Обух забыл про боль. Сразу понял, куда зухер[34] клонит и зачем пришел. Непростой предстоит разговор.
Вынув из кармана фотографию, Ванзаров показал ее на вытянутой руке. Чтобы Обуху было виднее в уходящей мгле.
– Это он?
Глаза Обуха не подвели: Корпий. Только в строгом костюме, при галстуке и такой важный, будто начальник. Вор повел головой, будто мается болью, промолчал. Нельзя отвечать на вопросы полицейского сразу, чай не на допросе. А у него в гостях. Тут свои правила, воровские.
– Благодарю, Семен Пантелеевич, – Ванзаров спрятал фотографию. – Позвольте пояснить кое-что. Этот человек пропал примерно два месяца назад. Он врач больницы Святителя Николая Чудотворца на Пряжке… Его зовут Охчинский Константин Владимирович. У него жена и двое детей. Мы перерыли всю столицу, а он все это время скрывался у вас. Простой вопрос: как Охчинский у вас оказался?
Догадка Обуха оправдалась: он давно подозревал, что Корпий настоящий врач, а не знахарь. Уж больно ловко справился с болячками. Но узнать настоящее имя было неприятно: будто родной Корпий стал чужим.
– Говорите: доктор больницы умалишенных?
– Совершенно верно.
– Что же он, с ума сошел?
– Был подвергнут сильному гипнозу, после чего исчез. Вынужден напомнить о своем вопросе…
Обух знал, что Ванзарова не запугаешь и силой не сломаешь. Надо было шустро соображать: может, пригодится помощь зухера, чтобы отомстить? Что тут сомневаться: такой союзник лишним не будет. Зверь уж больно опасный. Старшина встал и предложил отойти от дверей лавки, у которых терлись Мишка с Петькой. Незачем лишние уши. Обух проковылял до ларька под скошенным козырьком, что торчал посередке двора, и оперся на локти, будто торговец.
– Не сам он к нам прибился, привели его.
– Почтовый привел? – спросил Ванзаров.
Вор не удивился: лихой зухер, насквозь видит. Опасный и толковый. Нужный союзник.
– Ваша правда, Филюшка постарался, – ответил он. И рассказал подробности.
В начале ноября Почтовый появился с человеком, который выглядел будто дикий зверек: в одном нижнем белье, сорочке и кальсонах, босоногий, мокрый, продрогший, волосы спутаны. Филипп потребовал согреть бедолагу, накормить, одеть во что придется и держать на рынке. Обух не стал упоминать, что ему было заплачено триста рублей.
– Что требовалось от Охчинского?
Снова чужое имя. Обух невольно поморщился, щека напомнила о себе.
– Что возьмешь с блаженного – живи, радуйся… Добрый человек, мухи не обидит. Целый день сидит, в пустоту глядит… А если кого полечить надо, возьмется и будто во сне вылечит. Наши его полюбили. Корпием назвали. Всегда с уважением относились.
– Когда Почтовый обещал его забрать?
– Кто ж его знает… Филюшка мне не докладывал.
– Наверняка за Корпия было заплачено. Только деньгами убедил помочь?
Нет, у зухера слишком бойкий ум. Не угонишься, надо с ним осторожно.
– Кто ж ему откажет, – ответил Обух, вспомнив ножик у горла.
– Почтовый представился сотрудником охранки? Этим пугал?
Не хотелось Обуху выдать страх, но кто же охранке отказать сможет? У них разговор короткий: раз – и ты уже в крепости.
– Мы документы не спрашиваем, – будто оправдываясь, ответил он. – Нам несложно приютить доброго человека…
– Он бывший филер, выгнан со службы, его описание в розыске в каждом участке столицы, – сказал Ванзаров.
Обух деловито кивнул: дескать, знаем, само собой. Но себя клял последними словами: с его-то нюхом поверил обману. Провели как щенка. Ну ничего…
– Почтовый часто заглядывал?
– Бог миловал, – ответил Обух. – Не являлся с той поры. Все было ладно. Да только вот позавчера чудить начал.
– Внезапно прибыл забрать Корпия?
Вору стало приятно: зухер-то не всеведущий. И то хорошо.
– Девку свою прислал.
– Кто такая?
– Да как бы тебе сказать, Родион Георгиевич… Сначала явилась под видом горничной, человека моего в плечо ранила… Из браунинга. Игрушка крохотная, а бьет крепко. Приказала Корпия в баню сводить, переодеть в хорошую одежду, что в узле принесла. Явилась за ним уже барыней…
– Какой барыней? – спросил Ванзаров, будто к слову, чтобы не выдать интерес.
– Распрекрасной: шубка куничья, шапка-боярка камчатского бобра с перышком и брошкой веснушной[35]. Важная такая, а в муфте браунинг прячет… Не на пролетке явилась, увезла на тройке с лихачом. Думали – все, прощай, Корпий. А она поздно вечером вернулась, вывалила Корпия из саней. Дескать, поживет еще… А тут наутро облава.
– Как представилась?
– Сказала, Сара Бернар, – Обух скривился. – Хоть чернявая, волосы колечками, но не еврейка, уж поверь мне.
Ванзаров поверил. Даже представил черные колечки.
– Куда возила Корпия?
Обух мог соврать, что это ему неведомо. Но, смекнув, выложил подробности: как нарядил Мишку с Петькой филерить, как тройка приехала на Крестовский на дачу, как Корпий вышел другим человеком, гулял по Невскому с дамой под ручку и в миг стал прежним, стоило ей что-то прошептать ему на ухо.
– У вас хорошие филеры, – сказал Ванзаров, раздумывая о чем-то своем. – Наблюдательные… Где дача, точно можете указать?
За неимением карты Обух пересказал, как до нее добраться. Мишка с Петькой перепутать не могли. На этом он посчитал, что достаточно сделал для зухера. Настал черед ответной любезности.
– Просьбишка к вам, Родион Георгиевич, – начал осторожно.
– Хотите, чтобы Корпий вернулся?
Такая прозорливость смутит кого угодно. Только не воровского старшину.
– Конечно, у него семья и детки… Но блаженным он им не нужен… А нам от него большое подспорье… Людям помогает… Может, на месяцок оставите? Сделайте милость на праздник…
– Почтовый выкрал Корпия из участка.
Обух умел различать, когда ему врали. Зухер не врал.
– Да как такое возможно?
– Почтовый показал дежурному старое удостоверение филера. Неопытный чиновник поверил, вывел из общей камеры Охчинского.
С такой новостью Обух не знал, как совладать. Мало того что Корпий исчез, так теперь поди сыщи врага…
– Филипп вам щеку порезал, Семен Пантелеевич? – спросил Ванзаров, рассчитав, что вор не заметит дерзость. Слишком удивлен.
– Злой Филюшка, безжалостный… Ножиком орудует, как чиновник перышком…
– Как держали с ним связь?
– Какая связь, Родион Георгиевич, являлся сам, когда вздумается… Надо найти его, иначе убьет Корпия, зарежет блаженного, душу невинную, негодяй законченный, – убеждал он, надеясь, что сыщик попросит помощи в розысках. А уж они разыщут. Только бы Филюшке в тюрьме оказаться. Уж там Обух до него доберется. Там ему деваться некуда, и ножичка при нем не будет. За все ответит… Ну и зухер ему должен будет. Тоже пригодится.
– Не убьет, – ответил Ванзаров как отрезал.
Обух насторожился.
– Это почему же?
– Он ему нужен. Живым. Подробности не спрашивайте…
– Ну, воля ваша… Так что же делать-то теперь?
Ванзаров размял замерзшие руки, хоть и в перчатках.
– Не сделайте ошибку, Семен Пантелеевич, – сказал он, будто наставляя.
– Это какую же?
– Не пытайтесь найти Почтового… Людей потеряете и его спугнете. Он отчаянный, терять ему нечего. А вам есть. Рана заживет. Только не забывайте ходить к доктору на перевязку… Примите мои поздравления с праздником… Благодарю за помощь…
Ванзаров приподнял модную шапку, чуть поклонился и пошел к выходу. Ничего не боясь и не оглядываясь.
Обух смотрел ему вслед и не мог решить: злиться на зухера или восхищаться? Такой необыкновенный человек. Редкий в наше смутное время… Вот только не понимает он кодекса воровского: у них за порезанную щеку подставлять другую не принято. Даже в великий праздник.
Праздник был испорчен. Отстояв вечернюю службу в Казанском соборе вместе с высшими чиновниками Министерства внутренних дел и получив поздравления от министра Горемыкина, улыбаясь, пожимая руки и поздравляя ответно, Сергей Эрастович приехал домой в отвратительном настроении.
Радости не было в помине. Торжество отравляла тревога: как там Самбор? Зволянским овладело странное беспокойство, причин для которого не имелось. Варшавский гость под надежным присмотром, о его визите неизвестно. Да и откуда может грозить опасность? Слащавый мальчишка всего лишь спирит, маг, жулик. Ну какое и кому до него может быть дело?
Чем больше убеждал себя Сергей Эрастович, что для беспокойства нет причин, тем больше не находил себе места. Дошло до того, что он чуть не приказал кучеру поворачивать к «Англии». В последний миг счел это окончательно невозможным. Что подумают филеры, когда посреди ночи явится директор Департамента? Подумают: уже успел отметить праздник. Ничего иного…
Дома праздничный стол ломился от закусок, яств, бутылок и хрустальных графинчиков. Супруга постаралась. Рюмка и еда не шли в горло. Выпив что-то сладкое и закусив грибочком, Сергей Эрастович расцеловал жену, сослался на жуткую усталость и отправился в спальню. Он не заснул, а провалился в мучительную дремоту, в которой мельтешили гадостные видения. То за ним летела рука и показывала кукиш. То он бродил по каменным коридорам среди множества поворотов, не находя выход. То ему встречалось существо с телом человека и головой быка. Существо разевало пасть, чтоб сожрать крохотного Сергея Эрастовича, но ему удавалось сбежать. То виделась вовсе несусветная чушь.
Утро он встретил невыспавшимся. Тревога не покидала. Зволянский подошел к столу, съел кусок чего-то безвкусного и окончательно убедился, что не сможет принимать визиты и веселить гостей за столом. Он надел будничный сюртук и приказал подать карету.
К «Англии» Сергей Эрастович подъехал, когда свет утра еще не смахнул ночную вуаль. Как написали бы в слезливом романчике. Не в нашем, разумеется…
Швейцар открыл ему дверь, поздравил с праздником и не получил на чай. В холле было пусто. Витал запах пролитого шампанского и ночного разгула. Зволянский огляделся. Филеры на местах. Двое сторожили главный вход, один у лестницы, четвертый у дверей ресторана. Двойной состав. Свежие и бодрые, видно, что сменились недавно. Изображают господ, страдающих бездельем: покуривают папиросы, держат газеты.