— Сядь назад! — сказал Ханенок. — Придерживай его.
Вагиф молча перебрался назад, втащил обмякшее тело на сиденье и заглянул в лицо.
— Он умер.
— Точно?
— Точно. Останови машину, я пощупаю пульс.
Ханенок резко тормознул. Обернулся. На скулах вздувались желваки. Смерть приятеля его не слишком потрясла. Он просто злился. На всех, и в том числе на Вагифа.
— Ну и что теперь? — отрывисто спросил Ханенок.
— Давай думать.
— А че думать? Жмура с собой возить нельзя. Здесь его и закопаем.
— Прямо здесь?
— Нет, на центральной площади. И памятник поставим!
— Ладно, не ори! Тебя бы, как собаку, в степи зарыли! Наверное, не понравилось бы?
— Баклану уже все равно, — примирительно сказал Ханенок. — А на кладбище его не повезешь.
Он снова завел мотор, и метров через двести, свернув с проселка, спустился в неглубокую ложбину. Весной ложбина заполнялась талой водой, а сейчас, в конце лета, представляла собой потрескавшуюся глинистую плешину. Кое-где торчали пучки жесткой пыльной травы, ветер гнал серые шары перекати-поля. Впереди Ханенок разглядел несколько чахлых акаций и направил «Москвич» к ним. Из-под колес, быстро извиваясь, уползала серая маслянисто-отблескивающая гадюка.
— Веселое место! — сплюнул Ханенок.
Вообще-то кличка была Хан. Ханенком его окрестил Мирон. Смеялся, показывая золотую фиксу в верхнем ряду зубов.
— Ты еще молодой! Успеешь Ханом побыть. А пока Ханенок!
Он и, правда, был самым молодым по возрасту в бригаде Мирона. Молодняку Мирон не доверял. Как не жаловал и успевших наследить кругом уголовников. Хоть и сам отсидел три раза. Единственное исключение сделал для Ханенка. Брал он ребят, еще не попадавших в поле зрения уголовного розыска, смышленых и решительных. Долго присматривался, проверял (кого-то отсеивал) и только потом привлекал к основной работе.
Вагиф и Ханенок были наиболее приближены к Мирону. Оба считали себя заместителями. Мирон, поддразнивая, приближал то одного, то другого. Но дразнил лишь по мелочам. По-крупному рассчитывался щедро и с тем, и с другим. Знал, что оба — самые надежные помощники.
По натуре — разные, мало чем похожие друг на друга. Вагиф — продумывающий на три хода вперед, осторожный. Нюх у него поразительный и на опасность, и на хорошую добычу. Поэтому Мирон обычно ставил его старшим, когда сам не участвовал в деле.
Ханенок — тот проще, но предан Мирону, как собака. Только с собакой Ханенка сравнивать нельзя. По жестокости и решительности он обогнал любого в «семье». Так иногда называет свою бригаду Мирон. На манер итальянских мафиози. Называет с намеком, что и остальной спрос будет таким же.
На Ханенке висит половина трупов, оставленных «семьей». Сам Мирон иногда удивлялся, откуда в парне столько злобы к своим жертвам. Ханенок прошел детскую колонию, крутился на рынке, где его и подобрал Мирон. Тот мечтал о собственной тачке. Мирон дал денег на учебу, и когда Ханенок получил права, подарил новую «шестерку». Мог бы преподнести что-нибудь покруче, но не хотел никому лезть в глаза излишней навороченностью. На «шестерке» мотались по делам. Машина хоть и дареная, но куплена для работы. Так же, как и «девятка», и старый «Москвич», оформленные на Вагифа и Ерему. Иногда для нападений использовали угнанные машины. После дела их сжигали в каком-нибудь глухом месте.
Задание Мирона в принципе было несложным: поймать на трассе или стоянке хорошую иномарку, вытряхнуть пассажиров, повесить другие номера и перегнать в нужное место, где уже ждал покупатель. Машину нашли быстро. Новенькая «Ауди-100», небесно-голубого цвета, словно сама свалилась в руки. Засекли ее недалеко от дороги, в леске на берегу речки. Пассажиры перекусывали. Мужик лет сорока и женщина помоложе. Яркая брюнетка, в узких брючках и голубой, под цвет машины, блузке.
Будь мужик один, все бы закончилось иначе. Но Вагиф и Ханенок, переглянувшись, решили совместить приятное с полезным. Будь с ними Мирон, ни за что бы не позволил. Тот дело и развлечения никогда не путал. Вагиф, при всей его осторожности и жадности к деньгам, был не менее жадным до женщин, особенно, когда не надо было платить.
Их старый «Москвич» проехал мимо «Ауди». Баклан, сидевший за рулем, притормозил. Вагиф и Ханенок, опустив на лицо маски, выпрыгнули из «Москвича»! Мужчина среагировал мгновенно. Вскочив с одеяла, на котором была разложена еда, он бросился к своей машине. Ханенок, догнав его, ударил железным прутом по затылку. Удар был сильный. Мужчина свалился на траву и больше не шевелился.
Им бы хватать «Ауди» и сматываться, но уже вовсю играла дурная кровь. Брюнетку завалили на траву и, пока Ханенок держал ее за руки, Вагиф ловко стянул брюки вместе с трусиками. Женщина закричала, отчаянно вырываясь. Ханенок сдавил ей горло.
— Заткнись, если жить хочешь!
Вагиф, на правах старшего, снимал джинсы, а подбежавший к ним Баклан разглядывал ослепительно белые ягодицы женщины. Это было последнее, что он видел в своей жизни.
Хлопнул один, потом второй выстрел. Баклан, ахнув, стал опускаться на траву, зажимая ладонями живот. Еще два выстрела. Пуля вырвала клок мяса на волосатой ноге Вагифа. От боли и неожиданности он свалился рядом с женщиной. Ханенок выдернул из-за пояса ТТ. Мужчина, стоя на коленях у машины, целился в него из небольшого пистолета. Пистолет ходил ходуном в вытянутой руке, по лицу стекала кровь. Он еще не успел прийти в себя после удара прутом.
Ханенок нажал на спуск три раза подряд. Выстрелы слились в короткую трескучую очередь. Мужчину отбросило, ударило головой о дверцу, но пистолета он не выпустил и успел снова выстрелить. Пуля прошла возле уха Ханенка, упруго толкнув в щеку волной сжатого воздуха. Он невольно присел. В Ханенка еще никогда не стреляли, и сейчас с запозданием накатил страх, мгновенно выжавший испарину.
Приходя в бешенство от собственного испуга, он лихорадочно нажимал на спуск. Тело мужчины дергалось под ударами пуль. Затвор ТТ, лязгнув, встал в заднее положение — кончилась обойма. Женщина, поднявшись, сделала несколько шагов и упала. Мешали бежать волочившиеся за ногами брюки. Вагиф навалился на нее сверху, пытаясь душить. Ногти, раздирая кожу, впились ему в щеку. Он взвыл и разжал пальцы. Женщина снова вскочила.
— Сволочи! Твари… вы его убили!
Ханенок, подскочив, ударил ее рукояткой пистолета. Потом еще и еще. Он молотил, пока его не оттащил, схватив под мышки, Вагиф.
— Все… все! Она готова.
— Пусти! — рвался Ханенок. — Я их сейчас всех урою. Б…и! Козлы!
Он кричал, размахивая пистолетом. Потом стащил вязаную маску. По щекам стекал пот. Руки в перчатках, порванный на груди батник и пистолет без обоймы были густо заляпаны кровью. Вагиф, нагнувшись, поднял лежавшую возле тела женщины обойму и протянул Ханенку.
— На, забери.
Такого еще не случалось. Водители и прочие лохи обычно сдавались без сопротивления. Разве что пытались убегать. Прошлой осенью схватился за пистолет охранник, но его мгновенно застрелил Мирон.
Сейчас все складывалось хуже некуда. Юрка Баклан, ценный для бригады человек, водитель и автослесарь, разбиравшийся в любой марке автомашины, лежал без сознания. Две пули угодили ему в живот. Одна прошла навылет, вторая, видимо, застряла в позвоночнике. Вагиф истратил на него все бинты из аптечек обеих автомашин, но кровь продолжала сочиться. Тогда Вагиф туго перетянул ему живот рубашкой и вместе с Ханенком положил Баклана на заднее сиденье «Москвича».
В короткой бестолковой жизни Юрке Баклану постоянно не везло. Он хорошо зарабатывал на автосервисе, но быстро спился. Едва не умерев от литра технического спирта, закодировался и года два не брал в рот. Но это его не спасло. Баклана приметил Мирон и предложил работать с ним. Обещал большие деньги и не соврал. Из-за них Баклан быстро привык к трупам и однажды по приказу Мирона убил шофера. Неумело, но старательно задушил стальным тросиком. Ханенок да и остальные в бригаде относились к Баклану несколько свысока. Не было в нем настоящей крутости. Все… кончился Баклан.
Пулевая рана на ноге Вагифа была неглубокой, но сильно болела. Вагиф смотрел на нее с испугом — боялся заражения. Он промыл рану водкой, потом сделал несколько глотков прямо из горлышка. Вагиф никогда не пил «на работе», но сейчас ему требовалось успокоиться и прийти в себя. Ханенок тоже отпил из бутылки и, подцепив с одеяла, на котором обедали те двое, сразу несколько кружков колбасы, отправил их в рот. Потом, открутив крышечку с бутылки колы, долго пил, запрокинув голову. Передавая бутылку Вагифу, кивнул на разложенную еду:
— Пожуй… когда еще домой доберемся.
Вагиф оттолкнул бутылку. У Ханенка действительно с башкой не в порядке. Как можно жрать рядом с трупами!
— Тебе повезло, — засмеявшись, сказал Ханенок, отпив еще колы, — прицелься он повыше, ты бы без яиц остался.
Вагиф хотел послать его куда подальше, но сдержался. Стараясь делать все спокойно, он наклонился над изрешеченным пулями телом мужчины. Две пули пробили дверцу «Ауди».
— Давай сматываться. Тачка для дела не годится. В ней две дырки.
Вагиф осмотрел салон и вытащил висевший на задней дверце полковничий китель с голубыми погонами и яркой нашивкой: оскаленной мордой барса. Поглядел на два ряда орденских планок, несколько значков и крылышки в петлицах.
— Твою мать! Мы какого-то туза завалили. Теперь поднимется шум.
Ханенок пошарил в карманах кителя. Достал бумажник, выдернул из него пачку сто- и пятидесятирублевых купюр. Бумажник опять швырнул в машину. Вагиф перебирал документы.
— Крайнов Николай Алексеевич, заместитель командира полка…
— Ну и что теперь, рыдать по нему начнем? Нечего было за пушку хвататься.
Они затолкали труп полковника в багажник «Ауди». Затем подошли к женщине. Черные ухоженные волосы слиплись в окровавленный ком. Левый глаз был выбит, обезображенное ударами лицо опухло, но стройное загорелое тело с белыми полосками от купальника на бедрах казалось живым. В крепко стиснутом в агонии кулаке был зажат пучок травы. Ханенок по-своему растолковал минутное замешательство приятеля.