На глазах у всех обезьяна разорвалась. Да, ее подруги в прямом смысле порвали ее на две части! Со страшным треском тело лопнуло и разделилось пополам, и на публику вылился дождь крови – густые, красные капли, как показалось в этот страшный момент, опускались на зрителей неестественно медленно. Я отпрянул от парапета и стал жадно глотать воздух, но в то же время не мог отвести взгляда от этой ужасающей картины. Обе обезьяны отдалились друг от друга, и каждая из них держала в руках половину своей партнерши, и это было невероятно страшно. Но, пожалуй, еще более шокирующим в этот момент, мои дорогие друзья, было то, что ужаска совершенно хладнокровно продолжала сидеть на месте и, казалось, по-настоящему наслаждалась происходящим с блаженной улыбкой на губах! Может быть, она лишилась рассудка?
Обе обезьяны вместе со своей страшной ношей полетели сначала назад, потом вперед, достигли той точки, где произошло страшное действо, вновь сблизились, и две части тела вдруг соединились воедино! С отчетливо слышимым механическим треском они как будто вошли в паз, как детали сборной конструкции, и неожиданно разорванная обезьяна вновь стала единым целым! Она даже издала блеющий смешок, типичный для шимпанзе.
По залу прокатился шепот ошеломленной публики.
На пару мгновений три артистки зависли в воздухе – курьезная гирлянда из обезьян и качелей под куполом цирка, поддерживаемая очередной дробью литавр. Потом обезьяна, ловящая партнерш, отсоединилась от двух других, и те стали взлетать то назад, то вперед, пока, наконец, удивительным образом сросшаяся гимнастка не отпустила перекладину и, безукоризненно исполнив тройное сальто, не приземлилась в руки партнерши.
В зале стояла мертвая тишина.
Я, пошатываясь, с обмякшими коленями вновь подошел к парапету, все еще будучи убежденным в том, что только что стал свидетелем необъяснимого чуда, пока прямо передо мной на перила ложи медленно не опустилась одна из предполагаемых капель крови, оставшись там лежать. Это был лепесток красной розы.
Ужаска широко улыбнулась:
– Гномы, гм?..
Трехкратный туш, оглушительные аплодисменты, восторженные крики публики.
Я был совершенно потрясен, мои дорогие друзья!
– Волшебный трюк! – воскликнул я облегченно. – Лучший из всех, которые я когда-либо видел! И одновременно лучший номер на трапеции!
Я бурно аплодировал и свистел. Зрители галдели наперебой, как вспугнутая стая гусей, но также были слышны отдельные смешки.
Кукольный оркестр опять заиграл лихую мелодию, как вначале, в том числе и для того, чтобы успокоить нескольких всхлипывающих детей и возмущенных матерей. Обезьяны под бурные аплодисменты взлетели на своих качелях вверх. Одна из них при этом сняла свою голову и передала ее партнерше, которая с непониманием мельком на нее взглянула. Но она не успела ее вернуть, так как обе обезьяны исчезли в темноте высокого купола.
– Невероятно, – охнул я, усевшись на место. – Это ведь куклы! Без сомнений! Но это не марионетки! У них нет нитей, и их, черт возьми, не водят невидимые кукловоды, летающие в воздухе! Они движутся самостоятельно! Как это возможно?
– Пуппетизм! – воскликнула восторженно ужаска.
– Одну минутку! – запротестовал я. – Это твое объяснение? Пуппетизм? Одно слово? Как же, скажи на милость, может кукла…
Раздался еще один гулкий удар гонга, ужаска произнесла: «Тс-с-с», и я был вынужден замолчать и вновь обратить свой взор на происходящее на сцене.
Несколько двойников
Вновь заиграла музыка, и медленно стал подниматься самый большой занавес, а занавес перед музицирующими куклами опустился, видимо, для того, чтобы оркестр не отвлекал внимание зрителей от главного действия. Я наклонился вперед в напряженном ожидании. Воркотня в зале затихла, зато теперь было слышно оживленное щебетание птиц.
На сценических декорациях была изображена улица с мастерски исполненными старыми обветшалыми домами, над которыми всходило окутанное туманом, искусно нарисованное солнце. Смена света – от полутемного до светлого – и музыка, напоминавшая сюиту Грэвида Града, означали прорыв и пробуждение, то есть утреннюю сцену. Некоторые из домов, очевидно, были обычными книжными или букинистическими лавками с выставленными перед ними стопками книг. Минутку! Я даже знал эту улицу! Мне сразу бросились в глаза ее архитектурные особенности, которые каким-то образом были связаны с антикварными книгами, – крыша в форме раскрытой книги, кирпичи в виде книги и так далее. Это ведь была… точно: это была улица, на которой располагалась антикварная лавка Хахмеда бен Кибитцера! Улица Канифолия Дождесвета, на которой находились некоторые из самых популярных антикварных магазинов. Одна из классических достопримечательностей города, уцелевших, к счастью, после книгородского пожара. Значит, действие разыгрывалось в Книгороде, так-так. В действительности улица получилась очень удачной. Точнее говоря, она была прекрасно сымитирована, вплоть до самых мельчайших деталей. Каждая оконная рама, каждый кровельный гонт, даже дверные ручки были воспроизведены с невероятной тщательностью. Удивительно удачные декорации для кукольного театра!
Неожиданно в одном из домов на первом этаже распахнулось окно, и из него выглянула кукла с растрепанными волосами, которая очень напоминала ужаску. Среди публики раздалось несколько смешков. Потом она запела хриплым голосом:
«Книгород – Город Мечтающих Книг!
Книгород – крепость убогих поэтов!
Книгород – город, пронизанный светом
Пестрых огней!»
Отворилось второе окно, и кукла-полугном, высунувшись из окна, тоже заголосила:
«Только в нем и горит
Орм разномастно и разнообразно.
Книгород – город живой и прекрасной
Ли-те-ра-ту-ры!»
Открылись третье, четвертое и пятое окно. В них тоже появились куклы и запели во все горло:
«Книги здесь видят чудесные сны
О временах, когда были ростками,
Или деревьями, или листами.
В городе этом реальными станут
Рифмы, сюжеты, хмельные мечты!»
Я скорчился в своем кресле. Что за ужасный текст? И почему они его, собственно, пели? Это ведь зингеретта! Именно! Ее еще грубо называют «Роман о йодлере» или «Опера об идиоте» – переложенное на незамысловатую музыку, предназначенное для сцены произведение популярной литературы. Не относящийся к моим предпочтениям жанр искусства, мои дорогие друзья! Абсолютно нет! Большинство зингеретт были популярным музыкальным товаром массового производства, и возникали они в результате грубой переработки лежащего в их основе литературного материала и безжалостного превращения его в горстку плохо рифмованных песенок, которые потом преподносились легко впечатляемым любителям удовольствия, которые быстро попадают в ловушку для туристов, таких как, например, я. Черт подери! Я ведь предполагал, что этот вечер плохо кончится! Теперь я в течение двух часов должен слушать вопли поющих кукол, которые трижды свернули шею произведению какого-то достойного сожаления писателя. Грандиозно! Такое случается, когда доверяешься художественному вкусу ужаски. Той, кто предсказывает будущее по экскрементам жабы! Кто пьет в полнолуние собственную мочу! Ужаски этим отличаются! И этой эзотерикой я должен испортить себе вечер. В городе, который полон интересных культурных предложений! Я стал механически жевать большой палец (я всегда это делаю, когда меня злит что-то, чего я не могу изменить). Проклятье! В течение первого акта я был вынужден оставаться в зале, но, может быть, в перерыве мне удастся удрать, сославшись на плохое самочувствие. Ложь – это ведь моя профессия.
На сцене появлялось все больше самых разнообразных персонажей. Они пели, высовываясь из окон и дверей и появляясь из-за стопок книг и ручных тележек, напоминая кукол, надетых на руку. Среди них были марионетки, которые важно шествовали по улице, а также куклы в полный рост, прогуливающиеся возле домов, – кукловоды, которые облачились в костюмы. В течение короткого времени сцена быстро заполнилась гротескными фигурами, являя собой живописную картину, которая очень напоминала жизнь улиц Книгорода: я видел оборванных поэтов с их не пользующимися спросом рукописями под мышкой, бесцеремонно толкающихся агентов-кабанчиковых, сутулых книготорговцев, которые тащили связки антикварных томов от лавки к лавке, удивленных туристов, которые передвигались под фонарными столбами. Разносчики с книжными тележками, ходячие рекламные брошюры, проворные «живые газеты» – и повсюду замаскированные либринавты в полной экипировке. Был даже танцующий трубочист на крыше и поющие крысы в вытяжной трубе. Все было сделано с любовью, согласен, и это многообразие образов, тщательность и комичность в инсценировке вновь вернули бы мое расположение к происходящему, если бы текст не был столь ужасен:
«Книги здесь видят чудесные сны, —
вновь пропели куклы припев. —
О временах, когда были ростками,
Или деревьями, или листами.
В городе этом реальными станут
Рифмы, сюжеты, хмельные мечты!»
Одну минуту! Мне только сейчас пришло это в голову! Ведь это был мой текст! Неудачно сокращенный и переработанный Мифорез! «Книги здесь видят чудесные сны о временах, когда были… деревьями…»
Конечно, это была моя интеллектуальная собственность, это ведь следовало из моего… Я страшно испугался и прервал собственные размышления. Причиной этого было нечто неслыханное, что происходило на сцене: а именно тот факт, что там как раз появился я!
В цамонийской литературе, о мои дорогие друзья, уже неоднократно поднималась эта тема – встреча с собственным двойником, – и, главным образом, это считалось признаком начинающегося безумия. Поэтому я могу только надеяться, что мое следующее замечание не будет толковаться как метафора: так как то, что появилось на сцене, действительно выглядело