом смерти, потому что постепенно меня это начинало сильно удручать. Но старик продолжил свое мрачное безжалостное представление. Он вскарабкался на книжный стол и растянулся на нем.
— Ах, — сказал он. — Не скажешь, что здесь уютно, но речь не об этом. А ты знаешь, Хильдегунст, какое у меня самое любимое место в твоих книгах?
— Нет, — ответил я. — Неужели есть такое место, которое тебе нравится?
Кибитцер тихо засмеялся.
— Ты все еще обижаешься на меня, не так ли? Но ты прав! Ничто не задевает меня так, как критика близкого друга. Мне следовало бы тогда высказаться более дипломатично. Мои слова были довольно чувствительны для тебя.
— Ладно, — ответил я. — Давай, наконец, похороним эту тему. Э-э-э… я имею в виду: оставим. Или правильнее сказать: забудем. — Я никак не мог четко выразить свою мысль. Мне, видимо, до сих пор не удалось преодолеть сильное похмелье. И эта смертельная тематика все время присутствовала в моей лексике.
— Так что ты делаешь на столе? — спросил я испуганно. — Ты устал?
Кибитцер даже не отреагировал на мой вопрос.
— Мое любимое место в «Городе Мечтающих Книг», сказал он вместо этого, — эпизод, в котором умирает Канифолий Дождесвет.
— Вот как! — воскликнул я. — Почему именно он? Там есть эпизоды и получше!
— Дело не в этом. Мы всегда выискиваем в книгах такие фрагменты, в которых можем узнать самих себя. И то, как умирал Дождесвет, я нахожу образцовым.
До сих пор мне и в голову не приходило, что смерть Дождесвета может считаться образцовой. Но я в данный момент не хотел возражать Кибитцеру.
— Дождесвет умер по собственной воле, — сказал я. — Это было… впечатляющим.
— Именно так хотел бы уйти и я! — сказал Кибитцер. — Собственными силами! Свободным решением! Триумф духа над телом! Вот что самое великое!
И вновь у меня на глазах выступили слезы. Я наконец понял, что произошло и почему мы оказались здесь.
— Ты хочешь умереть? — спросил я тихо. — Здесь и сейчас?
— Да, — ответил Кибитцер с блаженной улыбкой на лице. — Это моя последняя воля. Я сейчас умру. И ты тоже умрешь, только чуть позже. Мы все постоянно умираем, потому что вообще-то начинаем делать это уже при рождении. Так что не нужно сейчас драматизировать эти события.
Кибитцер вытянулся, последние блуждающие огни слетели вниз и расположились возле него, постепенно угасая.
— Я понял, как сделал это Дождесвет, — сказал эйдеит. — Я интенсивно целый год размышлял об этом и наконец понял. Речь идет о технике дыхания. Или точнее: о технике, с помощью которой можно отключить дыхание. Это не рекомендуется делать, если не собираешься умирать!
Я беспомощно посмотрел на Инацею, но она стояла рядом безмолвно и неподвижно, как статуя.
— Послушай, — сказал Кибитцер. — Мы оба знаем, что ты не из-за меня приехал в Книгород. И не для того, чтобы справиться с жизненным кризисом. Будем откровенны! Это все пустяки. Давай посмотрим правде в глаза. Ты приехал сюда ради нескольких слов. Из-за одного-единственного короткого предложения в письме.
Кибитцер посмотрел на меня своими большими глазами, желтый свет которых мерцал, как затухающая свеча.
— Это предложение — «Призрачный Король вернулся».
Я хотел что-то возразить, но эйдеит остановил меня мягким жестом.
— Я знаю, что ты сейчас еще не можешь себе в этом признаться, потому что очень этого боишься. Но ты хочешь вернуться в лабиринт. Поэтому ты здесь.
— Это неправда! — возразил я шепотом. — Ничто на свете не заставило бы меня туда вернуться.
— Радостно слышать! — сказал Кибитцер. — Потому что я надеюсь, что твой страх возобладает над любопытством. Тебе однажды удалось пережить катакомбы. Вряд ли кому-то еще выпадало большее счастье. Не давай лабиринту шанс проглотить тебя во второй раз! Так как теперь уж он сделает свое дело как надо. Побори свое любопытство! Страх возникает от разума, а мужество — это расцвет глупости! Кто это сказал?..
— Понятия не имею, — ответил я неуверенно. В этот момент я был занят решением задач-головоломок.
— Я! — прохрипел Кибитцер. — Это сказал я! Больше мне нечего дать тебе в дорогу, из моего жизненного опыта. Но я хотел бы, чтобы это изречение вырубили на моем надгробном камне. Запомни его хорошенько!
Это был именно тот вид советов, которые Кибитцер всегда мне давал. Они в основном сводились к тому, что следует больше доверять разуму, чем чувствам. Эйдеиты были известны остротой своего ума, а не сентиментальностью.
— Тебе нечего беспокоиться, — сказал я все еще шепотом. — Если есть кто-то, кто по определенным причинам и на основании негативного опыта должен бояться катакомб, то это я. Мне уже становится не по себе, когда я только заглядываю в этот книгородский «хобот»! Ноги моей больше никогда не будет в лабиринте. Никогда!
— Это правильная установка! — сказал Кибитцер. — Твой страх — моя надежда! Твои опасения — мои друзья! Пополняй их! Помни обо всем страшном, что случилось с тобой там, внизу! Вспоминай об этом как можно чаще!
— Мне снится это каждую ночь, — сказал я. — Мне не нужно об этом вспоминать.
— Хорошо, — прокряхтел Кибитцер. — Очень хорошо… но все же… Инацея, принеси нам, пожалуйста, карту.
Ужаска подошла к столу, на котором Кибитцер незадолго до этого развернул карту. Она взяла ее и протянула мне.
— Посмотри внимательно, — сказал Кибитцер. — Это Вертикальная карта катакомб, составленная самолично Канифолием Дождесветом во время его многолетних путешествий по лабиринту. Шедевр пещерной картографии. Она стоит целое состояние, но я завещал ее тебе не из-за материальной выгоды. Ее практическая ценность значительно выше — она бесценна! Всегда носи ее с собой! Всегда! Где бы ты ни был! Ты мне обещаешь это?
Я кивнул, хотя мысль о том, что в дальнейшем я постоянно должен таскать с собой карту лабиринта, была мне не особенно по душе. Поскольку у меня в глазах все еще стояли слезы, я мало что мог разглядеть на ней. Я видел лишь размытое переплетение белых и серых зигзагообразных линий и все. Я ничего не мог разобрать на этой карте.
— Белые линии — это правильный путь. Насколько там, внизу, можно говорить о правильном пути. Во всяком случае, этот путь не так опасен, как другие. Безопасного пути в катакомбах нет, насколько тебе известно. Но эти обозначенные белой линией туннели, подъемы и пещеры по опыту Дождесвета относятся к таким, в которых следует ждать наименьших неприятных сюрпризов. Отмеченные серым цветом линии означают опасный путь. Его следует избегать. Путь, обозначенный черным цветом, — смертельно опасен. На него нельзя ступать ни в коем случае, так как там путника ждет та или иная неминуемая смерть. Или нечто худшее, так как в катакомбах есть более ужасные вещи, чем смерть. Ты видишь крест на карте?
Да, я увидел на карте большой крест. Ничто в этот момент не могло вызвать во мне большее равнодушие, но я кивнул.
— Это отметил не Дождесвет, а… кто-то другой…
— Кто-то другой? Но кто?
Кибитцер тяжело вздохнул.
— Это к делу не относится. Как ты думаешь, что означает этот крест?
— Я не знаю, — ответил я озадаченно. — Какое-то важное место в катакомбах?
— Крест означает сокровища! — воскликнул Кибитцер. — Ты ведь не читаешь пиратские романы? Крестом всегда отмечают сокровища!
— Так это карта сокровищ?
— Нет. Имеется в виду в переносном смысле… — Кибитцер с усилием поднял голову. — Слушай меня внимательно. Я скажу тебе, что ты должен сделать, когда придет время.
— Придет время чего?
— Ты поймешь, если это случится.
Эйдеит все больше говорил загадками. Его голос становился тише, а дыхание учащалось.
— Когда это произойдет, ты должен соскоблить с карты краску, которой нарисован крест, и потом нажать пальцем на это место. Только и всего, Ты понял?
— Да, — ответил я неуверенно. Меня волновали совсем иные заботы, нежели какой-то проклятый крест на карте, которой я никогда не воспользуюсь. Мой друг умирал и при этом растрачивал свое драгоценное время на эту криптографическую чепуху.
— Возьми карту себе! — скомандовал Кибитцер. — Спрячь ее и всегда носи при себе!
Я сложил карту и положил ее в карман плаща. Тема, по крайней мере, была закрыта. Кибитцер схватил меня за руку.
— Я скоро… я скоро… — прохрипел он.
Инацея подошла к нам. Я посмотрел на нее и был потрясен безнадежным выражением в ее глазах.
— Время пришло… — прошептала она.
Кибитцер еще раз поднял голову.
— Я бесконечно рад, что ты все же пришел, Хильдегунст. Я счастлив, что могу отойти в мир иной в окружении тех троих, которые сыграли самую значимую роль в моей жизни.
Троих? Но нас было двое — Инацея и я. Впрочем, потом я подумал, что он не просто заговаривается, а имеет в виду профессора доктора Абдула Соловеймара, произведения которого повсюду окружали нас в этой антикварной лавке. Для Кибитцера книги являлись в большей степени личностями, нежели живые существа.
— Все происходит слишком быстро, не так ли? Тебе в голову сразу приходит слишком много вопросов, которые ты хотел мне еще задать, верно?
Он был пугающе прав, но я не хотел сейчас оказывать на него давление.
— Нет, — возразил я поэтому. — У меня нет вопросов. Не напрягайся…
Кибитцер с трудом усмехнулся.
— Никогда не обманывай эйдеита, — сказал он. — Я умею читать мысли. Ты опять об этом забыл? И на один вопрос я хочу тебе все-таки ответить, потому что он в твоих мыслях затмевает все прочее.
Он трижды глубоко вздохнул и выдохнул.
— Ты хочешь знать, верю ли я в то, что Призрачный Король вернулся.
Мне не оставалось ничего иного, как просто кивнуть.
— Нет, — прошептал Кибитцер. — Я не верю, что он вернулся. Как может вернуться кто-то… — он еще раз глубоко вздохнул и совсем тихо прошептал: —…кто никогда не уходил?