К Марго Ванзаров не решился подойти. Да она не замечала ничего. Нехорошая улыбка скривила ее губы. Убрав назад взбитые волосы, она резко тряхнула головой и выбежала из гостиной.
– Как нос? – спросил Ванзаров актера.
– Пустяки, заживет, – ответил тот, шмыгая. – Какие господа нервные собрались…
– А вы вели себя молодцом. Благодарю вас…
Меркумову было приятно, он счел хорошим тоном смутиться.
– Да я что… Нелепо все так вышло… И камердинера чуть не придушили…
– Большие деньги – большие страсти, – сказал Ванзаров, удивившись собственной мудрости. – Прошу простить…
Он подошел к доктору, который в растерянности потерялся совершенно.
– Если вы не займете их чем-то полезным, кто-то не доживет до оглашения завещания, – сказал Ванзаров.
Могилевский развел руками.
– Что я могу? Это же звери дикие… – Синяк у него на скуле рос на глазах.
– Надо их разделить. Немедленно…
– Но…
– Ведите дам на процедуры. Остальные сами разойдутся. Хоть насильно. Особенно эту, истеричную…
– Сделаю все, что смогу, – сказал Могилевский.
– Где у вас ледник?
Вопрос был так неуместен, что доктор искренно не понял.
– А вам зачем?
– Тело наверняка туда отнесли?
– Конечно, как же иначе… Я провожу…
– Займитесь дамами. Меня Катенька проводит. Где ее найти?
Доктор был уверен, что Кабаниха дорожки расчищает. Или дрова рубит.
– Найду. Все просто: иди на звук топора или скрип лопаты, – сказал Ванзаров. – Не теряйте времени, доктор.
Могилевский снова был деловит. С лаской и уговорами он подошел к Лилии Карловне, поясняя, что лучшего времени для процедуры не придумаешь. А в компанию к ней, конечно же, госпожа Стрепетова не откажется… Госпожа Стрепетова, утирая глазки, выразила полное согласие привести лицо в цветущее состояние после таких испытаний.
Уходя, Ванзаров заметил, как далеко держатся друг от друга Навлоцкий и Веронин. И с каким задумчивым интересом наблюдал за всеми происшествиями месье Пуйрот. В русском скандале, диком и беспощадном, знание языка – не главное. Тут бы уцелеть самому, вот в чем хитрость. Что до Францевича, то жандармский ротмистр постарался скрыться как можно незаметней, унеся раненую руку.
47
Ваше превосходительство!
Все силы свои предавая служению Отечеству, ныне с неменьшим рвением служу на благо выполнения задания. Это есть мое твердое основание, на котором стою и не сойду с него. Должен донести, что выполнение порученного мне становится с каждой минутой все более опасным. Враг оказался коварен и хитер. Понимая, что могу оказаться застигнутым врасплох, оружие держу наготове. Рука моя всегда держит револьвер в положении «на изготовку». Такая манера приходит с опытом, которого у меня не отнять. Только опыт позволил мне сохранить свою жизнь для дальнейшего выполнения поручения. Сегодня утром я напал на след убийцы. Не буду вдаваться в детали, каким образом я вывел подозреваемого. Главное, что эта личность была мною вычислена. Оставалось застать ее врасплох. Я пришел к твердому убеждению, что преступник не действует в одиночку. У него есть сильный сообщник. Чтоб не оказаться между двух огней, с фронта и с тыла, я решил вычислить этого сообщника. Для чего начал вести скрытое наблюдение. Рано утром подозреваемый покинул пансион и пошел в сторону парка, глубоко заваленного снегом. Передвигаться ему было нелегко. Но сие как раз давало мне шанс остаться незамеченным. Передвигаясь от сугроба к сугробу, иногда проползая его насквозь, не жалея ни себя, ни своей одежды, особенно ботинок, я не выпускал из поля зрения объект наблюдения. И это дало результат. Подозреваемый вышел в самый глухой уголок парка. Выждав и озираясь, он трижды условно свистнул. Укрывшись в сугробе, я мог скрытно наблюдать за происходящим. От дерева отделилась тень и подошла к объекту. Отдаленность расстояния не позволила мне услышать, о чем шел разговор. Куда важнее мне было заметить момент передачи вещи, если такое произойдет. Однако этого не случилось. Я понимал, как важно установить, кто скрывается за этим темным силуэтом. Без этого знания мое наблюдение теряло смысл. И я решился. Передвигаясь по-пластунски, чего давно не практиковал, я стал ползти сквозь снег к этим двоим. Вскоре я уже мог разобрать отдельные слова, но лицо другого все так же было скрыто. Как нарочно, он стоял спиной к солнцу. Мне оставалось доползти до спасительного дерева, из-за которого лицо можно было различить, когда неизвестный насторожился. Быть может, скрип снега выдал меня. Без лишних слов он выхватил револьвер и выпустил все пули в мою сторону. Одна из них прожгла снег рядом с моим лицом. Я мог ответить выстрелами, дистанция позволяла, но тогда я потеряю нить расследования. Я замер в снегу. Был слышен свист ветра в ветвях. Когда же поднял голову, в парке никого не было. Они не уйдут далеко. Преследование продолжаю…
48
Взмах – и чурка размером с ногу трескалась пополам. Кабаниха рубила легко и быстро – как будто не сосновые поленья, а капусту. В согнутом теле таилась силища редкая. Замах она не делала, а немного поднимала топор и мягко опускала, будто в масло. Наблюдать за ее работой было любопытно. Зрелище редкое в своей простоте. Как фокус: видишь, а понять не можешь. Лебедев, как любитель всяких редкостей, наверняка оценил бы. Да только где его взять, великого криминалиста, когда нужен больше всего?
Оценивая спортивные качества Кабанихи, Ванзаров не готов был биться об заклад на свою победу. Сойдись с таким противником на борцовском ковре, пожалуй, силенок может не хватить. Обидев внешностью, природа щедро наградила ее стальными мышцами, не иначе.
Подсматривать за женщиной, даже столь необычной, было неприлично. Ванзаров вежливо, но громко кашлянул. Она повернула голову. На него глянули красные глазки, ничего не выражавшие. Кабаниха рубила, не останавливаясь.
Ванзаров отдал поклон, как отдал бы любой даме.
– Доброго дня, Катенька, – сказал он. – Меня зовут Ванзаров… Родион Ванзаров… Можно просто: Родион.
Кабаниха будто не слышала. Отвернулась и все так же не торопясь разделывалась с чурбанчиками.
– Меня доктор Могилевский прислал, – продолжил он, не двигаясь, чтобы не попасть под разлетающиеся полешки. – Проводите к леднику?
Топор, только что разнесший здоровенный пень, юркнул за веревку. Подхватив лопату, Кабаниха пошла, как будто сама по себе. Ванзарову оставалось идти следом, надеясь, что этого будет достаточно.
Среди снежных холмов была проделана узкая тропинка, засыпанная по колено. На ходу Кабаниха расчищала путь. Лопата в ее руках показывала волшебную легкость топора. Снежный ком, размером с теленка, взмывал вверх и улетал навсегда. Ванзарову даже не пришлось притаптывать снег, чтобы спасти ботинки от сырости. В снежном завале она пробивалась с упорством паровоза.
Ледник оказался поблизости от курзала. Бревенчатый домик без окон, утопавший в сугробах по самую крышу. Летом здесь хранили запас льда, вырубленного мужиками-кольщиками из ближайшей речки. Лед привозили в тяжелых брусках, от которых откалывали понемногу: на компресс для разгоряченной головы или на мороженое для страдающей души. Наколотого льда хватало до первых морозов. Когда нужда в леднике пропадала сама собой.
Без Кабанихи подойти к двери было невозможно: ее укрывал глубокий покров. Не устоявшись, не став плотным, сугроб был ловушкой, в какую угодил Навлоцкий. Но лопате было все нипочем. Кабаниха раскидала дорожку так быстро, будто подметала пол. Не прошло и пяти минут, как в белом разрезе появилась дверь. На ней висел замок, размером с приличный арбуз. Для чего охранять лед с такой предосторожностью, было загадкой санатория.
Кабаниха хрустнула ключом, и, надавив на дверь, отодвинула снежную гору, мешавшую полному проему. Она двинула головой в сторону, что, вероятно, означало на ее языке приглашение внутрь. Губа ее мотнулась кровавым обрубком. Ванзаров поблагодарил и заглянул внутрь.
Там было холоднее, чем на улице. Ледник промерз до невозможности. Находиться там было тяжко: мысли смерзались. Даже могучее тело Ванзарова не выдержало холода. Что оставалось? Он попросил вынести тело наружу. Кабаниха не могла говорить, и это выгодно отличало ее от множества женщин. При этом была послушна, что вдвойне выгодно отличало ее. Редкое сочетание силы и лучших качеств. Зайдя в ледник, она вынесла тело под мышкой, как бревно, и уложила к ногам Ванзарова.
Лицо американца покрылось инеем. Он смотрел стеклянными глазами в далекое небо. Доктор забыл закрыть ему глаза. Зрачки были все так же расширены, но не занимали интерес Ванзарова. Он попросил перевернуть замерзшего на левый бок. Кабаниха легонько тронула, тело поместилось на снегу бочком, как надо. Теперь можно было изучить то, зачем он здесь оказался.
Ванзаров присел и внимательно рассмотрел руку. Пальцы были чуть согнуты. Он потер подушечки, соскребая с них тонкий ледок. Побелевшая кожа казалась гладкой и чистой. Конечно, великий криминалист сообщил бы окончательное мнение, но и без него Ванзаров увидел все, что хотел. Он встал и попросил убрать труп обратно. Кабаниха подняла тело, весившее не меньше семи пудов [9], одной левой и задела дверной косяк ледяным затылком, отчего раздался глухой и тревожный стук. Стук этот навевал мысли о вечном вообще и тщете всего земного в частности. Вот был человек, владевший миллионами, а теперь от него осталась ледышка. И зачем ему теперь эти миллионы? Кому они достанутся? Мысль была проста и свежа, как мороз. Потому, что тот дал легкий толчок логике, слегка обленившейся. Ванзаров впал в привычную задумчивость.
Навесив замок, Кабаниха покорно ждала, что от нее еще потребуют. Наконец Ванзаров очнулся. Перед ним открывался курзал с задней стороны. Были видны высокие окна, где доктор зажег свет. Ванзаров смотрел, как мимо окон кто-то торопливо пробежал, потом обратно побежала чья-то фигура, трудно различимая издалека. Там явно что-то происходило. Ничем иным, кроме переполоха, это не могло быть. В курзале что-то случилось. Было не до предвидений. Не отблагодарив Катеньку за помощь, Ванзаров побежал обратно по расчищенной дорожке. Его подгонял безотчетный страх только за одного человека. Признаться в нем было невозможно даже себе. Да и некогда. Бег по морозу отнимает много сил.