Попавшись так, что отказать невозможно, Лебедев изобразил кривую улыбку.
– Слушаюсь, ваше благородие, – сказал он, подхватывая походный саквояж. – Давно так весело не справлял праздник…
Отдав Курочкину необходимые распоряжения, Ванзаров глянул на карманные часы. Было достаточно поздно, чтобы начальство потеряло терпение окончательно.
Среди тягот жизни директора Департамента полиции была повинность, от которой не имелось спасения. На главные праздники – Рождество, Пасху и тезоименитство Сергей Эрастович обязан был поздравлять высшие лица и принимать поздравления от подчиненных. Традиция не менее крепкая, чем получать «на гуся». Вчерашний день Зволянский носился по столице, отдавая поклоны и комплименты, выражая почтение и желая благополучия, одаривая приятными подарками, закупленными у Фаберже. Золотая собачка с гранатовыми глазками – безделушка и пустяк, но бывает, что от пустяков зависит карьера. Праздник влетал в копеечку, но положение обязывало не скупиться. Сегодня начинался второй акт праздничной пытки.
Возвратившись после героического спасения Ванзарова, Сергей Эрастович застал ранних визитеров. Ему отдавали поклоны и комплименты, выражали почтение и желали благополучия, поднося милые подарки ему и супруге. После церемоний гости приглашались за стол, на который повар с кухарками еле успевали подавать новые кушанья. За утро за этим столом побывало человек пять. Сейчас за столом восседал единственный гость. Зволянский много бы отдал, чтобы этот человек никогда не переступал порог его дома. К полицеймейстеру Цихоцкому он относился с осмысленным презрением. Но ничего не мог поделать: улыбался и поддерживал приятную беседу.
Глава киевской полиции прослужил меньше года, но на него было десяток донесений. Трети из того, что сообщалось, хватило бы для начала расследования, а то и ареста. Цихоцкому все сходило с рук. Сергей Эрастович предполагал, что у него имеются особые покровители. Он знал, что Цихоцкий был вызван министром МВД, ожидал, что из кабинета Горемыкина тот выйдет сразу в отставку. Ничего подобного: Цихоцкий благоухал одеколоном, сверкал новеньким мундиром и беспощадно поглощал закуски.
Слуга доложил, что прибыл господин Ванзаров. Зволянский вздохнул с невольным облегчением: будет повод оставить мерзкую личность на жену.
– Ну наконец-то, Родион Георгиевич, заждались, – сказал Сергей Эрастович, вставая и пожимая руку.
Порыва внезапной ласки Ванзаров не ожидал. Но понял ее причину. Он поклонился начальнику, отдал поклон его жене и сдержанно кивнул полицейскому с серебряными погонами, который рассматривал его снисходительно.
– Экий молодец, – сказал он, жуя кусок осетрины. – Кто таков?
– Позвольте представить, господин полицеймейстер, чиновник сыскной полиции Ванзаров, – как ни желал, Зволянский не мог увести гостя сразу. – Один из лучших в столичном сыске. Как меня уверяют. Я не вполне уверен.
Светскую шутку полковник не оценил. Тяжеловесно поднялся, принял величественную позу, засунув руку с салфеткой за борт форменного кафтана.
– Служить в полиции, молодой человек, великая честь! – Цихоцкий наставительно погрозил пальцем. – Служите честно. Служите верой и правдой. Не за награды и чины, а за совесть! Совесть для полицейского – это душа! Не потеряйте совесть, берегите ее как мать свою…
– Благодарю, господин полковник. Ваше наставление сохраню в сердце, – ответил Ванзаров. Покорность чиновника сыска сильно порадовала Сергея Эрастовича.
– То-то же, юноша… У меня в Киеве тоже сыск имеется. Такие жулики служат, будь моя воля, я бы их сразу на каторгу упек. Только новых где найдешь? Новые еще хуже будут. Вот так… Ну, благодарствую, Сергей Эрастович, за угощение… Подарок мой вашему лакею передал. Там в корзинке груши киевские засахаренные и немного брильянтов. Наши евреи-ювелиры как узнали, что в столицу собираюсь, сами прибежали, непременно просили вам передать скромный дар… Не побрезгуйте.
Полковник вытянулся, отдал поклон, погрозил пальцем Ванзарову и маршевым шагом покинул столовую. Зволянский вытер сухой лоб.
– Идиот, – с чувством сказал он. – Но со связями.
Киевский полицеймейстер был сущим пустяком по сравнению с испытанием, которое выпало силе воле Ванзарова. Он не мог оторвать взгляда от стола, заставленного блюдами, яствами, угощениями и напитками. Запеченный поросенок, мясные рулеты и буженина, осетрина и заливное, икра трех сортов, рябчики и каплуны, холодные закуски и паштеты и прочее, чего уже невозможно описать, чтобы не проглотить голодную слюну. Что Ванзаров и сделал. Он был голоден как волк зимой. Последний раз ел вчера утром. Стол гипнотически манил, призывая припасть и поглощать до полного изнеможения.
– Родион Георгиевич, голодны? Желаете закусить?
Ручаться за себя Ванзаров не мог: чего доброго, накинется как дикарь. Порой он не ел сутками, но уж если оказывался за столом, обеду несдобровать. Праздничному столу – тем более.
– Благодарю, я сыт, – сказал он и заставил себя отвернуться от поросенка, который дразнился копченым пятачком.
– Ну и хорошо. Здесь покоя не дадут…
Оставив жене указания развлекать гостей, Сергей Эрастович провел чиновника сыска в кабинет. Уселся не за рабочим столом, а в удобное кресло около мраморного камина, соседнее определил Ванзарову.
– Докладывайте…
Потребовались усилия, чтобы отогнать улыбку наглого поросенка.
– Изложу в порядке событий, – сказал Ванзаров, глотая сухую слюну.
– С нетерпением…
– Около пяти часов Стефан Самбор передал портье гостиницы записку…
– Какую еще записку? – перебил Зволянский. – Филеры доложили, что Самбор спрашивал про рестораны.
– Филеры не виноваты. Портье обманул их: получил от Самбора солидный куш с условием никому не рассказывать, что ему передана записка для отправления. Портье думал, что это любовное послание.
– Кому Самбор отправил записку?
– Старому приятелю по Варшаве: фокуснику Збышеку Бжезинскому. Тот проживал в Песках. На одной из Рождественских улиц.
Сергей Эрастович не скрывал сомнений:
– Зачем спириту понадобился фокусник?
– Самбору нужны были фотографии якобы спиритического опыта. Збышек доставил бутафорскую руку, маску, дощечку со шнурком, на которой по волшебству появляется узелок, и фотоаппарат. Руку и маску по очереди подвешивали на черных нитях, привязанных к люстре, чтобы на фотографиях они появлялись из воздуха. С дощечкой проще: достаточно держать на ладони, чтобы на снимке получить доказательства посещения Самбором четвертого измерения.
– Выходит, Самбор – обманщик? – в голосе Зволянского слышался скорее испуг, чем раздражение.
– На это счет сведений не имеется, – ответил Ванзаров. – Разумно предположить, что на сеансах фотографу трудно сделать снимки. А они нужны как доказательства силы медиума. Самбор задумал устроить постановку вдали от Варшавы. Тем более старинный друг не выдаст тайну. За это Збышек получил солидную оплату: двадцать пять рублей.
Объяснение Зволянский счел приемлемым, потребовал продолжать.
– Фокусник прибыл около семи вечера, сделал все, что от него требовалось. За исключением того, что не умел фотографировать: он снимал на старую засвеченную пленку. Ни он, ни Самбор этого не знали. Когда сеанс фотографирования подходил к концу, в номер постучали. Вошла мадемуазель, пригласила Самбора ненадолго покинуть номер. Как галантный кавалер и любитель красивых барышень, Самбор не мог отказать.
– Вот так запросто вышел с первой встречной?
– Она назвалась именем другой барышни, поклонницы Самбора, которая с ним заранее переписывалась и уговорила провести частный сеанс. Раз уж он приезжает в Петербург.
Сергей Эрастович насторожился, как настоящий полицейский.
– Кто такая?
– Прасковья Ладо, – ответил Ванзаров и взял паузу, ожидая обязательную реакцию.
Зволянский не разочаровал.
– Кто-кто? – повторил он, явно изумленный.
– Боевик Ляля, которая проходит по всем разыскным спискам. В «Англии» она остановилась по своему настоящему паспорту…
– Опять проглядели, – с тоской проговорил Сергей Эрастович. – Куда повела Самбора?
– В соседний, 205-й номер. Там Самбор был подвергнут гипнотическому воздействию, переодет в женское платье и выведен Ладо из гостиницы.
– Откуда вам это известно?
– В 205-м номере Ладо не жила, он пуст. В гостиной стулья развернуты так, чтобы на них можно было положить загипнотизированного. Шея человека находится на спинке одного стула, щиколотки на другом. Тело деревенеет настолько, что гипнотист может на него встать. Известный опыт, показывающий силу гипноза.
Сергей Эрастович представил, как может выглядеть лежащий на спинках стульев, на котором кто-то стоит, и счел это вне законов смысла. Верить – нельзя. Пытаться понять – бесполезно.
– Ладо владеет гипнозом? – спросил он.
– Кто провел гипнотическое воздействие, неизвестно, – ответил Ванзаров.
– Есть предположения?
– Оба известных мне сильнейших гипнотиста мертвы, – были названы имена, которые Зволянский знал по происшествиям октября и ноября.
– Выходит, кто-то новый, – заключил он.
– Вероятно, – согласился Ванзаров. – Самбора вывели из гостиницы и куда-то увезли.
Сергей Эрастович желал иной развязки.
– То есть вам не известно его местонахождение?
– В этом нет критической необходимости, господин директор.
Спокойствие Ванзарова было вызывающим. Зволянский ощутил подступающую досаду: опять эта наглость сыщика.
– Почему же, Родион Георгиевич?
– Самбор объявится в самое ближайшее время. Возможно, уже сегодня.
– Неужели? Вы окончательно уверены?
– Так точно, – ответил Ванзаров, чем отрезал себе пути к отступлению. Если логика ошиблась, это будет его последнее дело в полиции. – Самбора не похитили восторженные поклонники. Его не похитили с целью получить выкуп. И его не похитили, чтобы убить или прятать.
– Зачем же его выкрали?