— Перекусим? — подмигивает следователь.
Я не выламываюсь и беру бутерброд. Эдуард Васильевич наливает в стаканы крепко заваренный чай. Жуем не спеша, не докучая друг другу пустой болтовней. Коренев вздыхает и обдумывает какие-то свои невеселые мысли, а может, страдает с похмелья. Как я догадываюсь, запивает он хорошо. Я его понимаю. От такой жизни и от такой зарплаты запьешь. Но на работе это не сказывается. Эдуард Васильевич злость на мне не срывает и разговаривает по-человечески. Он очень не глуп, но не делает умную морду и не строит мне всяких ментовских ловушек. Мне приятно, что он не жлоб и не отводит меня в клетку возле дежурки, чтобы в одиночестве сожрать свой обед. Впрочем, я допускаю, что ему выделяют деньги на подкормку арестованных. Ну и что, если выделяют? Когда человек сволочь, то он прожрет эти деньги, а арестованного не спросят, кормили его или нет.
Мы по-братски съедаем обед, закуриваем «Нашу марку» и минут на двадцать погружаемся в чтение. Эдуард Васильевич читает «Советскую Россию», а я — «Спид-инфо». Идиллия, да и только! Но идиллии не получается. Сейчас мы почитаем, и следак с актерской фамилией станет подталкивать меня к признанию. Коренев сопит, погруженный в обличительные статьи «Советской России». Я отрываю глаза от ослепительной задницы, дразнящей с разворота «Спид-инфо». Синяки на промежности от башмаков генерала-бульдога у меня уже прошли, и, несмотря на безрадостное положение, мне хочется женщину.
— Интересная газета? — спрашиваю я Коренева, кивая на «Россию».
— Слишком много эмоций. Но как любое издание оппозиции ее интереснее читать, чем официоз.
— Начальство не преследует за коммунистические издания?
— Нет. В обеденный перерыв что угодно читай. А в остальное время раскрывай преступления.
«Ну, сейчас начнется», — зевая, подумал я.
Коренев неторопливо складывал газету с огромным заголовком «Куда привели Россию?». Куда привели страну, я догадывался. В помойку, если не сказать крепче. Но мне на это наплевать. Точнее сказать, я об этом не задумывался. Я долго жил совсем в другом мире, и меня мало касались такие вещи, как цены на сахар, чья-то невыданная зарплата и даже война в Чечне. Люди из моего круга в Чечне не воевали.
— Послушай, Саня, — заговорил Коренев, — дело твое не простое, и я о тебе много всяких справок наводил. Даже в Красный Яр не поленился слетать… И вот получается такая картина. Жил в городке Красный Яр простой мальчик. Любил книги, рыбалку, неплохо учился, в меру балбес, в меру разумный. В семнадцать лет стал кандидатом в мастера спорта по плаванию. Упрямый парень, молодец!
Мы снова закурили следовательские сигареты. Меня тянуло в сон, потому что ночью я опять плохо спал. Коренев дремать мне не дал и вынул из толстой папки какую-то бумажку.
— Но время безжалостно меняет людей! — Эдуард Васильевич сделал драматический жест. — Вот институтская характеристика за пятый курс. К учебе относится недобросовестно, от коллектива группы держится особняком, скрытен, допускает циничные высказывания… Ну, это бумажка, а устно тебя описали еще краше, бабник, эгоист, очень любит красивую жизнь, изо всех сил ищет богатую жену.
— Ну и чего плохого! — огрызнулся я. — Вы, что ли, баб не любите?
— Люблю, точнее, любил. Скажи, что тебя так изменило? Москва, перестройка, чужая жизнь, богатые компании?
— Знаете, Эдуард Васильевич, не надо меня выставлять полным дерьмом! Я никогда не притворялся. Если вы тянете ниточку к Кате, то я не отказываюсь. Деньги в моей женитьбе сыграли не последнюю роль. Ну и что?
— Ничего. Только почему на столе у твоей жены обнаружили записку, написанную задолго до ее смерти? «Я от всего устала. Прощайте». Не вяжется. Обычно такие записки пишут перед самоубийством, а не за полгода до него. Что скажешь?
— Откуда я знаю.
— Ну-ну… а ведь причин для самоубийства так и не увидел. Не верю я в него.
Мы закуриваем на прощание еще по сигарете, и меня увозят в родную шестиместную камеру номер двести девять. После одного из допросов Надым преподал мне короткий и очень понятный урок.
Хорошо поужинавшие Борман и Женька весело пихали друг друга локтями, пытаясь столкнуть с лавки. Оба мускулистые, сытые, они не знали, куда девать силу. Тюрьма их совсем не угнетала, оба были уверены, что больше условного приговора не получат, а жрали они за решеткой куда лучше простого гражданина России. Надым, зевая, поднялся со своего места:
— Застоялись, жеребцы?
— Есть маленько, Алексей Иваныч.
— Давайте-ка разомнитесь. Кто кого на руках одолеет. А это приз победителю. Участвуют все.
Он положил на стол пачку «Честерфильда» и яркую зажигалку с фотографией голой девицы.
Звездинский участвовать в чемпионате не хотел, но и отказать Надыму побоялся. Женька и я без труда согнули его руку, а Борман, дурачась и делая вид, что обессилел, припечатал Звездинского костяшками к столу с такой силой, что тот заорал от боли. Попытался выдернуть посиневшую кисть, но Борман сжимал ее все сильнее.
— Пустите, слышите…
— А ты че сам в меня, как клещ, вцепился? — смеялся Серега.
— Больно же.
— Брейк! — скомандовал Надым.
Борман разжал руку, и Звездинский испуганно шарахнулся прочь. Потом выбыл Женька. Силенка у «бычка» имелась немалая, но я все же прижал его руку к столу. В финал вышли мы с Борманом. И тут началось непонятное.
Я был уверен, что мне не выстоять, однако мощные мышцы Сереги оказались не такими сильными, как я ожидал. Подобная картина иногда наблюдается у культуристов, накачавших мышечную массу за короткий срок.
— Можно повторить? — спросил Борман, повернувшись к Надыму.
— Если Сашка не возражает, — пожал плечами авторитет.
Надым первый раз назвал меня по имени. Значит, понял, что я чего-то стою. Мы схватились вновь. Отжимая его кисть, я почувствовал, что он поддается мне нарочно. Я тоже ослабил нажим, но Борман не пытался припечатать меня к столу, изображая последние усилия. Зачем он это делает?
— Ну чего вы телитесь? — прыгал от нетерпения Женька.
Даже Звездинский придвинулся ближе, внимательно наблюдая за поединком. Я рывком прижал руку Бормана к доскам стола. Поддаешься, и черт с тобой! Серега потер кулак и вдруг заявил:
— Хитришь, Ерема!
— В чем я хитрю?
— Локоть незаметно двигаешь…
Обвинение было настолько абсурдным, что я решил не спорить. Но Борман от меня не отставал.
— Локтями по столу любой сможет возить. Ты попробуй в честном бою помахайся.
Я мгновенно понял, куда клонит Борман. К драке. Ни хрена себе, честный бой! Да он двоих таких, как я, по стене размажет.
— А че не помахаться? — поддержал приятеля Женька. — Не в полную силу, а так на касание… чтоб костей не поломать. Разрешите, Алексей Иваныч?
Надым насмешливо оглядел меня:
— Сашка, что-то не сильно настроен. Может, боится… и правильно делает.
— Да вы что, Алексей Иваныч! Чтобы Ерема об…ся? Он не трус!
Меня загнали в ловушку. Отказаться, значило навсегда прослыть трусом. Начнется такая травля, что прежняя жизнь покажется медом. Если эти сволочи задумали подлянку, то мордовать меня будут все равно. Ладно, посмотрим!
Я принял вызов. Нам расчистили место в центре камеры, и мы с Борманом встали друг против друга. Моя немалая физическая сила и два года занятий карате оказались ничем по сравнению с бешеным напором стокилограммовой туши Бормана. От удара в живот я согнулся пополам, хватая ртом воздух.
— Вперед, Ерема! Не боись!
— Серега, пришиби его! — последнюю фразу выкрикнул Женька.
Борман дал мне отдышаться и даже позволил махнуть кулаком. Еще через секунду я валялся на полу, держась руками за костяшку голени, куда безжалостно и точно влепил башмаком Борман.
— О-о-о…
— Гля, запел! — дергался от смеха Женька. — Вставай, Ерема, чего разлегся?
Хотели поразвлечься, сволочи? Я вам такого удовольствия не доставлю… Борман ткнул меня носком башмака в бок. Я изловчился и схватил его обеими руками за ногу. Он попытался стряхнуть меня, но я держался крепко, мотаясь из стороны в сторону вместе с его ногой. Борман, нагнувшись, ударил меня кулаком по затылку. Перед глазами заплясали огненные чертики. Еще удар! Я вцепился зубами в голень. «Бык» заорал от боли:
— Убью, сволочь!
На меня сыпались удар за ударом. Наверное, я потерял сознание, потому что очнулся, лежа на полу лицом вверх. Женька лил на меня воду из кружки. Я попытался встать и, охнув от боли, снова растянулся на цементе. Борман отделал меня крепко… но представления не получилось. Спустя полчаса, я кое-как вскарабкался на свою верхнюю шконку и не слезал оттуда почти сутки. Кажется, я получил сотрясение мозга: тошнило, сильно болела голова, а левая половина лица превратилась в кровоподтек.
— Что случилось? — спросил надзиратель.
— Упал.
— Медицинская помощь нужна?
— Нет. Оклемаюсь и так.
Меня освободили от очередного допроса. Звездинский заварил крепкого чая, а Женька передал булку, кусок колбасы и пачку «Честерфильда».
— От Алексея Иваныча, — шепнул он.
А сам Алексей Иваныч на следующий день вполголоса наставил меня на путь истинный:
— Ты, Сашка, не дури. Дело, считай, доказано, упираться нечего. Кайся. Пойдешь в отказ, до суда не доживешь. Понял?
— Да.
Я хорошо понял Надыма и на допросах больше не упирался. Эдуард Васильевич Коренев занес мои показания в протоколы и снова провел очную ставку с Ириной. Я монотонно пересказал, как было организовано убийство, но Ирина все отрицала.
— Как хотите, Ирина Владимировна, — пожал плечами Коренев. — Доказательств достаточно.
В июне состоялся судебный процесс. Тесть к нему подготовился основательно. Меня полоскали, как грязную тряпку. Собрали все, что можно, и перед судьями предстал вконец разложившийся тип.
Даже адвокат вел защиту так, что, по его словам, меня лучше было бы прихлопнуть. Для общей пользы. Прокурор потребовал смертной казни, и в зале захлопали в ладоши. Я вздрогнул. К смерти я еще готов не был. Ирину публика воспринимала с сочувствием, считая, что она пошла на убийство подруги из-за любви ко мне.