Я с трудом представляла выжженный пустырь на месте сегодняшней набережной Петра Великого. Мне не верилось, что на современном стадионе «Балтика» теснились палатки и бараки для военнопленных, на испаханных взрывами улицах Хаберберга лежали горелые танки «Пантера», а в Альтштадте стояла чудом уцелевшая Жёлтая башня крепостной стены. В нынешнем сквере Румянцева ещё виднелась чуть живая колокольня кирхи Святого Николая, которую я изредка встречала на довоенных открытках и гравюрах. Кирха Лютера возле Южного парка вовсе оставалась почти нетронутой, правда, потом всё равно угодила под снос. Дымящейся грудой лежали руины тевтонского замка. Построенный в далёком тринадцатом веке, замок прежде возвышался на холме и постепенно обрастал малыми поселениями, окружал их общей крепостной стеной и наконец объединился с ними в один крупный город – Кёнигсберг, а в войну был целиком разрушен. Руины разгребли, холм под ними срыли, а взамен замка поставили монументальноунылую серую коробку-конструктор Дома советов.
Вспоминая детство, дедушка Валя улыбался и отчасти смягчал мой ужас перед рисовавшимися мне образами послевоенного Калининграда. Дедушка показывал фотографии своих родителей, молодых Петра Ивановича и Галины Арсентьевны, где они позировали на постаменте Фридриха Вильгельма Третьего, и со смехом отмечал, что самого Фридриха, всего расфуфыренного и бронзового, тогда отправили на металлолом. Рассказывал, как с другими мальчишками купался в Верхнем пруду и как полюбил склад вторсырья на улице Чекистов, откуда возвращался с какой-нибудь книжкой, выуженной из макулатуры. Потом уже дедушка записался в библиотеку на Бородинской и однажды выступил по радио с отзывом на прочитанную здесь «Четвёртую высоту». Своё выступление дедушка вспоминал особенно часто и…
Вздрогнув, я подняла голову. Послевоенный Калининград убаюкал меня. Я не заметила, как уснула, а теперь неожиданная догадка, ошпарив, вырвала меня из сна: «Макулатура! Ну конечно!» Руж мог прятаться среди книг, сваленных у двери книгохранения, ведь их отобрали на списание, но ещё не списали! Это объяснило бы, почему Руж числился в фонде, но был недоступен читателям!
Я испугалась затаённой подвальной темноты и первым делом посмотрела в смартфон. Третий час ночи. К счастью, спала я недолго. В общем чатике светилось два десятка новых сообщений от Насти, однако ничего страшного с ней не приключилось. Она вела дневник своего заточения в старшем отделе. Отчиталась об успешном возвращении «кобылы в стойло», немножко поворчала на Гаммера, который «подсунул ей бракованную присоску», закидала чатик угрюмыми селфи и пожаловалась, что мы с Гаммером её игнорируем. Измаявшись, Настя отковыряла белую полоску в надписи «Произведения литературы зарубежных стран», и «литературы» на торце стеллажа превратилось в «литературы). Теперь Настя выбирала, куда бы подклеить отковырянную полоску – так, чтобы получилось весело.
«Угомонись», – написала я в общий чатик.
«Ты там как?» – тут же спросил не спавший Гаммер.
«Ищу».
Я поторопилась к свалу книг и пожалела, что не занялась им с первой же минуты. Не знала, как подступиться к нему, и без толку ходила из стороны в сторону. Поняла, что утону под книжным обвалом, если попробую вытащить хотя бы один томик из кренившихся стопок. Застонала от беспомощности. В итоге бережно взяла ближайшую пачку из десяти книг и села с ними на пол. Установила смартфон так, чтобы он светил передо мной, и прочитала заглавие на первой обложке: «Тайна опаловой шкатулки». Не то. Следующая. «Три повести о Малыше и Карлсоне». Не то. Следующая. «Далеко ли до Сайгатки». Не то. Следующая. За полчаса я едва одолела стопки с одного стола, а у меня уже голова пошла кругом. Я старалась не нарушать последовательность книг, восстанавливала каждую стопку в изначальном порядке, потом махнула рукой и принялась сваливать их как попало. Иногда торопилась, и книги падали на пол. Дважды хваталась за одну и ту же пачку, ругала себя за невнимательность. Не догадалась сразу просмотреть книги на стеллаже за столом и вынужденно разгромила только что выровненные стопки.
Аккумулятор смартфона разряжался, и я подключила пауэрбанк, который мне в рюкзачок положил Гаммер. Измучилась от желания сходить в туалет и очередные книги брала стоя, чтобы не пережимать себе живот, но у меня заныли от усталости ноги. Я опускалась на колени, садилась на стол, ложилась на пол. «Хоббит», «Сказки», «Моя повесть», «В тени». Нилин, Нагибин, Мамин-Сибиряк, Некрасов. Не то, не то, не то! И вот – книжка в переплёте кирпичного цвета. На переплёте красовался простенький рисунок с испуганным человеком и нападающим на него медведем. Ни автора, ни названия. Наполовину оторванный коленкоровый корешок. На корешке написано: «Таинственное похищение».
Я замерла.
Не веря своим глазам, уставилась на книгу.
Перечитала название на корешке. Осторожно открыла крышку переплёта и увидела имя автора. Иван Руж. ((Таинственное похищение. Приключенческая повесть». «Издательство литературы на иностранных языках „София”». Она! Она самая!
Я прижала томик к груди. Зажмурилась и запищала от радости. Вскочила с пола и начала танцевать на затёкших ногах между кренящимися стопками обречённых книг. Рассмеялась над собственной ребячливостью. А ведь я по-настоящему ни минуты, ни секунды не верила, что вообще проберусь в книгохранение, куда не ступала нога обычного читателя – ну ладно, может, и ступала, откуда мне знать, – и, уж конечно, не верила, что сумею отыскать Ружа. На радостях мне даже расхотелось пм́сать, отчего я рассмеялась ещё громче и зажала рот ладонью – не хватало выдать себя смехом и провалить всю операцию.
Отдышавшись и успокоившись, я навела порядок в книжном свале, затем вернулась за стол. Положила такого долгожданного и такого плохонького Ружа перед собой. Написала в общий чатик:
«Нашла!»
«Туалет?» – откликнулась Настя.
«Книгу!»
«Огонь!»
Настя забросала меня ликующими смайликами. Гаммер и Глеб не ответили. Наверное, спали. В любом случае мне было не до них. Я открыла «Таинственное похищение». Увидела знакомый экслибрис с глобусом и чернильницей. Поняла, что желание найти Ружа полностью себя оправдало. Экслибрис встречался и на других книгах Смирнова, однако лишь на «Таинственном похищении» он стоял чёткий, ничуть не смазанный, хоть и привычно выцветший. Я разобрала главное – фамилию бывшего владельца. Под чернильницей тянулась витиеватая подпись: «Личная библиотека А. В. Смирнова».
– Невероятно! – выдохнула я.
Александра Васильевича Смирнова! Того самого! Значит, шестого сентября прошлого года он заявился в библиотеку, чтобы заказать некогда принадлежавшие ему книги, сразу сдал их обратно, а два месяца спустя я получила дорогущую антикварную открытку с тремя штемпелями из трёх разных городов и прямым указанием на эти отмеченные экслибрисом книги.
– Ну, не таким уж прямым, – прошептала я, листая книгу.
Наткнулась в тексте на имя Орфея! «Месяц спустя Хью уже был в Родопах, недалеко от старой болгаро-греческой границы. Здесь росли леса, в складках гор журчали весёлые потоки. Округлые вершины были покрыты высокой травой. Солнце не палило так нещадно. Местные жители, сопровождавшие Хью, рассказывали ему, что в далёкие времена здесь бродил Орфей и околдовывал своими песнями людей и зверей».
– Очередное совпадение? – спросила я себя. – Орфей в книге и Орфей на порванной марке. И опять Родопы, где гнездится египетский стервятник со второй марки. Да и третья марка с болгарским виноградом…
Мы с Настей, Гаммером и Глебом всё глубже заходили в лабиринт «я таджика», находили новые совпадения, пересечения, а я до сих пор не понимала сути происходящего: кто устроил эту игру и чего добивался? Решила не терзать себя пустыми догадками и просто листать Ружа. Чернильных пятен, пропусков книжных тетрадей и детских рисунков не обнаружила, а сама повесть показалась скучноватой. Нет, мне понравились живенькие описания Родоп, которые автор называл горами Орфея, но всё портили перестрелки, допросы пленных и прочая кровавая жуть. «Он позабыл, что здесь не действуют никакие человеческие законы, что право здесь на стороне сильного, что отношения между людьми в этой глуши решают сила мускулов, сообразительность и ловкость». Сила мускулов была по части Гаммера и меня интересовала мало.
Под конец я прочитала довольно забавный диалог об СССР:
– Ты учился в Советском Союзе?
– Что, не верится? Мне бы тоже не верилосъ.
– А ты в Москве был?
– Москва! – мечтательно произнёс геолог.
И всё в таком духе. О Москве с её заводами, комбайнами и тракторами герои говорили как об «олицетворении всего прекрасного». В представлении Ружа «она возвышалась над миром», и это было по-своему умилительно, но по доброй воле я бы такое читать не стала.
Написала в чатик об экслибрисе. Мы, конечно, допускали, что книги Смирнова изначально ему же и принадлежали, однако на проснувшегося Гаммера экслибрис произвёл впечатление. Глеб по-прежнему спал и в разговоре о своём однофамильце не участвовал. Настя потихоньку сходила с ума и слала нам с Гаммером селфи на фоне библиотечных папоротников. Я ещё полистала Ружа, немножко вздремнула, а к открытию библиотеки приготовилась выбраться из книгохранения.
Утром Гаммер примчался на Бородинскую, поднялся в старший отдел и заказал моего первого «Оцеолу». Я спряталась за свалом книг, подождала, пока в книгохранение войдёт библиотекарь, – знала, что она направится прямиком к стеллажу с Майн Ридом, ненадолго скроется за колонной с лифтом, быстренько найдёт «Оцеолу», положит его на стол, чтобы внести запись в листок возврата, потом обогнёт колонну и вызовет лифт, который включила перед тем, как спуститься в подвал. В общем, я понимала, что времени у меня будет предостаточно, однако в книгохранении вспыхнул свет, и я, ослеплённая, растерялась. Помещение оказалось не таким большим, лабиринт стеллажей – не таким запутанным, а сами стеллажи и вовсе просматривались насквозь, изрезанные множеством просветов.