– Отчего же глупость? Вечером намерен огласить вас убийцей. Посмотрим, что получится. Вдруг сорву куш… Лучше кандидатуры, чем камердинер, сыскать нельзя. Это только в криминальных романах камердинеры кристально чисты. Мой опыт говорит, что прислуга чаще всего и бывает виновна. Не находите?
Лотошкин стоял с гордой осанкой, всем видом показывая, кто тут джентльмен, а кто хам, залезающий в чужие вещи.
– Повторю: к его смерти я не имею никакого отношения, – заявил он. – Прошу вас покинуть мой номер. И без того нанесли грязь…
Действительно, ботинки Ванзарова оставили сырые следы. Вот так преступники и попадаются: на мелочах вроде грязных подошв.
– Чай на ночь заваривали?
– Что в этом такого? – ответил Лотошкин. – Не отравил же я его…
– Откуда вы знаете, что мистер Маверик был отравлен?
Простой вопрос привел камердинера в смущение. Он принялся теребить кончик носа и покашливать.
– Я не знал, это так, к слову… – говорил он не слишком уверенно.
– А вот мы проверим… – Ванзаров подступил к нему. – Покажите пальцы!
Камердинер протянул руки, будто в мольбе просил снисхождения и милости. Пальцы с чистой, гладкой кожей. Ногти аккуратно подстрижены. Руки холеные, ничего тяжелее подачи костюма не знавшие.
– Что вы там хотите найти?
– Следы яда, – ответил Ванзаров, при этом заметив, как округлились глаза бойкого малого. – Неумелые отравители часто травят и себя заодно. Не заметят, как капля попадет на кожу, а через день-другой – все, отправляются в мертвецкую. С ядом аккуратно обращались?
– Да какой яд! – Лотошкин отдернул руки. – Чай заварил, пожелал доброй ночи и ушел. Ничего больше не знаю! И не хочу знать!
– А может, знаете наверняка? Отчего не пустились в погоню за наследством? Кого покрываете? Кто сообщник?
Лотошкин отшатнулся к стене, прижался спиной и изготовился к самому худшему. Быть может, в его камердинерских мозгах промелькнула картинка расстрела. Вот его выведут сейчас и пристрелят как собаку. Кровь брызнет, он падет подкошенный. Брызги красного на чистом снегу. Как красиво…
– Пощадите… – пролепетал он.
Ванзаров нежно хлопнул его по плечу, отчего Лотошкин малость присел.
– Не порите чушь, Иван Иванович, никто вас пальцем не тронет. Только помощь следствию надо оказать непременно.
– Я… конечно… всемерно… полиции… всегда… – заплетался языком камердинер, сам побелевший лицом.
– Кто к вам обращался, чтобы проникнуть в номер Маверика?
– Ах, вот оно что… – У Лотошкина отлегло от сердца. – Так бы сразу и сказали… Да этот Францевич все кругами ходил, деньги сулил. До чего неприятный тип…
– Месье бельгиец?
– И он туда же… Жаль, к языкам способностей не имею, он мне говорит что-то, улыбается, а я понять не могу. Так и разошлись ни с чем.
– А господин Веронин?
– Нет, даже близко не подходил… – сказал Лотошкин. – А вот дочь его…
– Что? – слишком резко спросил Ванзаров и вовремя осекся. – Что дочь?
– Вчера, когда вышел от хозяина, встретил ее тут, внизу. Улыбается мне и говорит: как твой хозяин намерен завтра выиграть, раскрой тайну? Девичьи улыбки – дело пустое…
– Что вы ответили? – поторопил Ванзаров.
– Как полагается: в интерес хозяина нос не сую.
– Разумно. Она предлагала вам деньги?
– Ничего похожего, – твердо ответил Лотошкин. – Усмехнулась так и говорит: значит, судьба решит. И ушла к себе. Красивая она, конечно, как ведьма. Только от красивых одна беда. Уж поверьте моему опыту…
Оспаривать опыт, какого и у него было в достатке, Ванзаров не стал.
– В котором часу это было? – спросил он.
– Вот уж на часы не смотрел. К чему?
– Вот и чудесно… – Ванзаров одарил его одной из завораживающих улыбок, всегда имевшихся в запасе. – Иван Иванович, из номера без нужды не выходите.
– Как прикажете…
– Еще одно…
Лотошкин был готов к услугам.
– Мы с вами раньше не встречались? Лицо мне ваше знакомо. В картотеке Департамента полиции не числитесь? В отделе жуликов и мошенников?
Подобную честь Лотошкин отмел решительно. Он честный камердинер. И точка.
44
Записная книжка Г. П.
Дорогая Агата, какое изумительное наслаждение вас ждет в конце! Я, ваш покорный слуга, торопливо пишущий эти строчки, сгораю от нетерпения узнать финал. И всеми силами приближаю его. Вы знаете мою страсть: наблюдать за проявлениями человеческой натуры. Долгая тренировка и практический опыт полицейского выковали оружие, которому нет равных. Этот невидимый меч мне очень пригодился. Оценивая и разбирая со всех сторон происшедшее за последние часы, я понял, что упустил нечто важное. Быть может, я переоценил своего противника. На самом деле то, что предстало перед моими глазами, не имело хитрого умысла, а было плоско и примитивно, как чайное блюдце.
Умение критически оценивать свои ошибки так же важно для сыщика, как и зоркий глаз. Я решил перепроверить сам себя. Для этого я выбрал наиболее слабое звено: доктора с ужасной фамилией Могилевский. Отведя его в сторону, я принялся методично и настойчиво заманивать его в мышеловку. Пока он сам не заметил, как оказался пойманным. Доктор вынужден был раскрыть мне большой секрет, о котором я и так догадывался: мистер Маверик вовсе не болен. Он умер. Причем, по заверению доктора, смерть эта была не от естественных причин или сердечного удара. Вероятнее всего, его отравили. Доктор попросил меня сохранить тайну. Иначе ему крепко достанется. Нельзя сомневаться, под чьим нажимом ему заткнули рот. Сообщив все, что мог, доктор отказался провести меня к телу. Но пояснил, что это чрезвычайно опасно. Пожалев несчастного, которого я выжал как лимон, я отправился в читальню, чтобы со всех сторон обдумать сложившуюся ситуацию.
Искать убийцу не входит в мои планы. Пусть этим занимается русская полиция. Но с другой стороны, если не было никакого спектакля и все происходило на самом деле, мистер Маверик выиграл кучу денег, а господин Веронин их проиграл и на самом деле пытался вернуть их, поставив на карту дочь, возникает занятный парадокс. Вор, укравший ценную вещь, за которой я был направлен, может быть, мертв. Да, разумеется, вы правы, дорогая Агата, – это ненасытный мистер Маверик. Как он похитил вещь – не столь важно. Не исключаю, что был нанят профессионал, который передал краденое ему. Но тогда получается, что с его смертью вещица могла попасть только в одно место – к его убийце. Мистер Маверик мог не знать, что за вещью и за ним идет настоящая охота. Пока он громил в карты соперника, ему готовилась ловушка. В которую он угодил прошлой ночью. Так что мне теперь волей-неволей предстоит найти его убийцу. Чтобы потребовать у него пропавшую драгоценность. Этот фокус не так прост, как кажется…
45
– Хоть дверь выломайте – не открою! – отвечал Игнатьев из номера.
– Владимир Петрович, даю вам слово, что…
– Не нужны мне ваши слова! Меня закон защищает. Если попытаетесь сунуть нос в тайну наследования, засужу до конца дней ваших…
Старик был упрям и прямолинеен. Все, что касалось его профессии, было неприкасаемо. Как бы хотелось вытряхнуть все, что скрывалось в кожаной папке, прочесть и узнать, с чем предстоит иметь дело. Это было так же невозможно, как заглянуть в будущее. Ванзаров не боялся суда за самоуправство, старика он мог скрутить одной левой. Он мог вскрыть все конверты и узнать их содержимое. Все это не составило бы большого труда. Куда труднее было другое: он не мог позволить себе такого. Это значило растоптать закон, который он старался защищать. С одной стороны, была бы очевидная выгода для расследования и быстрый результат. С другой – он перестал бы уважать себя. Превратиться в подобие Францевича совершенно недопустимо. Никакие выгоды следствия не стоят чести, как глупо это ни покажется.
Большая подлость недопустима. Но маленькая хитрость – вполне.
– Я вам тайну одну раскрою, – сказал Ванзаров и затаил дыхание, ожидая, что из этого выйдет. Надавить на больную мозоль можно, если знать, где она находится. У Игнатьева мозоль располагалась в зоне любопытства.
За дверью было тихо. Неужели старик переборет себя? Другой мозоли у него не имелось. К счастью, замок крякнул, Игнатьев стоял на пороге, перекрывая собой проем. Как ни смешно это выглядело.
– Какую тайну? – спросил он строго, как учитель нерадивого ученика.
– Что я здесь делаю, – ответил Ванзаров.
– Тоже мне – тайна… – Нотариус колебался отчаянно. – А что вы здесь делаете?
– Скажу, если не будем стоять на пороге…
Одолев колебания, Игнатьев посторонился. Ванзаров плотно затворил за собой дверь.
– Туда… – ему указали папку на столе, – …и не думайте смотреть. И шутки шутить не вздумайте…
– Даю вам слово, – сказал Ванзаров.
Этого оказалось достаточно. Игнатьев успокоился.
– Давайте уже, что за дело вас привело? Каким ветром принесло?
Ванзаров повел себя странно: повернулся лицом к двери и протянул нотариусу руки, сложенные за спиной.
– Что вы делаете? – растерянно спросил Игнатьев.
– Жду, когда будете готовы…
– К чему я буду готов?
– Владимир Петрович, если мне верите, достаньте документ, который прочитали утром, и только после этого прикажите повернуться. Я взгляну на буквы и сразу отвернусь. Никаких вольностей не позволю. Меня интересует только почерк. Документ ни на секунду не выйдет из ваших рук. Прошу вас об этой милости. Если нет, тут же выйду из номера… Поступайте как сочтете нужным. Я со всем согласен заранее.
Не ожидая подобного сюрприза, нотариус не знал, как поступить. Ему страшно хотелось знать, в чем тут копается Ванзаров. Но сделать шаг к нарушению закона было куда страшнее. Впрочем, какое нарушение? Документ оглашен, тайны он не составляет. А почерк ни на что не влияет.
Приглядывая за гостем, послушно стоящим лицом к двери, Игнатьев вынул заветный листок и подошел на расстояние вытянутой руки.
– Насладитесь, – сказал он.