– Допустим…
– Дощечки с веревкой нет? В этом причина?
– Разумное предположение…
Неизвестность, за которой скрывается нечто любопытное, требовала немедленного разоблачения. Любопытство – это грех. Как известно.
– Спорим, что среди осколков прячется обрывок снимка с женской головкой, – заявил Лебедев, будто бросая вызов.
И получил равнодушный ответ:
– Там ничего нет.
Проиграть пари второй день подряд криминалист не желал. Да и бесполезно. Он заметил, что Ванзаров уставился на мраморный камин. Явно бродит по тропинкам мысленных дебрей. Беспокоить нельзя. Аполлон Григорьевич смирился и поправил простыню на трупе, как скульптор укутывает свое творение. Он ждал.
Ванзаров повел головой, посмотрел на Лебедева, будто проснувшись.
– Не стали перебирать осколки?
– Верю вам на слово. О чем думали?
– Над вашим вопросом, Аполлон Григорьевич: как могли вывести Самбора? – Ванзаров демонстративно обвел взглядом гостиную. – В номере следов борьбы нет. Вывод: насилия над спиритом не было. Он вышел сам.
– Или его вынесли, – не удержался Лебедев и уточнил: – Оглушили и вынесли.
– Мысль здравая, логичная. Испытаем?
– Ну попробуйте, – поддержал криминалист. Маевтику не любил, но играл в нее с удовольствием. Только с Ванзаровым.
– Самбор комплекции, как погибший. Иначе Зволянский не ошибся бы.
– Допустим.
– В этом теле около… – Ванзаров глянул, прикидывая вес, – около пяти пудов[36].
– Чуть меньше, – согласился Лебедев.
– Одному не вытащить.
– Могло быть двое.
– Вопрос: жертву зарезали до или после того, как оглушили Самбора?
– До, – поспешил Лебедев.
– Вопрос: Самбор видит, как убивают человека, и не пытается спастись. Стул бросить или позвать на помощь…
– Выходит, что после…
– Вопрос: погибший видит, что Самбора оглушили, и не пытается спастись? Сидит перед зеркалом и ждет, когда ему перережут горло?
Аполлон Григорьевич задумался.
– Я понял! – вдруг воскликнул он. – Убийца пришел вместе с жертвой. Оглушил Самбора, а потом прикончил напарника. Чтобы не оставлять свидетеля.
– Тем самым указал, что Самбор не вышел на прогулку, а похищен, – сказал Ванзаров.
Попытка спасти блестящую идею провалилась. Аргументов не нашлось.
– Считаю, что Самбора оглушили, – сказал Лебедев. – Кто-то вытащил его на себе, делая вид, что приятель пьян.
– И филеры его не заметили?
– Ну… Всякое бывает, – Аполлон Григорьевич еще боролся с маевтикой, но исход поединка был ясен обоим. – Уверен: преступник – физически сильный человек.
Будто соглашаясь, Ванзаров кивнул.
– Самбор вышел из номера в полном сознании и без принуждения.
Разочарования Лебедев не скрывал.
– Опять гипноз? Таким манером все что угодно можно объяснить.
– Гипноза не было, – уверенно ответил Ванзаров. – Самбор ушел по собственной воле. Из номера – наверняка.
– А как же филеры?
– Филеры следят за тем, что им поручили.
– Не понимаю! – возмутился криминалист. Маевтика кончилась, а ясность не наступила. – Напустили туману, опять жульничаете. Ну погодите…
Ванзаров попросил снять простыню. Пора было сделать то, чего он искренно не любил. И даже стеснялся: осмотр одежды погибшего. Как ни странно, ему было стыдно шарить по карманам мертвеца. Только об этом никто не догадывался. Даже великий друг.
Широким жестом Лебедев накинул ткань на лицо убитого. Белое полотно повисло скульптурной фатой. Ванзаров прошелся по пиджаку, жилетке и карманам погибшего. Находок оказалось маловато: несколько гривенников, новенькая бумажка в двадцать пять рублей, сложена пополам, и записка, написанная быстрым, но правильным почерком.
– По-польски разумеете? – спросил Лебедев, заглянув в бумажку.
– Общий смысл понятен: Стефка просит Збышека прибыть к нему в двести второй номер «Англии» к шести часам… Имя погибшего установлено.
Аполлон Григорьевич вернул простыню, будто заботился, чтобы мертвый не озяб.
– Погибший – знакомый Самбора?
– Подписать «Стефка» может только старинный друг, – ответил Ванзаров. – Заметили странность в записке?
Лебедев ответил нечто невразумительное.
– В ней нет подробностей. В номере нет ни вина, ни чая, ни закусок. В ресторан не пошли. Что странно при встрече давних друзей.
– Кто этих поляков разберет. Жадные и прижимистые: может, обнялись и поболтали. Пока одному горло не разрезали…
– Встреча была деловая, – Ванзаров указал на купюру. – Збышеку заплатили за услугу: купюра новая. Краткость записки логично предполагает: Самбор заранее известил приятеля, что приезжает в Петербург. Только не знал, в какой гостинице его поселят. Записка дает адрес и время встречи. Остальное было оговорено заранее.
И снова Ванзаров уставился на нитки, свисавшие с люстры.
– Наверняка этот Збышек тоже спирит, вместе хотели вызвать духа освобождения Польши, – задумчиво сообщил криминалист. – Или на пару прогуляться в четвертое измерение.
– Блестящая идея, Аполлон Григорьевич, – сказал Ванзаров и направился к креслу, которое давно приметил. В нем не было ничего особенного, кроме того, что его развернули от камина.
Лебедев терялся в догадках: шпилька или похвала? Кто разберет чиновника сыска.
Заглянув за кресло, Ванзаров вытащил потертый саквояж. Щелкнув замками, он выложил на сиденье кресла руку, торчащую из рукава пиджака с манжетой сорочки, белую маску с прорезями для глаз и рта, ножницы, моток ниток, лаковую деревянную коробку с надписью «Энсейнеттъ» и дощечку, на которой был закреплен шнурок бронзовыми зажимами.
Не дожидаясь приглашения, Лебедев схватил лакированную коробку, открыл крышку и вытащил новенький фотоаппарат.
– Какая прелесть, – не скрывая зависти, сказал он. Не каждая актриска удостоилась такой похвалы. – Небольшая складная камера, снимает на пленке в катушке, можно перезаряжать на свету. Анастигматический объектив «Герц». Чудо! А мне такой купить отказались. Пожалели семьдесят рублей!
– Отличная модель, – согласился Ванзаров. Он давно засматривался на дорогую игрушку, которую можно брать в путешествия. – Легкая, без штатива. Упереть локти в спинку кресла, и делай фотографии.
Не слушая, Лебедев жадно вертел аппарат.
– Пленка заряжена, сделано несколько снимков, – сообщил он и глянул на прочие находки. – Ошиблись, друг мой, Збышек-то прогулялся перед смертью в четвертое измерение. Узелок имени Целльнера завязал… Неужели успешно?
И правда: посередине шнурка находился тугой узел.
Ванзаров перевернул дощечку. На обратной стороне виднелась потертая, но читаемая этикетка: «Фокусы и волшебные аппараты К. Алексеева. С. – Петербург, угол Гороховой и Бол. Морской ул.». Проведя большим пальцем по днищу коробочки, Ванзаров нащупал бугорок. Нажал. Шнурок бесшумно юркнул, спрятав узел в потайное отделение дощечки. Концы шнурка, закрепленные бронзовыми стяжками, были фальшивые. Фокус можно показывать одной рукой: зажать дощечку в ладони и наколдовать шнурок на глазах удивленной публики. Главное, заклинание не перепутать. Что Ванзаров и проделал. Правда, без заклинания.
Великий криминалист выразился напрямик.
– А еще знаменитый спирит, – закончил он тем, что можно напечатать в книжке. – Вот как на спиритическом сеансе предметы являются. Рука и маска уже заготовлены. Вот и вся тайна четвертого измерения. Обман и фокусы…
– Да, фокусы, – согласился Ванзаров. – Аполлон Григорьевич, сможете проявить пленку и напечатать снимки?
Лебедев прижал к груди фотоаппарат, как любимое дитя. Которого у него не было. Вероятно, не было. Точно неизвестно.
– Как только закончу тут…
– Нельзя откладывать. Нужно срочно. Возможно, на снимках убийца.
Отказать было нельзя. Лебедев обещал, что не пройдет пары часов, как фотографии будут готовы.
Как только ураган криминалистики унесся, в номере стало тихо. Отделавшись от слишком любопытного друга, Ванзаров остался с трупом под покрывалом и своими мыслями. Стараясь лишний раз не смотреть на белый объект, он обошел гостиную.
Предметы гостиничного номера не трогали.
В спальне оказалась застеленная кровать, которой еще не пользовались. В шкафу на плечиках висели четыре модных костюма, на полках разложены дюжина свежих сорочек, галстуки и нижнее белье. В дорожной шкатулке хранилась парочка золотых заколок и три пары запонок. Место для четвертой пустовало. Модный спирит жил на широкую ногу, мог позволить себе недешевый гардероб. Вещи несли следы аккуратной заботы.
В кабинете, куда напоследок заглянул Ванзаров, царил порядок, не нарушенный постояльцем. Только на письменном столе чернильная ручка лежала на листе бумаги, разрезанном напополам.
Вернувшись в гостиную, Ванзаров подошел к вешалке и проверил карманы легкого пальто, в каком не погуляешь по Петербургу в декабре. Нашелся чистый платок, портмоне, набитое новенькими четвертными купюрами[37], и билет на поезд из Варшавы. Фетровая шляпа была модная, но бесполезная в морозы.
Оставалось сделать необходимое. Иначе из соседних номеров начнутся жалобы. Ванзаров отдернул шторы. Из окна виднелся Исаакиевский собор в блеске заснеженного купола. Он открыл форточку. В духоту ворвался морозный воздух и колокольный благовест.
Подойдя к двери, Ванзаров напоследок оглянулся. Под вешалкой что-то блеснуло. Нагнувшись, он поднял массивный перстень фальшивого золота. Печатки с гербом или камешка не было. Зато из дужки кольца торчало тонкое лезвие. Острое, как бритва. Предмет редкий, воровской. Ванзаров знал его по полицейским фотографиям, но в руках держал впервые. Инструмент карманников, что орудуют в конках и поездах. С виду обычный перстенек, но если нажать в нужном месте, выскакивает лезвие. Ловко карман разрезать или сумочку. И опасное оружие: в пустой руке вдруг ножик появляется. Кто напросится – лицо изуродовать.