Чтобы не создалось неверного впечатления, я должен оговориться: пуппетизм в период его изучения мною в Книгороде переживал свой абсолютный расцвет! Я приводил негативные примеры, чтобы указать на то, что любое изучение требует определенного терпения и готовности к страданиям. И что при этом приходится выносить посредственность и скуку, но в какой художественной форме — это другой вопрос.
Как вы уже наверняка догадываетесь, о мои умнейшие братья и сестры по духу: во мне созрел план написать книгу о пуппетизме. Такую книгу, какой еще не было. Между тем существовали целые горы специальной литературы на эту тему, но все они были посвящены отдельным аспектам, и ни один из них не учитывал все в целом. Я хотел закрыть эту брешь такой книгой, какой до этого никогда не писал. Как и никто другой. Когда я благодаря новому красному чешуйчатому костюму обрел практически новую внешность (я уже почти не линял), мне захотелось также предстать по-новому и в художественном плане. Здесь, в Книгороде, где я однажды стал писателем, я захотел стать им вновь.
Либринавт в трех актах
Когда я достаточно далеко продвинулся в своем изучении пуппетизма, так случилось, что у меня произошла беседа с одним либринавтом. Во время моих ежедневных прогулок по улицам и переулкам, во время визитов в антикварные лавки, при посещении рынков и культурных мероприятий я постоянно встречал этих жутких современников, которые так пугающе были похожи на охотников за книгами. Но мне никогда бы не пришла в голову мысль заговорить с кем-нибудь из них. Я ничего не намерен приукрашивать в этом странном разговоре и также не хочу отрицать, что это имело свои ужасные и пугающие стороны. Но, должен признаться, что я не испытал при этом никаких неприятных ощущений, а по прошествии некоторого времени могу сказать, что этот разговор был даже полезным. Во всяком случае, он кардинально изменил мой взгляд на либринавтов.
В процессе моих изысканий я посетил одну из этих чудовищных героических средневековых драм, в которых десятки кукол в сверкающих рыцарских доспехах пели ужасные строки о героизме и патриотизме, а потом картинно рубили друг друга в клочья. Я говорю о Кровавом театре, как можно было догадаться. Кровь била из кукол нескончаемым фонтаном, шум, сопровождающий битву, был оглушительным, и на этом фоне звучала совершенно неподходящая музыка. Все это можно было вынести, руководствуясь исключительно исследовательским интересом к пуппетизму. Единственное облегчение я видел в том, что кресло рядом со мной было свободным, и у меня, таким образом, было больше места для локтей.
Первый акт был уже в разгаре, и кукла с белыми кудрями, исполнявшая роль рыцаря, у которого из многочисленных ран сочилась искусственная кровь, пела на сцене о красоте героической смерти, когда явился опоздавший зритель, занявший место по соседству со мной. К своему ужасу я увидел, что это был либринавт!
Больше всего мне хотелось вскочить и с криком броситься через весь зал к выходу.
При этом его снаряжение и маска охотника за книгами не были столь устрашающими. На нем был плащ до пола с капюшоном из темно-коричневой кожи с тиснением. Под капюшоном, который он натянул на голову, скрывалась не физиономия демона и не стилизованная голова какого-нибудь насекомого, а зарешеченный щиток, который придавал его облику некую элегантность и спортивность, напоминая маску фехтовальщика. Только перчатки с металлическими заклепками и сапоги со шпорами скрывали в себе нечто воинственное. Оружия я не заметил, вероятно, оно было под плащом.
Что-то удержало меня от того, чтобы пуститься в бегство. Я просто остался сидеть в кресле, парализованный смешанным ощущением страха, ослепления и изысканных манер. Либринавт также умел держать себя в обществе. Я должен признаться, что на каком-либо мероприятии я редко сидел с кем-то, кто умел себя так безупречно вести. Во время спектакля он не разговаривал ни со мной, ни с другим соседом. У него не было никаких дурных привычек, когда, например, дергают коленом или барабанят пальцами. Он не ковырял в носу, не скреб ногами и не доставал пакет с орехами, чтобы их громко грызть. Он был просто совершенно идеальным театральным зрителем. Он продолжал сидеть в кресле абсолютно в той же позе, в какой начал смотреть спектакль. И если я говорю «абсолютно в той же», то я имею это в виду в буквальном смысле! Либринавт на протяжении всего первого акта не сдвинулся с места ни на миллиметр, а сидел как приклеенный или замороженный. Отдельными звуками, которые доносились с его стороны, были эпизодический писк или жужжание, вероятно, издаваемые комарами, которые незаметно кружили над нами в полутемном зале.
Его поведение было настолько безупречным, что казалось даже странным. Я постоянно наблюдал за ним краем глаза, чтобы поймать его за каким-нибудь физическим действием. Но он не двигался. Ни чуточки! Только когда закончился первый акт, он размял затекшие руки и пальцы, чтобы механически зааплодировать. Он хлопнул в ладоши ровно шесть раз, потом опустил руки, медленно повернул голову ко мне и сказал:
— Я испытываю почти угрызения совести оттого, что прихожу сюда, потому что спектакли здесь всегда такие кровавые. Но я нахожу этот театр просто грандиозным! Во всем Книгороде не найти ни одного другого театра, который бы придавал такое значение исторической точности в доспехах.
Его голос звучал тихо, почти робко. В нем было что-то монотонное, почти отсутствовали модуляции, но при этом он был вполне приятным. Я безмолвствовал. Этого охотника за книгами не только отличали блестящие манеры, в нем чувствовалась также определенная интеллигентность.
— Я бы, правда, не стал, — продолжал он, — в качестве музыкального сопровождения кровавых сцен использовать бессмертное произведение ре-мажор Гелиапа Бельханона. Такая музыкальная ошибка является более жестокой, чем сама бойня.
— Вы… пра… правы… — услышал я свое собственное бормотание.
— Вы согласны? — сказал либринавт. — Это так же нелепо, как маршевая музыка на похоронах! Н-да! Чтобы услышать действительно подходящее музыкальное сопровождение к кукольному спектаклю, нужно идти в Кукольный Цирк «Максимус»! Верно? Вы уже видели переложение Мифореза? Это мечта, скажу я вам! Настоящий шедевр пуппетизма! Музыкальная обработка — феноменальная!
Это была идеальная возможность сбежать. Как раз наступил антракт. Я бы встал, извинился, сослался бы на естественные потребности и незаметно выскользнул бы из театра. Сейчас или никогда!
— Я имел удовольствие, — выдавил я вместо этого. И остался на своем месте.
— Тогда вы знаете, о чем я говорю! — воскликнул либринавт. — Когда я в первый раз услышал интермеццо Гипнатио Сакрема, сопровождавшее выезд Короля из Замка Шаттенталь, у меня полились слезы! Слезы! И с тех пор это происходило всякий раз! Я видел эту постановку уже пять раз. Фантастика! Вы знаете эту книгу Мифореза?
— Э-э-э… нет… — солгал я.
— Вы счастливчик! Потому что вы можете прочитать ее еще в первый раз! Как я вам завидую!
Какое-то время я думал, что охотник за книгами меня проверяет и ведет со мной ироничную игру. Но потом он продолжил:
— Это всегда звучит как-то странно, когда говорят о любимой книге. Но в этом случае я должен признаться: я не знаю лучшей книги о Книгороде — точка! Вот так! Я перечитываю ее снова и снова! Купите себе экземпляр! Вы об этом не пожалеете.
И все, о мои дорогие друзья! Я был сразу обезоружен и растекся, как масло на сковороде. Он мог бы рассказать мне о том, что в его гардеробе стопкой сложены головы или что он пьет в катакомбах кровь книжнецов — он все равно оставался бы для меня симпатичным малым. Я обожал это существо в маске, мне хотелось его обнять! Он читал мою книгу. Даже множество раз! И он находил ее великолепной! Можно ли было найти большее доказательство его ума и его безупречности? Едва ли! Таким образом, он получил от меня отпускную грамоту — за все! По мне он мог спокойно заниматься второстепенной работой в качестве серийного убийцы или палача. Это не уменьшило бы моего расположения к нему.
— Вы… охотник за книгами? — спросил я глупо, чтобы хоть что-то сказать. И этими словами наступил ему на любимую мозоль! Охотник за книгами! Что за идиот!
— Мы предпочитаем название «либринавт», — ответил он спокойно. — Это звучит несколько тщеславно, не спорю! Но судите сами: там, внизу, мы постоянно в пути, в океане книг. Не то что прежние варвары — охотники за книгами, без морали и законов. О нет! Мы — мирные моряки и рыбаки. У нас спортивная конкуренция с соблюдением жестких юридических норм! Мы можем то там, то здесь перерезать друг другу сети, да… но не горло, как прежде! Это ведь прогресс, не так ли? — Он тихо засмеялся.
— Я прошу прощения, — ответил я, намереваясь извиниться подобающим образом. Но он перебил меня, умоляюще подняв руку в кожаной перчатке.
— Представьте себе Книгород просто как город на берегу моря! С оживленной гаванью, заполненной кораблями, ежедневно выходящими из нее. Но вместо рыбы и ракообразных в наши сети попадают книги и рукописи. А вместо того, чтобы сбывать на рынки и в рестораны морских животных, мы продаем редкую литературу в книжные лавки и библиотеки. Я считаю, что название «либринавтика» — прекрасный термин для обозначения того, чем мы занимаемся.
Я покорно кивнул в ответ.
— Н-да, простая и романтическая метафора, — сказал он, пожимая плечами, — но это одна из тех вещей, которые необходимы там, внизу, чтобы не лишиться рассудка. Простые мечты, которым можно предаваться, не слишком об этом задумываясь. Я часто мечтаю о море, когда нахожусь в катакомбах. О горизонте в океане, которого я никогда не достигну. Об облаках и голубом небе. Это не дает мне покоя. Немного морской романтики. — Он опять тихо засмеялся, скрытый маской. — При этом то, чем мы занимаемся в катакомбах, не имеет ни малейшего отношения к романтике. Это наука. Очень опасная наука. Либринавт — это самая суровая профессия на свете, вы должны это знать.