– Знаю, о чем вы подумали, – насупился толстяк. – То же самое я высказал Алевтине. Но мои слова не возымели действия! Она заставляла меня бродить по оврагу в поисках чертова входа! Я принимал это за женскую хитрость, решил, что она изобрела предлог для наших загородных встреч. Романтика, понимаете? Я терпел, ожидая развития событий. Я же не идиот, чтобы поверить в ее басни! Как бы складно она ни сочиняла, в ее словах, поведении, жестах проскальзывала фальшь. Наваждение, которое она напустила на меня, постепенно рассеивалось…
– Вы обнаружили вход в подземелье?
– Конечно, нет! Подозреваю, что его там в помине не было. Зачем она все это придумала – ума не приложу! На этой почве мы и поссорились. Она вела себя как плохая актриса. Одевалась в темные хламиды до пят, носила какие-то дурацкие шляпы… заставляла меня приезжать за ней не к дому на Стромынке, а на другую улицу, к кладбищу. Сначала меня это забавляло, потом стало раздражать. Мое терпение лопнуло, когда она попросила меня привезти снаряжение для лазания по подземным туннелям. Представляете меня в туннеле? Смешно, да? При моих габаритах! Но Алевтина еще сохраняла надо мной определенную власть… я даже не знаю, освободился ли я от нее окончательно…
Он шумно вздохнул и потянулся к стакану с водой. У него пересохло в горле. Когда он пил, то запрокидывал голову, и по его шейным складкам ходили волны. Матвею, глядя на этого солидного продавца недвижимости, не верилось в то, что он слышал.
– Я не мог ей отказать! – оправдывался Калмыков. – Решил, что привезу эти дурацкие веревки, фонарь… но не больше. Пусть потешится! Никакого туннеля все равно в овраге нет… Я ей так и заявил! Она расфыркалась… разозлилась на меня… Я был неприятно поражен и сказал ей об этом. Спросил – что за комедию она ломает? К чему эти выдумки с Черными книгами и посланниками друидов? Пошутили, и хватит. Мы-де можем встречаться и без мистических штучек. Она обиделась, надулась… перестала со мной разговаривать. Я выдержал пару дней и приехал мириться. Не знаю, поймете ли вы меня. Алевтина вносила в мою жизнь сумятицу и беспокойство, но без этой сумятицы я начинал скучать. Таковы мы, мужчины, – злимся на женщину, которая тормошит нас, чего-то требует, капризничает, а когда она уходит, погружаемся в хандру. Жена тоже порой порядком достает меня, однако я не помышляю о разводе…
– В самом деле? Вы в восторге от супружества?
Матвей избегал прямых вопросов, соблюдая свою договоренность с Ларисой. Но ему хотелось прощупать почву.
– Я испытывал восторг в детстве, когда мне дарили велосипед или игрушечный самосвал, – парировал Калмыков. – С тех пор мои положительные эмоции ослабели. Я бываю или доволен… или взбешен. Вот такая тусклая гамма ощущений! А супружество, как вы изволили выразиться, – это свершившийся факт, который на данный момент меня устраивает. Мы с женой скандалим, не стану скрывать… в последнее время чаще, чем раньше. Лариса вздумала… Впрочем, вам-то что до наших семейных дрязг?..
– Вернемся к Долгушиной.
– Пожалуй… На чем я остановился? Ах, да! Легко любить женщину на расстоянии… рисовать себе нежный и страстный образ, окутанный флером неизведанности. Нас, словно Колумбов, манят неоткрытые земли! Стоит нам поближе познакомиться с предметом восхищения, как образ этот блекнет… Дьявольская штука, не правда ли? Наши с Алевтиной отношения не оказались исключением. Я остывал… она раздувала костер, как могла… Эти ее глупые попытки увлечь меня старыми кладами и выдумками типа представиться «посланницей друидов» или «агентом тамплиеров» вызывали у меня смех и раздражение. Отрезвев, я задался вопросом: а чего она добивается? Какую интригу плетет?
Калмыков весьма цветисто излагал свои мысли. Матвей его не перебивал. Между ними только-только установился хрупкий мостик взаимопонимания. Основой послужила пресловутая мужская солидарность.
– Неужели ее симпатия, ее интерес ко мне заключаются только в деньгах? – восклицал толстяк. – Я уже не молод и не хорош собой, так что же она во мне нашла? Возможно, я обманывал себя… просто заигрался, забыл об извечных женских уловках. Чувства мои к Алевтине были уже не те… но и порвать с ней я не решался. Теперь меня удерживал интерес: а что же она задумала?
– Только это?
– Ну да, да! Не только… Я все еще находился во власти ее чар! Знаете, как алкоголик зависит от порции водки, так и я зависел от порции общения с Алевтиной. Все известно, все понятно… вредоносный «зеленый змий» и прочее – а не оторвешься. Сочтете меня сластолюбцем – и ошибетесь. В наших отношениях было мало сексуального… скорее, меня влекло к ней платонически. Я больше воображал, чем делал. Постель – некая обязательная составляющая связи между мужчиной и женщиной. Мы отдали ей дань, разумеется, но не это было главным, определяющим…
Он отвел глаза, и Матвей вспомнил слова Ларисы: «Калмыков не способен к сексу! Абсолютно!»
– После того как вы отказались спускаться в подземелье, Долгушина перестала настаивать?
– Какое подземелье? Где оно? Я не мог отделаться от мысли, что меня водят за нос. Все эти байки про овраг и… – толстяк сердито махнул рукой. – Я ходил с ней по этому оврагу… там сам черт ногу сломит! Местами все заросло, местами земля обсыпалась… на дне протекает ручей… Я еле выбрался наверх! Еле отдышался! Сердце стучало в ребра, как сумасшедшее… Такой экстрим – не для меня! Возраст, лишний вес, болезни… Ей стоило выбрать кого-нибудь помоложе и пошустрее!
– Значит, именно поэтому она сняла дом в Ласкине, – утвердительно произнес Матвей. – Из-за туннеля? Почему вы сразу не сказали?
Калмыков смутился.
– Мне было неловко… ей-богу! Клянусь, я говорю правду. Если жена узнает, она меня поедом съест. Я все-таки привез эти долбаные веревки! Привез, да! Чтобы Алевтина успокоилась… Я прекрасно знал, никуда мы не полезем… и веревки не понадобятся! Мне стало интересно, как она выкрутится.
– И как же?
– Она сказала, что погода, видите ли, плохая… идет дождь, земля скользкая… Надо, мол, подождать, может быть, завтра подсохнет. Я намекнул, что в туннель дождь не просачивается… Она вспылила. Я пристал к ней с вопросом: в чем здесь фишка? Зачем она дурачит меня?
Когда Калмыков опять начинал нервничать, он переходил от витиеватостей и красивостей к коротким фразам и новомодным жаргонным словечкам. Поэт уступал место дельцу, вальяжный барин – современному горожанину.
– Что она вам ответила?
– Возмутилась… обвинила меня во всех грехах… Перешла в наступление! Чисто женский приемчик. Моя супруга поступает так же, когда ей нечем крыть.
– Вы из-за этого поссорились?
– Алевтина меня вынудила… Признаюсь, я был излишне резок. Я сожалею…
– Вы убили ее?
– Перестаньте корчить из себя следователя! – надул щеки толстяк. – Ничего подобного в принципе не могло произойти! Я не псих, чтобы из-за какой-то ерунды поднять руку на человека… на женщину… Я даже не ударил Алевтину! Да, я бываю неуравновешен… нервишки шалят… но не до такой же степени!
– Кто же тогда поджег дом?
– Не я… Меня будто громом поразило, когда я вернулся и увидел то, что осталось после пожара!
Первый шок прошел, и Калмыков вновь обретал уверенность в себе. Ему в голову пришла здравая мысль, которую он и высказал:
– Если вы следили за мной, то должны были бы видеть, как я вышел, сел в машину и уехал, а дом остался в целости и сохранности.
– Я не собирался всю ночь провести в кустах малины и кормить мошкару, – сказал Матвей. – В мою задачу входило сделать фотографии, то бишь добыть доказательства вашего пребывания в Ласкине.
– Заметьте, я не спрашиваю, зачем они вам понадобились!
– А я не обязан перед вами отчитываться.
– Когда я уходил, Алевтина была жива. А потом возле дома остались вы, ее бывший поклонник, ревнивый и жестокий!
– Я не видел, когда вы уходили. Могу заявить, что после того, как дом охватило пламя.
– Это будет лжесвидетельство!
Калмыков неожиданно перехватил у Матвея инициативу. Его глазки недобро поблескивали из-под набрякших век.
У Матвея крутился на языке вопрос о продаже его доли в «Гвалесе», но он решил не впутывать Аврамова раньше времени.
– Ваши фотографии – против моих слов! Баш на баш! – усмехнулся толстяк. – Да, мой «мерс» стоял недалеко от избушки. До пожара! На снимке нет никакого огня. Я уехал, в отличие от вас. Как вы докажете, что это не вы ее убили и не подожгли дом?
«Ему палец в рот не клади! – подумал Матвей, раздвигая губы в беззаботной улыбке. – Отхватит и не моргнет! Настоящая акула…»
– У меня алиби, – парировал он. – Железное. А вот вы не можете похвастаться тем же!
Калмыков насупился и промолчал. Он не знал, блефует посетитель или говорит правду. Но от развития этой темы он все же воздержался.
– А Глаз Единорога – это что такое? – вдруг вспомнил Матвей.
Показалось, толстяк на миг замешкался, прежде чем выпалить:
– Разве я говорил про Глаз?
– Ну не я же?
– В самом деле… Какая-то магическая штуковина, из причиндалов, приложений к Черной книге…
– Можно поточнее?
– Я сам не в курсе… Глаз да и Глаз! Я Алевтину не расспрашивал. Какая разница? Ни книги, ни Глаза не существует… Это все фантазии впечатлительных барышень. А мы с вами – трезвые благоразумные мужчины…
– Значит, Марину Грибову вы тоже не видели. И слыхом про нее не слыхивали.
– Какая Грибова?!
Еще секунда, и Калмыков разразился бы ругательствами. Он чудом сохранил самообладание…
Глава 22
В обеденный перерыв Астра опять встретилась с Борисовым. Тот неважно выглядел: бледный, под глазами мешки.
– Вам бы отдохнуть не помешало, Николай Семенович.
– Зимой и отдохну. Уеду на дачу, буду печку топить, в бане париться… и ни о чем не думать. Хорошо жить без мыслей!
– Хорошо, – согласилась она. – Только не получается.
Они прогуливались по Ботаническому саду. Солнце косо освещало аллею, в глубине между деревьями лежали зеленые тени.