– Оль. – Настя демонстративно зевнула. – Можно покороче?
– Думаешь, было просто во всём разобраться? Я по крупицам собирала общую картину, а ты: «Покороче!» Важна каждая деталь! Мы хотим проникнуть в книгохранение, то есть нарушить закон вообще-то!
– Есть такой закон?
– Есть! Должен быть… В любом случае, если нас поймают, ничем хорошим это не закончится.
– Оля права, – кивнул Гаммер.
– Оля права, – передразнила его Настя.
– На чём я остановилась?
– На том, как охают и ахают девочки из отдела комплектования, – подсказал Глеб.
– Точно! Работа есть работа, и кто-нибудь идёт за Майн Ридом. Выходит из отдела, открывает дверь на лестничную площадку, отпирает дверь-решётку и спускается вниз, в подвал. Там отпирает дверь подвала, потом отпирает дверь книгохранения…
– Господи, а что-нибудь ещё там отпереть нельзя, а то мне мало?! – возмутилась Настя. – Всё-всё, молчу.
– В книгохранении библиотекарь находит нужный экземпляр. Достаёт из бумажного кармашка на форзаце один из двух листков возврата, пишет на нём, что книга в такой-то день отправилась в старший отдел. Листок бросает в специальный ящичек, затем вызывает лифт, кладёт туда «Оцеолу» и посылает его на третий этаж. Там «Оцеолу» принимает Лена. Она, в свою очередь, забирает второй листок возврата, записывает в него дату выдачи и номер читательского билета чудака – поклонника Майн Рида и наконец вручает ему «Оцеолу» с пустым кармашком на форзаце. Когда читатель сдаёт книгу, она проделывает тот же путь в обратном порядке, если только Лена не захочет на время придержать её в отделе обслуживания. Ну, «Оцеолу» точно не захочет.
– И что? – устало поинтересовалась Настя. Идея с резаком вызвала у неё больше энтузиазма. – Предлагаешь притвориться книгой и сдать себя вместо «Оцеолы»?
– Важно, что книгохранение время от времени пустует. Если верно выбрать момент, никто не заметит, как мы спускаемся туда на лифте.
– Мы? – переспросил Глеб.
– Ну… я. Не знаю, сколько там места. Для начала нужно добраться до лифта.
– Его охраняют?
– Не то что охраняют… Речь не о банковском хранилище. Но лифтовую комнатку запирают.
К концу недели верхний чердак превратился в полноценную штаб-квартиру из какого-нибудь боевика. Случайный гость сразу догадался бы, что мы ведём расследование и готовимся совершить нечто невообразимое. Случайных гостей, если не считать Рагайны, к нам не забредало, и дела нашего детективного отдела оставались в тайне. На верхний чердак изредка поднимался папа, когда ему требовалось порыться в ящиках с открытками «Ратсхофа», но разбросанные по журнальному столику схемы и расклеенные по коробкам фотографии его не смущали. Фотографии делал Гаммер – снимал пристройку и виллу снаружи, заходил внутрь и снимал доступные простым читателям помещения, даже сфотографировал библиотекаря из отдела комплектования, когда она отпирала дверь-решётку на лестнице. А схемы чертила я – составляла план библиотеки, чтобы заранее продумать, какую позицию в решающий день займёт каждый из нас. Отдельно намечала путь к отступлению и укромные местечки, где нам удалось бы затаиться и переждать опасность.
Увидев, с каким тщанием я черчу план актового зала, отдела искусств, открытой террасы, Настя осознала, что я всерьёз хочу проникнуть в подземелье библиотечного Гринготтса, и заявила, что я могу на неё рассчитывать. О да! Миновать разверстые пропасти и раззявленные пасти драконов. Увернуться от смертоносных ловушек и отыскать среди тысячи с виду одинаковых сейфов тот единственный, где лежал окутанный тайнами, овеянный легендами загадочный томик Ивана Ружа! Уф… Кажется, «Лорд Джим» с его перечислениями не прошёл для меня бесследно. Ну и «Гарри Поттер», которого мне в шестом классе подсунул Гаммер. Главное, что Настя перестала дурачиться и на собрания в штаб-квартире приходила с воодушевлением.
А вот я уже не знала, как относиться к происходящему. Шутка ли, пойти на преступление ради… Да, собственно, ради чего?! Мы на пустом месте нафантазировали себе квест и толкали друг друга на полнейшее безумство! Отступать я не собиралась, но лелеяла трусливую надежду, что ничего толкового мы не придумаем и постепенно забудем про Ружа и его «Таинственное похищение».
К очередному собранию я поэтапно расписала перемещение условного «Оцеолы» из книгохранения в отдел обслуживания и обратно. Каждый этап вынесла на отдельный листочек и сопроводила пояснительным рисунком, а листочки последовательно приколола к пробковой доске, чтобы у нас перед глазами был весь проделанный книгой путь. Оставалось найти в этой последовательности лазейку.
– Есть предложения? – спросила я.
В ответ все промолчали.
Потом Гаммер сказал:
– Можно выучиться на библиотекаря, устроиться на Бородинскую, дослужиться до отдела комплектования, если до него нужно дослуживаться, и – пожалуйста, ты получишь доступ к лифту. Заберись в него и спускайся в книгохранение. Ну или воспользуйся лестницей, хотя это не так весело.
– Спасибо, Андрей, очень смешно. Мы все посмеялись. А теперь серьёзно.
– Почему у тебя библиотекарь похож на ящерицу? – Настя присмотрелась к пробковой доске.
– Скорее, на тролля, – отозвался Гаммер.
– Единственные здесь тролли – это вы двое! Библиотекарь как библиотекарь! Как смогла, так и нарисовала!
– И лифт больше похож на гроб с верёвкой. Надеюсь, в жизни он другой.
Обессиленная, я опустилась на пляжный стул. Ещё чуть-чуть, и я бы махнула на всё рукой.
– Тут нет лазейки, – спокойно сказал Глеб. – Нужно идти в библиотеку и разбираться на месте.
Мы так и поступили. На следующий день вчетвером отправились на Бородинскую. Я попросила каждого придумать себе легенду, чтобы не привлекать внимания. Настя и Гаммер начали наперебой сочинять самые нелепые легенды. Я едва убедила их хотя бы составить примерный список книг, которые они якобы хотели получить в отделе обслуживания, и мы разбрелись по библиотеке. Договорились всё осмотреть, а через полчасика встретиться в отделе искусств.
Минут десять я без толку проторчала на втором этаже пристройки и спустилась в холл, соединявший пристройку с виллой. С грустью провела рукой по облицованной книгами стойке вахтёра, прогулялась через холл и вошла в отдел искусств – собственно, перебралась в здание виллы. Обнаружила, что диванчики под стендом декоративно-прикладного творчества заняты малышнёй. Выглянула в соседнюю комнату, где век тому назад была прихожая и где я теперь проводила мастер-классы. Столы тоже оказались заняты. Я написала в общий чатик, что встреча переносится в пустующий овальный зал, то есть в музыкальную гостиную. Смешно, но впервые меня сюда на концерт затащила Оля Боткина. Она встречалась с парнем из музыкальной школы и не пропускала его выступлений. Играл он довольно плохо. Я не то чтобы разбиралась в музыке, но мне было скучно. И Оле было скучно. Но парень был кудрявый, уверенно бил по клавишам, и все так громко ему аплодировали, что Оля сияла. Потом она поступила в «ГАУ КО ОО „Шили”» и бросила своего пианиста.
Дожидаясь остальных, я подошла к роялю. Закрыв глаза, представила первых хозяев виллы. У них в овальном зале, наверное, была столовая. Из неё открывался вид на задний дворик с фонтаном, вековыми елями и подстриженными кустами роз. Хозяева обедали, обсуждали что-нибудь своё, кёнигсбергское, и смотрели, как возле фонтана бегают дети. Спускались к ним – на задний дворик и сейчас выводила отдельная дверь – или шли в комнатку для молитв. Комнатка давно превратилась в обычную подсобку со старыми шкафами, однако в ней сохранились стенные ниши и овальный, похожий на купол потолок. Открыв глаза, я подошла к пластиковым окнам. Ни фонтана, ни роз. Лишь одна сиротливая ель. Высокая, пышная, но всё-таки сиротливая.
Пришёл Глеб. Огляделся и, сев на стул в заднем ряду, закинул ногу на ногу. Гаммер и Настя где-то застряли. Я бросила в чатик гифку с изнывающим от скуки котом и приблизилась к немецкому зеркалу в тяжёлой оправе. Рассеянно взглянула на своё отражение. Округлое и немножко бледное лицо. Подсохший прыщик на щеке. Настя извелась, умоляя меня поскорее его выдавить. Крохотный шрам на подбородке – это папа в детстве не удержал меня на качелях. Русые волосы, зачёсанные за уши и подхваченные крокодильчиком над правым виском. Мама в первом классе подарила мне набор таких крокодильчиков. Остался один. Другие растерялись или поломались.
Пуховик я оставила на вешалке в холле. На мне сейчас была бордовая кофта с капюшоном и серые вязаные нарукавники. На плечах висел бирюзовый рюкзачок с беленьким значком-пацификом. На ногах – потрёпанные джинсы и старенькие кеды-вансы с цветными шнурками. Мне бы перемотать кеды лентой, взять в левую руку плюшевого медвежонка, а в правую – чёрную винтовку, и можно было бы сказать, что я косплею Хлою Грейс Морец из «Пятой волны». Хотя с моими тонкими губами мне до Хлои было далеко. Это Гаммер в пятом классе затащил меня в кинотеатр на её фильм. По возрасту нас не следовало пускать, но Гаммер как-то уговорил парня, проверявшего билеты, разрешить нам тихонько посидеть на верхнем ряду – какое же это инопланетное вторжение, если его не увидит Гаммер!
Я повернулась и поняла, что Глеб за мной наблюдает. Смутилась и неловко ему улыбнулась, а Глеб ничуть не смутился, но взгляд отвёл. Всё-таки он иногда меня пугал. Будто таил тяжёлые, неприятные ему самому мысли.
Не находя себе места, я прошлась вдоль стены с картинами калининградских художников. Задержалась у «Побега» Наталии Щербак-Пьянковой. Она изобразила разбитую кёнигсбергскую виллу, разбросанные по двору стулья, и я подумала, что «Побег» понравился бы дедушке Вале, ведь он ещё помнил Кёнигсберг именно таким – послевоенным, измученным бомбардировками и пожарами. Дедушка попал сюда в сорок пятом, ему было шесть лет. Вообще, он родился в Ленинграде, и его мама, моя прабабушка Галина Арсентьевна, работала в Ленэнерго инженером-электриком, а его папа, мой прадедушка Пётр Иванович, работал переводчиком и переводил книги с польского и немецкого. Когда началась война, Пётр Иванович – по старым фотографиям, довольный и гладковыбритый – ушёл добровольцем под Лугу.