Гаммер рассуждал о расточительстве Смирнова и вспоминал древнюю историю, когда Дуров из петербургского офиса «ВКонтакте» разбрасывал пятитысячные купюры, а прохожие дрались за них и убегали с добычей окровавленные, но радостные. Гаммер даже заставил Настю посмотреть ролик на «Ютьюбе».
– Смирнов устроил похожий аттракцион, только более сложный. Тут мало размахивать кулаками.
– Тут нужно размахивать мозгами! – кивнула Настя.
Смех Гаммера вырвал меня из задумчивости. Впрочем, я не думала о чём-то конкретном. Мои мысли были несформулированными, лишёнными слов – почти чувства, но всё-таки мысли.
– А ты бы полезла в толпу толкаться? – нависнув над спинкой сиденья, спросил Гаммер.
Они с Глебом сидели на ряду перед нами.
– Нет, – зевнула Настя.
– А если бы там бросали целые пачки?! По сто пятитысячных купюр.
– Нет.
– Это полмиллиона!
– Гам, я, конечно, в гумтехе и хочу перейти в соцгум, но считать умею. Ответ прежний: нет, не полезла бы.
– А ты? – Гаммер повернулся ко мне.
Я качнула головой.
– А если бы там бросали… чемоданы с пятью миллионами?!
– Да хоть с десятью! – Настя положила Гаммеру ладонь на лоб и отпихнула его от спинки.
– И я не полез бы, – вернувшись на своё сиденье, сказал Гаммер.
– А если бы там бросали, – вдруг спросила Настя, – сундуки с золотыми самородками?
– Ну… – протянул Гаммер.
Мы втроём рассмеялись, а Глеб даже не улыбнулся. Со стороны могло показаться, что он – молодой учитель, сопровождающий школьников на праздники в Светлогорск. Думаю, Насте нравилось, что Глеб выглядит таким взрослым, и она изредка перекидывалась через спинку, чтобы поцеловать его. Когда по вагону прошёл контролёр, Гаммер открыл ноутбук и стал вслух зачитывать теории разных охотников за сокровищами, тщившихся разгадать карту-головоломку Смирнова. Большинство считало, что ориентир «белая вершина, где пламя дважды предрекало божественную власть» указывал на оракула, напророчившего Александру Македонскому власть над половиной населённого мира.
– Почему «дважды предрекало», спросите вы. – Гаммер заглянул к нам с Настей в просвет между сиденьями.
– Не спросим. – Настя мотнула головой.
– Того же оракула парочку веков спустя посетил Гай Октавий, отец императора Августа, основателя Римской империи. И оракул пообещал его сыну, то есть Августу, примерно то же, что и Александру Македонскому.
– И как? Сбылось?
– Ну… Тут об этом не пишут.
– Ясно…
Гаммер посмотрел на меня. О Римской империи я ничего особенного не знала – только то, что запомнила с пятого класса, – и не могла сказать, удалось ли Августу завоевать половину населённого мира. Наверное, удалось, если он стал первым императором.
– Проблема в том, – продолжил Гаммер, – что точно неизвестно, где оракул находился. Кто-то указывает на гору Пангей, где раньше было святилище Диониса.
– Это где? – лениво спросила Настя.
– В Греции, на берегу Эгейского моря. Кто-то указывает на гору Святого Ильи возле болгарской Ягодины. Вариантов много, но в основном все говорят о святилище Диониса на одной из родопских вершин.
– Слушай, – промолвила я, – ты веришь, что нам чем-то помогут эти вершины, оракулы?
– Ну… Почему бы не использовать то, что за год накопали другие? Лабиринт мертвеца начинается на «дороге древних». Дорога отмечена двумя ориентирами. По каждому ориентиру – куча теорий. И я эти теории перенесу на карту! Например, отмечу вероятное положение «белой вершины» красными точками, «обители» – синими. Останется посмотреть, где красная и синяя точки встанут ближе всего друг к другу. И желательно, чтобы между ними было какое-нибудь ущелье. Или река, или каньон. Нечто такое, что допустимо назвать «дорогой древних». На форумах вот говорят про древнеримские дороги.
– Почему раньше этого никто не сделал?
– Наверное, сделал. Но у них не было твоей открытки! Нужно воспользоваться подсказками «я таджика»! Мы-то можем сразу вычеркнуть точки за пределами Болгарии.
– Из-за марки с болгарским виноградом?
– Да всё указывает на Болгарию! «Общество болгарского Красного Креста», виноград, болгарская марка со стервятником, болгарский писатель Руж, у которого события разворачиваются в Родопах!
– У нашей операции сменился мозг, – заметила Настя. – Я остаюсь сердцем. А ты теперь кто? Мускулы?
Настя принялась щупать мои руки и растормошила меня до смеха.
– А я кто? – не оборачиваясь, спросил Глеб.
– Ты у нас зонтик операции!
Настя выхватила зонтик Глеба и раскрыла его. Заметив удивлённые взгляды других пассажиров, рассмеялась и теснее прижалась ко мне, словно укрывала меня от обложного ливня. Мы так и ехали – глядя на дождь за окном и прячась под чёрным зонтиком, пока Настя не устала держать его и не сунула обратно Глебу.
– Знаете, что самое смешное? – Гаммер захлопнул ноутбук. – На форумах считают, что последняя строка в головоломке – ключевая: «Она расскажет о сокровищах, когда вымысел покинет правду». Вымысел покинет правду… Вероятно, всё это обычный розыгрыш. Нет никакого сундука с золотом. Пройди до конца карты и пойми, что тебя одурачили.
– Зачем это Смирнову? – спросила я.
– Ну… Он же предприниматель. Решил показать, что нет смысла гоняться за всякими сокровищами и вообще витать в облаках. Нужно просто работать и зарабатывать.
– Точно! – усмехнулась Настя. – Какой-нибудь продвинутый охотник за сокровищами справился с головоломкой, откопал сундук, а в нём – не золотые самородки, а самоучитель по бизнесу с автографом Смирнова и с пожеланием скорее заработать свой первый миллион. Розыгрыш удался, только охотник разозлился. Нашёл Смирнова и прибил его! Понятно, почему он вдруг помер! Я бы тоже за такое прибила.
Настя с Гаммером поговорили о смерти Смирнова, а потом задремали. После Чкаловска-Западного с его свалками и ветхими дачными домиками началась гладь цветущей равнины. Рядышком на шоссе автомобили то обгоняли «Ла сточку», то отставали от неё, а когда «Ласточка» разогналась, рельсы под ней заныли протяжно и надрывно, словно черти затянули загробную песню. Под их стоны за окном среди тёмно-зелёных кустов показались заброшенные пятиэтажки. На поля опустился туман. Деревья встречались редко, а если встречались, то хиленькие, едва живые. Иногда у железной дороги мелькали заборы с колючей проволокой, и было непонятно, что они там огораживают и от кого защищают. Когда ((Ласточка» замедлилась, загробные стоны сменились обычным постукиванием колёс. Мы остановились в Дружном-Западном. Его следовало назвать Безотрадным-Западным. Я порадовалась, что штемпель Смирнова вёл нас дальше, в Светлогорск, больше соответствовавший своему имени. «Ласточка» устало стронулась с места, и вновь запели черти. Теперь их песня напомнила мне загробный оркестр, музыканты которого разогревают, настраивают инструменты перед концертом, и страшно было представить, какой ужас они пробудят, когда слаженно грохнут что-нибудь из Вагнера, или что там обычно играют загробные оркестры.
За окном обгорелыми крестами поднялись электрические столбы. За ними легли настоящие ведьмины болотца, окружённые тёмно-зелёными рощицами и чёрными зарослями кустов. Столбы стояли прямо, однако от них веяло таким унынием, будто они покосились или даже упали в чёрную топкую грязь. Всматриваясь в залитое дождём окно, я подумала, что в этих местах сохранилось что-то действительно древнее, языческое. Здесь ещё рисовались силуэты собравшихся на шабаш пруссов, и в ливневой мути я видела, как они, одетые в грязные меха, празднуют добычу после очередного кровавого набега и готовятся принести жертву своим жестоким богам. Мне стало не по себе, но вскоре появились металлические гиганты опор ЛЭП – на их фоне ведьмины болотца уже не смотрелись пугающими. Впереди, над Балтийским морем, обозначилась синева чистого неба. У шлагбаума на переезде затормозил жёлтенький «фольксваген». Дождь ослаб. И я оживилась. Перестала обращать внимание на вой рельсов. Мы проехали Пионерский курорт, и за окном по-весеннему рассвело.
Мы условились выйти на первой же светлогорской станции – нужное нам отделение почты располагалось неподалёку – но я уговорила всех проехаться до конечной станции. Вчера изучила карту Светлогорска и обнаружила, что там поблизости открылась «Марципановая лавка». Никакие сундуки с золотом не заставили бы меня пройти мимо!
Выскочив из «Ласточки», мы с Настей отправились в магазин и закупились марципановыми помадками, батончиками и конфетами в тёмном шоколаде. Сели у магазина на сухих верхних ступеньках и сразу сжевали чуть ли не половину. Сошлись на том, что запечённый марципан самый вкусный. Глеб и Гаммер нашей страсти не разделили, но тоже взяли себе пару батончиков. Я сказала, что марципан – мамин тайный ингредиент, который она добавляет в пирожное «картошка», и мы пошли по Ленина к Калининградскому проспекту.
Светлогорск до войны называли Раушеном. На его улочках сияли гирлянды, играли оркестры. Сюда съезжались туристы со всей Восточной Пруссии, да и, пожалуй, со всей Германии. Они селились в дорогих пансионатах, гуляли про укреплённому променаду и спускались к песчаному пляжу, чтобы голыми ногами постоять в прохладном прибое Балтийского моря. Нынешний Светлогорск тоже стал курортным. Сейчас, на майских коронавирусных праздниках, его улицы заполнились разномастной толпой приезжих, и по дороге через городской центр нам пришлось немножко потолкаться.
Местные виллы были слишком цветастыми, броскими и поэтому уступали тем же виллам Амалиенау, однако мне нравилось бродить по Светлогорску, и каждый раз, заворожённая, я смотрела на громадины его некогда пышных развалок. Раньше я не понимала, почему они привлекают меня больше новостроек, даже если те возводились под старину – с арочными оконцами и тёмно-коричневой сеткой балок на фасаде, а сегодня вдруг поняла, что новостройки получались чересчур гладкими, лишёнными мелких деталей, и взгляд беспрепятственно скользил по ним, не цеплялся за какой-нибудь орнамент или резной узорчик. Их одноцветные стены были самодостаточными, и выступы диагональных балок смотрелись искусственно – в фахверке тут не было никакой конструктивной необходимости. Именно так! Косые балки на современных виллах лишь имитировали традиционный фахверк, как коричневые пластиковые рамы имитировали деревянные рамы, как металлочерепица имитировала черепицу керамическую, а бетонная плитка во дворе – брусчатку из природного камня. Богатые новостройки копировали своих предшественников, но оставались имитацией и внешне уступали обшелушённым развалкам. В старых домах, несмотря на отсыревшую штукатурку и потемневшие окна, жизни было больше. Детали их фасада представлялись подлинными и уместными. Новеньким виллам в центре Светлогорская даже порой предпочитала домики в детских лагерях вроде того, что возвышался над дальним концом променада, ведь они ничего не имитировали и были настоящими – самыми обычными советскими домиками с шиферными крышами и крашеными крылечками, а шифер в Светлогорске покрывался мхом и выглядел куда лучше голого шифера в Калининграде.