– Большое спасибо за содержательную беседу, – сказал я.
– Не опаздывайте завтра, экипаж заедет за вами вовремя! – напомнил мне Кородиак. – Запомните: опоздавших пассажиров не забирают. И второго приглашения не будет.
Потом он отвернулся от меня и направился в обратный путь, в свою увитую веревками империю.
– Вообще-то, – сказал он при этом, – моей породе наиболее свойственна слепота. Осязание у нас вообще самое выраженное чувство, возможно, благодаря нашим многочисленным пальцам. – Он остановился и еще раз повернул голову в мою сторону. – Но иногда… особенно когда становится совершенно тихо, мне хочется, чтобы у меня опять появились глаза! Потому что тогда мои куклы на меня самого наводят страх. Эти звуки, вы знаете? Щелчок здесь, скрип там. А иногда мне даже кажется, что они что-то шепчут или хихикают. Я затратил так много времени и сил на то, чтобы сделать моих кукол живыми, что порою и сам думаю, что мне это удалось. – Он опять тихо засмеялся.
И только сейчас я понял: вся эта мастерская была Кородиаком. Сеть из веревок была его зрительным нервом, инструменты и струбцины были его удлиненными руками. Чертежи и эскизы были его увеличенным мозгом. Куклы и механизмы – его воплощенными снами и идеями. А может быть, и кошмарными сновидениями. Только благодаря этой добровольной ссылке Цирк «Максимус» мог продолжать свое существование, и только в этой тюрьме одиночества мог существовать слепой монарх Кородиак Смейк. Если бы он покинул это помещение, он бы погиб, как паук без паутины. И хотя я в действительности не знал, в чем, собственно говоря, заключается его вклад в создание Невидимого театра, и несмотря на то, что я узнал нечто странное о Цирке «Максимус», мое восхищение маэстро и его творчеством сохранилось, хотя я больше не завидовал ему. Цена, которую ему пришлось заплатить за свою гениальность, была слишком высока. И никакие аплодисменты в мире не могли это компенсировать. Это было печальное зрелище – смотреть, как он, цепляясь за веревки, удаляется назад, в глубину своей мастерской, где мгновенно вновь обретет ту саму неподвижность, в которой я его и застал.
Невидимый театр
В тот же день я отправился к Инацее, чтобы сообщить ей о своей встрече с Кородиаком. Но ее букинистическая лавка была закрыта, не откликнулась она и на мой стук в дверь. Вечером я вновь пришел в лавку, но опять безрезультатно. Странным было то, что, вопреки обыкновению, она не повесила для меня на дверь никакой записки. Тогда я в одиночестве поужинал и потом всю ночь провалялся в постели, мучаясь бессонницей. В голове роились самые разные мысли. Да и как можно было спокойно спать после встречи с маэстро Кородиаком и перед спектаклем в Невидимом театре? Совершенно немыслимо!
На следующее утро я пришел на встречу в «Щупальце каракатицы», где меня должен был забрать экипаж, на целый час раньше. Поскольку я не знал, сколько времени займет дорога, не говоря уже о том, куда меня повезут, я взял с собой, как и на все продолжительные экскурсии, свою неизменную сумку через плечо, в которую положил пачку печенья и бутылку с водой. Кроме того, я захватил и «Кровавую книгу», которую все еще постоянно носил с собой, чтобы когда-нибудь наконец от нее избавиться. Мне вдруг пришло в голову, что я мог бы передать ее Кородиаку, который некоторым образом имел на нее законное право, так как она являлась частью наследства Фистомефеля Смейка. В любом случае, мне хотелось это еще обдумать.
Лавка «Щупальце каракатицы» была открыта круглосуточно, и я провел остаток времени в книжном отделе, выпив там чашку кофе, потому что слишком нервничал, чтобы что-то читать. Наконец, услышав цоканье копыт и ржанье лошадей, я вышел на улицу в туманное утро.
Если то, что стояло, бурля и дымясь подобно гигантскому котлу, на влажной булыжной мостовой перед «Щупальцем каракатицы», действительно являлось экипажем, то я никогда ранее не видел ничего подобного. Необычайная конструкция отдаленно напоминала архитектуру зданий в Железнограде, построенных по проектам Военного министерства и повсюду в Книгороде производящих неприятное впечатление. Подобные воинственные ассоциации вызывала и эта повозка перед «Щупальцем каракатицы». Это была, собственно говоря, маленькая крепость на колесах. Пассажирская кабина напоминала военную башню с бойницами вместо окон и откидывающимися крепостными воротами вместо дверцы. Все здесь, включая колеса, казалось, было сделано из черного металла. В такое сооружение можно было часами бросать булыжники, не нанеся ему при этом ни единой царапины.
Кучером был охотник за книгами – прошу прощения, дорогие друзья, я, разумеется, имею в виду либринавта. Я наверняка это когда-нибудь запомню, обещаю вам! В металлических доспехах он выглядел как привинченная деталь экипажа. Даже лошади от ноздрей до хвоста были облачены в оборонительные костюмы с цепями. На крыше необычной повозки, шипя и бурля, дымилась аппаратура, напоминающая алхимический агрегат. Для чего он был предназначен, я не имел представления. Стилизованный глаз и две театральные маски над дверью являлись единственным украшением, которое указывало на то, что речь действительно идет о повозке Невидимого театра. Но меня немало пугала одна мысль: если так выглядит транспортное средство, что может представлять собой место, в которое оно меня привезет? Я приблизился к экипажу, испытывая нечто, похожее на панику и подавленность.
С резким скрипом опустилась дверь на лязгающих цепях, и от этого повозка еще больше напомнила оборонительную крепость. Свистящие звуки из алхимической аппаратуры на крыше вызвали у меня опасение, что все это странное сооружение при одном хлопке взлетит на воздух. К тому же из пассажирской кабины раздался блеющий смех. Ни в одном из моих самых ужасных снов средства передвижения не выглядели столь сомнительными с точки зрения безопасности. Либринавт на козлах повернул рогатую металлическую голову в мою сторону и сделал грубый жест кнутом, который следовало понимать как приглашение садиться. Я малодушно подумал, что сбежать никогда не поздно, но потом все же влез в кабину. Кородиак сказал, что приглашение в Невидимый театр получают лишь однажды. И только сейчас я подумал о том, как по-разному можно интерпретировать эту фразу.
Внутри уже сидели три пассажира. Прежде чем я сумел их как следует рассмотреть в темной кабине, дверь за мной со скрипом захлопнулась. Я услышал хлесткий звук кнута кучера и завывание паровой трубы, после чего экипаж настолько резко тронулся с места, что меня стало бросать во все стороны, как предмет багажа.
– Батюшки мои, – воскликнул я полушутливым тоном, поправляя свой плащ. – Можно подумать, что мы отправляемся на войну.
– В этом есть доля правды, – ответил тонкий голос рядом со мной. – По крайней мере, ту область, по которой мы будем ехать, вполне можно назвать чем-то, напоминающим зону военных действий.
Загорелась керосиновая лампа, и я наконец смог увидеть, кто сидел вместе со мной в повозке. Их было трое, и каждого из них я знал. По меньшей мере, с ними со всеми я хотя бы раз встречался в последние дни. Это были:
туманградский органист из Цирка «Максимус», на нем была черная шляпа и костюм, он сидел прямо рядом со мной и высоко держал лампу;
друид с зеленой бородой из магазина книжных кукол, снабженных тонкой механикой, в который мы заходили вместе с Инацеей, он сидел напротив меня;
отвратительный и несимпатичный гном, с которым я столкнулся в самом начале приезда в Книгород, он сидел наискось от меня и то и дело бросал враждебные взгляды.
Я сразу же пониже надвинул на глаза капюшон.
– Что вы подразумеваете под зоной военных действий? – спросил я обеспокоенно нибелунга, сидевшего рядом. – Я думал, что экипаж едет прямо в Невидимый театр.
– Это само собой, – ответил он довольно заносчивым тоном. – Я отвечаю за прием гостей и являюсь сопровождающим в поездке на данное представление. Могу я увидеть ваше приглашение?
Я порылся в карманах, достал карточку Кородиака и протянул ему. Нибелунг повертел пустую бумажку в своих белесых пальцах, напоминающих червяков, и удивленно сказал:
– Но на ней ничего нет.
– Что? – вскричал я взволнованно. – Маэстро Кородиак сказал мне, что вы знаете…
Нибелунг поднял руку.
– Я пошутил! – сказал он, улыбнувшись. – Добро пожаловать в Невидимый театр!
С этими словами он вернул мне карточку, остальные пассажиры засмеялись.
– Это и есть Невидимый театр? – спросил я ошарашенно, убирая назад в карман бессмысленную карточку. – Эта повозка?
– Она только часть театра, – таинственно прошептал наш гид. – Но вы можете уже воспринимать Невидимый театр как начавшееся действие. Все, что с этого момента будет происходить, является представлением.
– Я знаю этого малого! – крикнул гном среди дорожного шума. Движущаяся повозка создавала столько звуков, что казалось, будто это была целая армия в наступательном марше. – Я его где-то видел.
Я надвинул капюшон еще ниже и сделал вид, будто ничего не слышал.
– Объясните мне, пожалуйста, поподробнее про эту зону военных действий, – попросил я нибелунга. – Что вы имели в виду?
– Ну, мы проезжаем сейчас Сектор Черного Человека. Или Зону отчуждения, как ее еще называют жители Книгорода. Сгоревший центр города. Незаселенная земля. Вы этого не знали?
Зона отчуждения? Незаселенная земля? Ужаска говорила об этом. Территория, которая была еще более пустынной, чем та, что пролегала вокруг Магмосса, больше она ничего не сказала. Поэтому я не особенно жаждал узнать что-то об этом районе Книгорода.
– Просветите меня! – попросил я туманградца. – Я не из Книгорода.
– Я знаю этого толстяка! – прохрипел отвратительный гном, сидевший в стороне. – Я вспомнил!
– Сектор Черного Человека, – стал разъяснять мне нибелунг тоном опытного гида, – простирается по всей зоне, которую раньше занимал