– Пробовали назвать Охчинскому мою фамилию?
Судя по печальной улыбке, доктор пробовал не раз.
– Понимаю, что хотите навестить Константина Владимировича, но он не реагирует… Даже жену его не стал пока вызывать… Остается надеяться на чудо… За ним круглосуточный уход…
В этом Ванзаров не сомневался.
– Позвольте отнять у вас немного времени, – попросил он.
– Что уж… Теперь спешить некуда…
– Вы рассказывали о приятеле доктора Котта, неком Чухонцеве…
– Да, да, «Чухонский Кот», – Сергей Николаевич печально усмехнулся.
– Прошу пояснить.
– Мы их так называли… Они были неразлучными приятелями и полными тезками: оба Николаи Петровичи. Ничего удивительного: два самых частых имени. Оба развивали глупейшие теории про ясновидение и телепатию. Чухонцев занимался ясновидением…
– Вы говорили, что темой Чухонцева была телепатия? – спросил Ванзаров, надеясь, что доктор не держит в голове ненужный мусор.
– Нет-нет, именно ясновидением. Я это прекрасно помню, спорил с ним на эту тему… Телепатией занимался Котт, издал брошюру за свой счет… Полная глупость… Ну так вот, года три они занимались врачебной практикой, а втайне – своими теориями. А потом случилось несчастье…
– Общаясь с больными, доктор Чухонцев не заметил, как сам ушел во тьму? – спросил Ванзаров. – Он стал пациентом?
– Вашей памяти можно позавидовать, Родион Георгиевич… Процитировали меня… Только причина была иная: на глазах Чухонцева погибла молодая жена, утонула, катаясь на яхте в Финском заливе… Демоны, что дремали в глубинах его сознания, вырвались…
– Как имя-отчество мадам Чухонцевой?
– Простите, не знаю. Спросите доктора Котта, они наверняка поддерживают связь.
– В чем заключалась… – Ванзаров подбирал слова, – болезнь Чухонцева?
– Это должен помнить его лечащий врач.
– Могу с ним побеседовать?
Сергей Николаевич глянул особенным докторским взглядом, каким изучают пациентов.
– А в чем ваш интерес? Зачем вам понадобился Чухонцев?
– Проверяю некоторые факты, – ответил Ванзаров. – Кто был его врач?
– Его вел тогда молодой, но очень талантливый доктор Охчинский, Константин Владимирович, – Успенский хотел насладиться эффектом.
Эффект не слишком удался. Ванзаров остался невозмутим. Будто знал ответ.
– Больничная карточка Чухонцева сохранилась? – спросил он.
– Несколько лет назад был ремонт, старые документы пропали… Но если бы лежали в архиве, простите, Родион Георгиевич, врачебную тайну никто не отменял… В одном могу заверить: Чухонцев не показывался у нас со времен выписки. Никаких сведений о нем у меня нет.
Ванзаров собрался отдать поклон, но дверь приемного покоя опередила. Могучий санитар попросил доктора Успенского срочно пройти в палату номер семь. Причина была неожиданной.
Ожидание затягивалось. Санитар прикрывал собой дверь. Он был выше и шире в плечах. На любительском ринге Ванзаров и не таких заваливал. Устраивать поединок в больничном коридоре было не слишком вежливо.
– Как внезапно Константин Владимирович очнулся, – сказал он, будто у них врачебная конференция. – Столько времени в кататонии и вдруг пришел в себя.
Ванзаров покачал головой, добавив что-то вроде «ай-яй-яй» или «ой-ей-ей».
Санитар сомневался, можно ли говорить с посторонним, но благостный вид и какая-то особая уверенность, исходившая от господина, убедила.
– Закричал так, я чуть с табурета не свалился, – доверительно сообщил он.
– Что вы говорите, коллега? Ну надо же… Трудно поверить, – сообщил Ванзаров, будто близкому приятелю. – А мы как раз с Сергеем Николаевичем обсуждали: как доктор Охчинский может побороть недуг. К нему кто-то заходил?
– Посещения доктор Успенский строжайше запретил. Да и я на сестринском посту дежурил.
– Но ведь медицинская сестра заходила с уколом? – наугад спросил Ванзаров, не вполне представляя, что дают больным по утрам. Его общение с психиатрией напоминало беспощадный бой.
Санитар мотнул головой, похожей на чугунное ядро.
– Доктор Успенский назначения отменил. Потребовал полный покой.
– Завтраком хоть Константина Владимировича накормили?
– Сергей Николаевич сам с ложечки бульоном кормит, не доверяет, – печально добавил санитар.
– Да, коллега, методика верная, – сказал Ванзаров, подумав, что быть доктором не слишком сложно: главное назваться. Немного уверенности, спокойствия и многозначительный вид. Остальное больные сами додумают. – Что же доктор Охчинский закричал? Как обычно?
– Как сказать, – санитар замялся, не зная, что означает «как обычно». – Вопил: «Это что такое! Как понимать! Безобразие!»
Ванзаров покивал самым многозначительным образом.
– Ну, конечно, этого следовало ожидать. Пора, пора, пройду в палату, помогу Сергею Николаевичу.
Санитару не хотелось держать такого приятного господина, но нарушать приказ Успенского – того меньше.
– Прошу простить, доктор приказал никого не впускать, – сказал он, словно жалея, что вынужден проявить такую невежливость.
– Все верно, коллега, посторонних нельзя пускать, – ответил Ванзаров и похлопал санитара по плечу. Мышцы трицепса были каменные. – Ко мне это не относится.
– А вы кто будете?
– Консультант по вопросам гипнотического воздействия, – Ванзаров легонько поклонился и, оттиснув санитара, проник в палату и захлопнул дверь.
Комната мало походила на больничную обитель. На окнах нет решеток, вместо лампочки в клетке висела небольшая люстра, стены оклеены бумажными обоями в мелкий цветочек. Имелась настоящая кровать с толстым матрацем, а не больничная панцирная, столик и два стула. На смятом одеяле в больничной пижаме восседал Охчинский, сложив ноги по-турецки. Взгляд его был чист и разумен. А вот взгляд Успенского не сулил ничего хорошего.
– Вам что здесь? Выйдите! – бросил он.
Ванзаров пропустил мимо ушей.
– Доброе утро, Константин Владимирович, – сказал он с поклоном. – Как себя чувствуете?
– А, Ванзаров! – обрадовался Охчинский как старому приятелю или вернувшемуся пациенту. – И вы здесь? Благодарю, отлично… Как у вас шрамы быстро зажили и волосы отросли… Просто чудо…
– Господин Ванзаров, прошу вас, – порыв Успенского разбился о гранитный взгляд чиновника сыска. «Как волна без надежды бьется о причал» – написали бы в пошлом романчике, не в нашем, конечно. – Делайте, что хотите…
Отчаянно махнув, Сергей Николаевич отошел к столу, уселся, подперев щеку кулаком. Без психологики было ясно, как он зол, сердит, раздосадован, что грубые личности смеют влезать в тонкий мир психиатрии. Возможно, он пожалел, что Ванзаров отделался шрамами, когда попал в лапы психиатрии. Но это осталось в тайниках его души.
– Константин Владимирович, как вы тут оказались? – продолжила грубая личность.
Охчинский игриво подергал плечами.
– Сам не пойму! – весело ответил он. – Наверняка розыгрыш коллег… У нас была врачебная конференция, что-то мне заснуть захотелось… Так они вот что устроили: одели меня в больничное и уложили в палату. Ах, шутники! Так ведь, Сергей Николаевич?
Доктор шутливо пригрозил Успенскому. Тот отвел глаза.
– Уж такие шутники, – согласился Ванзаров. – Сколько же вы проспали?
– Видно, всю ночь провалялся, жена беспокоится, надо домой заглянуть, – Охчинский попытался встать, но его шатнуло. – Ох, что-то я без сил…
– Сидите уже, Константин Владимирович, – подал голос Успенский. – Успеете домой. Я записку послал вашей супруге, она не волнуется.
– Спасибо, Сергей Николаевич, – Охчинский привалился к стене. – Что-то я не вполне в силах… Какое у нас сегодня число?
– А вы как думаете?
– Ну, коллега, вы меня как больного спрашиваете… Хорошее же… Сегодня 1 ноября. Довольны? То-то же… Скоро декабрь, Рождество, Новый год… На «гуся» получим… Повеселимся на праздниках… Да что вы такие мрачные, господа?
– Сергей Николаевич, позвольте, отниму буквально пару минут, – извинительным тоном обратился Ванзаров.
Успенский рукой махнул: уже все равно дров наломали.
– Константин Владимирович, много лет назад у вас был пациент по фамилии Чухонцев, помните?
Охчинский сложил на груди руки в больничной пижаме.
– Как не помнить… Бывший коллега, можно сказать…
– В отношении него полиция наводит справки. Мне необходимо знать: что с ним случилось? Какого рода была болезнь? Факты не попадут ни в один протокол, врачебная тайна не будет нарушена.
Охчинский оборотился к Успенскому.
– Как быть, Сергей Николаевич?
– Господин Ванзаров не отвяжется, – ответил тот. – Дело прошлое, за давностью лет можно считать забытым…
– Соглашусь, – Охчинский сменил веселость на врачебную строгость. – Господин Чухонцев так сильно пережил смерть молодой жены, что вообразил себя виновником происшествия.
– То есть был уверен, что он ее убил? – спросил Ванзаров.
– Не совсем так. Он стал считать себя тем человеком, по вине которого погибла его супруга: капитаном прогулочного катера. Он не справился с волнами, катер перевернулся, пассажиры попадали в воду, молодая женщина не умела плавать, почти сразу пошла ко дну. Чухонцев наблюдал за этим с берега в бинокль. Сознание его не выдержало удара, он стал называть себя капитан Шварц, все пытался спасти катер и пассажиров. Трудный случай…
– Вам удалось ему помочь?
Охчинский будто замялся.
– Как вам сказать… Скорее всего, он умело изобразил излечение… Он ведь доктор, знает внешние симптомы… Умеет притворяться здоровым. Болезнь никуда не ушла…
– Наблюдали его после?
– Нет. Чухонцев после выписки не появлялся. Направлял ему вызовы, он не приходил. С тех пор прошло не менее пятнадцати лет. Не имею о нем никаких сведений.
– Чем он занимался после болезни?
– Не знаю, простите…
– С женой его были знакомы?
– До болезни Чухонцева мы не были друзьями, – строго ответил Охчинский. – И в доме у него не бывал… С супругой не имел чести быть знаком. Звали ее, кажется… Зинаида Петровна… Или Елизавета Ивановна… Не помню… Для лечения это не имело значения…