– Уходите! – сказал он надтреснутым голосом. – Уходите, пожалуйста!
Чтобы не затягивать эту неловкую историю, скажу только, что в прошлую ночь я ошибся не только номером, но и гостиницей. Будучи в своем странном состоянии, я зашел в ближайшую гостиницу, потом в первый попавшийся номер, забаррикадировал дверь шкафом, бросился на кровать и в беспамятстве провалился в сон.
Квакша, который находился в комнате, был настолько шокирован и испуган моим поведением, что даже не попытался отодвинуть шкаф или позвать кого-нибудь на помощь. Он просто ждал, когда я проснусь. Он не хотел слышать никаких объяснений и извинений за мое варварское поведение, он всего лишь требовал, чтобы я ушел. И я сделал ему одолжение. Нечасто в своей жизни мне приходилось испытывать подобный стыд. Моя гостиница находилась через три улицы от этой.
Пока я, уставший и терзаемый угрызениями совести, попытался собрать все фрагменты мозаики минувшего вечера, у меня в голове постоянно проносилось идиотское название книги: «Тоска по горячим ледникам». Я довольно хорошо помнил, что сразу после своего обжорства зашел еще в соседнюю пивную, чтобы воплотить в жизнь мое намерение выпить в этот вечер что-нибудь еще, кроме галлюциногенного книжного вина. Я выпил изрядное количество виноградного сока из книгородского региона. С этого момента в моей памяти возникли сначала небольшие разрывы, а потом все большие провалы. Я вспомнил громкую дискуссию с брюквосчетом богатырского телосложения, но не помню, о чем. Потом дело дошло до рукопашной, и мне пришлось пойти в другое заведение, которое находилось в подвале на убогой улочке и пользовалось любовью знаменитых литераторов, о которых я, правда, никогда ничего не слышал. Последнее, что я помнил, был не особенно приятный вкус вина, но оно было невероятно дешевым и разлито в небольшие ржавые ведра. Потом мои воспоминания обрывались.
Осыпая себя упреками и испытывая сильнейшую головную боль, я отправился в свою гостиницу. Там я умылся, оплатил счет и собрал в путь свой скромный багаж, чтобы в течение дня подыскать себе более подходящее и расположенное поближе к центру пристанище. Во время длительной прогулки, которая привела меня в центр города, я попытался опять обрести ясный ум и прийти к соглашению с самим собой. Когда приближаешься к трехсотлетию, уже не так просто справляться с подобными эксцессами. Это придется когда-нибудь понять. С наркотиками любого рода покончено! Во время этой прогулки я торжественно поклялся себе в этом! Единственный дурман, к которому я еще стремился, был дурман от Орма.
Жители Книгорода всегда самонадеянно и изобретательно делали рекламу. Собственной профессии, книгам, издательствам, художественным проектам, встречам с читателями и литературным вечерам, культурным мероприятиям любого рода, лечению писательского блока, вкусным пирогам и горячему кофе. Расписанные деревянные доски, плакаты, таблички на домах, объявления на фонарных столбах, натянутые поперек улиц баннеры, громогласные шарлатаны, цитирующие книги, и навязчивые вышибалы в одежде из гранок, даже ходячие рекламные книги на ногах были вездесущими составными элементами городской жизни. Но бессовестное стремление продавать все и каждому за время моего отсутствия неудержимо возросло. В этом я убедился во время моей дневной прогулки, когда оно проявлялось наиболее явно.
Я, испытывая последствия злоупотреблений, еще не понял, нравится мне это или нет. Нахожу ли я это веселым, навязчивым, изобретательным, неловким, оригинальным или пошлым? Не спорю, что это способствовало созданию праздничной атмосферы в городе. Находясь в Книгороде, я всегда чувствовал себя так, будто путешествую по иллюстрированной книге с движущимися картинками. Но там, где раньше висела одна табличка, теперь висели три, там, где был наклеен один плакат, теперь было десять. Когда я на одной из улиц поднял глаза вверх, я увидел небо, полное обещаний в форме табличек, рекламирующих дешевые и дорогие книги, горячий чай или свежеприготовленное печенье, самые лучшие очки в городе или укрепляющий массаж шеи, который проводили мускулистые торфяные человечки.
Многие из этих рекламных плакатов, как, например, анонсы альтернативного изготовления книг с бумагой из конопли или приглашение на мероприятие, где проводится библиогностический прогноз здоровья, рекламу ужаскомистической редакционной коллегии или типографии гномов я мог прочесть без какого-либо труда. Другие – напротив прочесть было совершенно невозможно. Хорошо, если только на основании букв на табличке можно было понять, на каком языке написан рекламный текст, но что именно рекламировалось, было непонятно. Овидос и вольпертингер настаивали на том, что после преодоления букваримии Книгород стал толерантным и открытым для всего мира. Только сейчас я понял, в какой мере это проявлялось: орническая клинопись, демонические лигатуры, дуллсгардские иероглифы, мидгардские буквы или архаические тролльские руны – в большинстве случаев я мог только гадать, какие услуги за этим скрывались. Иногда при расшифровке помогали дополнительные рисунки, гербы или символы: что означал золотой череп мертвеца, из глазниц которого выползали змеи? Что означала раковина, в которой на жемчужине сидел паук? Что можно было купить в лавке, на вывеске которой была изображена полностью забинтованная курица? Нет, спасибо, это я вовсе не хотел знать. Поэтому я остановился посреди улицы и предоставил своей фантазии нарисовать реальную картину того, что из себя представляет эта лавка.
Район, в котором я так долго находился, был мне в какой-то степени знаком, так как большей частью сохранился после пожара, и раньше я часто бывал здесь. Меня окружал спокойный ностальгический хаос улиц и маленьких переулков, с множеством старинных фахверковых домов, в которых тогда, как и сегодня, находились некоторые из самых очаровательных антикварных лавок. Не снобистские шикарные магазины с их бесценными сокровищами из «Золотого списка»! Нет, здесь еще царил народный дух старого Книгорода, по крайней мере, на витринах магазинов я увидел такие книги, ради которых сюда приезжали истинные библиоманы. При беглом обозрении витрин я обнаружил редкие первые издания таких книг, как «Третья сторона медали» Эльмуры Воддник, «Десневой салат» Томока Цебулона, «Боль в деревянной ноге» Хугобарта Крамелла и «Нет гроба для матери» графа Петрозо де Гадусти – пронизанные Ормом и несправедливо забытые шедевры цамонийской литературы, которые нигде не найти. Здесь же они стояли на подобающем им месте: в витрине, на переднем плане. Они хорошо сохранились, но продавались по общедоступным ценам. В следующей витрине я увидел приведшие меня в восторг полные собрания сочинений Орпету Гарншауэра, Клесса Ричданка и Авгоса Люфтбера наряду с толстыми романами Вювендера да Тролльблута, с большим числом персонажей, которые можно читать не переставая. Кроме того, крепкие сатирические романы Асафа Ла Бурнера, написанные шестьсот лет тому назад, но все еще в высшей степени современные, в давно раскупленном ксилографическом издании. Огромная книга Элегесса ван Мердита с иллюстрациями бессмертного Оведа Юсгарта! Все художественные сказки Нартасинана Кнедхиссера в популярном издании, напечатанном на очень тонкой бумаге, с автографом! Издание в голубом переплете из шелка бамбуковой гусеницы форматом в четверть листа с блестящим эссе Абрадо Шллера о Пэрле да Гано. Все романы о Херлоке Шолмсе Олайндра Контуры в легендарном собрании сочинений автора с прилагаемой к нему лупой для чтения. Собранные письма Волкодира Ванабима – без цензуры! Том лучших юморесок великого Ребёрта Смейджа! Все первые издания Эглу Виктида! Полные юношеские воспоминания Еггмиля фон Вюлькнегеля! Непревзойденные басни девственного леса Ярдипа Дьерклинга, с акварельными рисунками. Опровергающая знания занимательная история культуры Ери Эльфгонда, которая заменила собой чтение книг целой библиотеки. Заряжающие напряжением новеллы Стрессоло Трювбеина, которые до сих пор переполняли меня чистой ненавистью. И «Кроноссо Урбайн» Ода Ла Ефенди – первый действительно достойный роман цамонийской истории литературы вообще! И все это в одной витрине и по таким разумным ценам, что на глазах появлялись слезы умиления. Таким был Книгород со своей лучшей стороны!
Это было отрадно, но не являлось истинной причиной того, почему я так надолго задержался именно в этом квартале. Приобретение редких книг было одним из последних пунктов в моем списке. Главным поводом, о мои дорогие друзья, была расположенная рядом улица Канифолия Дождесвета, на которой доктор Хахмед бен Кибитцер держал свою специальную антикварную лавку, посвященную трудам Абдула Соловеймара.
Да, Кибитцер являлся единственным антикваром Книгорода, у которого было три мозга! Старый эйдеит, читающий чужие мысли, и эксперт в области соловеймаристики был главной причиной того, что я битый час бродил здесь, как побитая собака. Я хотел преподнести ему сюрприз и навестить без предупреждения. Но это было совсем не так просто, как кажется, мои дорогие друзья! О, нет! Это было скорее крайне щекотливое дело, настоящее рискованное предприятие. Настало время уплаты давно просроченного старого долга, расплата, по сравнению с которой выяснение отношений с Овидосом было пустяком. Я поссорился с Кибитцером примерно сто лет тому назад. Сто лет! Вы понимаете? У меня промелькнула мысль – не исчезнуть ли мне? Может быть, я не нашел улицу! Проклятый новый Книгород, здесь все стало по-другому! Да, это было верное решение!
Чушь, улица находилась прямо за углом. Кого я хотел обмануть? Себя самого? Нет, я должен был это преодолеть. Иначе я не смогу больше провести в Книгороде ни одной спокойной минуты. Я положил в рот три мятных пастилки, чтобы заглушить остаточный запах алкоголя, привел в порядок свою одежду и решительно направился к улице Дождесвета. Сейчас или никогда! Вперед, в бой!
Недалеко от антикварной лавки Кибитцера я еще раз остановился. Что мне ему сказать? Каким тоном? И как начать? В нерешительности я ходил по улице туда-сюда и бросал робкие косые взгляды на лавку. Она казалась точно такой же, какой сохранилась в моих воспоминаниях: самое мрачное и невзрачное здание на всей улице. Внутри мерцал колеблющийся огонь свечи. Вход казался мне воротами в ад, за которыми подстерегало чудовище, имеющее три мозга и жаждущее меня проглотить.