А все-таки — как больно, как невыносимо больно!
И вдруг отпустило. Комната опять обрела привычные очертания.
— Что, уже? — растерянно спросила она. — Так быстро? А почему… почему он не кричит?
— Теперь понимаю, в кого они такие торопливые: в маму! Погодите, никто еще не родился, — доктор пытался успокоить Елену Семеновну, однако его голос звучал как-то не слишком уверенно.
Во взглядах остальных присутствовавших тоже сквозило замешательство.
— Ты гляди, чего делает, стервец! — всплеснула руками акушерка. — Назад пошел!
Юная медсестра нервно хихикнула:
— Как будто просит: «Мама, роди меня обратно!»
Роженица хотела что-то спросить, но не смогла: нечто непонятное и ужасное происходило у нее внутри, и это странное и страшное движение доводило ее почти до потери сознания.
Однако Елена сама себе поклялась держаться до последнего. Она должна, она обязана держать ситуацию под контролем, она ни за что не пропустит момента, когда ее дети появятся на свет!
— Ох ты, Господи, черт побери, мать твою, ядрена вошь, блин! — разразилась вдруг акушерка целой обоймой междометий. — Что вытворяют!
— Ч-что вытв-воряют? — из последних сил спросила роженица. Пот заливал ей глаза, к горлу подступала дурнота, руки и ноги похолодели.
— Похоже… просто-напросто дерутся! — предположил главврач.
— Они, блин, местами меняются! — завопила акушерка. — Который вторым шел — тот первого отпихивает! Гля, гля, видно же!
Елена Семеновна и сама чувствовала, что внутри у нее происходит некий поединок. А тут еще медсестра тоненько протянула:
— Точно! Как боксеры на ринге. Ух ты!
— Пацаны будут! — уверенно заключила акушерка. — Провалиться мне на этом месте! Девки такими боевыми не бывают.
Медицинский термин «схватки» обретал буквальный смысл это и вправду была схватка, поединок.
Во взгляде доктора вспыхнула искорка исследовательского интереса:
— Любопытно! Первый подобный случай в моей практике. Действительно, два плода борются за право старшинства.
Елена Синичкина с трудом улавливала нить разговора.
— Это опасно? — еле слышно выдохнула она в короткой паузе между ударами, которыми обменивались ее чада. — Они будут живы?
— У них, по-моему, жизни на четверых хватит, — озабоченно сказал Комаров. — Хватило бы у вас!
Подумав и переглянувшись с коллегами, он с сомнением добавил:
— Может, надежнее сделать кесарево…
— Нет! Не хочу! Справлюсь сама, я сильная! — пообещала молодая женщина, стараясь, чтобы голос звучал как можно громче и тверже, будто она чувствовала себя превосходно. Просто лучше некуда! Поглубже вздохнув, вновь принялась читать стихи:
Душе настало пробужденье:
И вот опять явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты.
Такая слабенькая женщина — и такая сильная…
Дети разрывали на куски ее хрупкое тело, и сердце тоже, казалось, готово было разорваться…
«Сердце? — подумалось ей. — Ах да, у Пушкина тоже что-то было про сердце… Только у него — что-то хорошее, душевное…»
И сердце бьется в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье…
Последняя строчка: «И жизнь, и слезы, и любовь» — совпала с первым криком новорожденного.
— О-ля-ля! — торжествующе выкрикнул Комаров. — Номер первый!
Возможно, это радостное «О-ля-ля» и предопределило имя, которым вскоре нарекли старшего ребенка: Оля.
Акушерка недоумевающе вертела дитя в руках, совсем забыв о том, что предстоит принимать еще и вторые роды:
— Девица?! Ущипните меня, не верю!
А «девица» надрывно и гневно орала на нее хрипловатым баском, протестуя против того, что кто-то усомнился в ее женственности.
Акушерку привел в себя резкий оклик доктора:
— В чем дело? Эмоции потом! Резать пуповину, живо! Не то второго придушит!
Что было дальше — Елена Семеновна впоследствии помнила смутно.
Опять слышались команды «Тужься!» и «Дыши!», мелькали шприцы и какие-то сверкающие инструменты, в разном темпе проплывали мимо лица белые халаты, на секунду показывались в поле зрения руки в окровавленных резиновых перчатках…
А она заставляла себя повторять все одно и то же, как самое сильное заклинание:
— И жизнь, и слезы, и любовь… И жизнь, и слезы, и любовь… И жизнь, и слезы, и любовь!
Сработало!
Второй крик огласил родильное отделение: этот был не хрипловатым, а звонким и жизнерадостным.
И пока молодой матери показывали двух здоровеньких, совершенно одинаковых, но орущих разными голосами девчонок, главный врач саратовского родильного дома Комаров подошел к окну. Он широко распахнул его в летнюю жару, бессовестным образом нарушив стерильную герметичность помещения, и крикнул на всю улицу:
— Порядок! Девочки!
— Молоток, предок! — отозвался снизу его сын, Комаров-младший.
И тут же торжествующе заголосила, заверещала, затопала и с ликованием зааплодировала толпа школьников. Самые старшие совсем непочтительно схватили за руки и за ноги учителя английского языка Виктора Анатольевича Синичкина и принялись подбрасывать его в воздух — ведь сейчас он был никаким не преподавателем, а счастливым молодым папашей!
И дочурки его родились не в какой-нибудь заурядный день, а шестого июня, как великий Пушкин!
…Таким было рождение близнецов Ольги и Юлии Синичкиных. Юля могла бы стать старшей, но Оля нс позволила, оттеснила ее еще в материнском чреве.
И потом, подрастая и взрослея, она так же всегда пыталась сохранить за собой первенство.
А что же Юля? А Юля, как правило, уступала. Не потому, что была такой уж податливой, а просто…
Ну, просто так много интересного вокруг, что как-то глупо тратить драгоценное время на соперничество…
Глава 3ЛОЖЬ ВО СПАСЕНИЕ
Так много интересного вокруг, что как-то глупо тратить время на… восстановление в университете и учебу.
Так сочла Ольга.
Юлька, которая чуть ли не на коленях умоляла ее поднапрячься, вымолить у декана разрешение продлить сессию и все же попытаться сдать экзамены, оказалась в ее глазах еще и виноватой:
— Ты за идиотку меня считаешь, что ли? Тут Москва, дуреха! Возможностей куча! Дискотеки, найт-клабы, рестораны!
Юлька вспомнила салатик из свежей капусты с морковкой, который составил сегодня весь ее обед:
— Рестораны… На какие шиши?
— А мужики на что? Да они просто счастливы будут, если разрешишь им за себя заплатить!
— Мужики? Заплатить? Но ведь Марат… он тоже на одну стипендию живет.
— При чем тут Марат?
— Как при чем? — Юля была ошарашена.
Что за денек выдался! Не успела оправиться от потрясения, вызванного устрашающим приказом номер тринадцать, как обнаружила, что король факультета быстренько переметнулся от нее к сестре.
Ну, он-то, положим, мог обознаться, как обозналась Эмма Владимировна. Но Оля… У нее было такое счастливое, такое блаженное лицо там, за кулисой актового зала!
Юлька, увидев это, удалилась на цыпочках: не захотела мешать сестренке. У той и так неприятности, пускай хоть личные отношения наладятся.
А тут вдруг выясняется, что эти отношения Оле вроде бы и ни к чему…
— Разве ты с ним не… — робко поинтересовалась младшая близняшка.
— Я с ним НЕ! — отрезала старшая. — И тебе, радость моя, советую с ним НЕ! Маратик — это полная фигня!
— Но ты целовалась?
— И что? Умри, но не дай поцелуя без любви, так, что ли? Или я ему по-джентльменски обязана, коль запятнала ею девичью честь своей губной помадой?
— Он тебе что, совсем не нравится?
— А тебе так уж сильно нравится?
— Нравится. То есть… сегодня утром еще нравился.
Юлька призадумалась. А действительно, дорог ли ей Марат? Сможет ли она про должать отношения с парнем, который так легко променял ее на другую, пусть даже эта другая похожа на нее как две капли воды?
Да и всегда ли такими уж неотличимыми бывают эти водяные капли?
Для постороннего равнодушного взгляда — возможно. Но если человек по-настоящему влюблен — вряд ли.
Коли перепугал, значит, и не любовь это вовсе, а так, легкий, не обязывающий ни к чему флирт…
Вот они стоят перед зеркалом, двойняшки, такие похожие и все же такие разные.
Обе высокие, худенькие, с короткими мальчишескими стрижками, длинноногие и длиннорукие.
А руки-то у них, если вглядеться, здорово отличаются.
У Юлии на правой, на среднем пальце, заметная шишечка от авторучки: девушка никогда не расстается с блокнотом, вечно делая на бегу журналистские заметки.
И ногти коротко, под самое основание, острижены, чтобы не мешали печатать на машинке.
И жестикуляция резкая, оживленная, выразительная. Ведь часто приходится общаться с иностранцами — по-английски объясниться легко после папиных уроков, а попробуй взять интервью, скажем, у арабов, чей второй государственный язык — французский!
Такая студенческая группа как раз недавно приезжала в МГУ. Юлька взялась быть их гидом, а заодно расспросила ребят об арабском житье-бытье и написала статью в университетской многотиражке.
Как, спрашивается, это удалось? Да при помощи жестов, как же еще! Ну, может, еще улыбок да нескольких слов, общих для всех европейских языков.
У Юли вообще был с детства чрезвычайно развит дар общения: она умела понять каждого, и самые разные люди понимали ее.
Оля тоже была наделена такой способностью. Но только контактировала не со всеми подряд, а преимущественно с противоположным полом. И притом только с теми его представителями, с которыми собиралась «закрутить». Таких, правда, оказывалось немало.
Руки у Ольги были ухоженными и изнеженными. Кожа, казалось, так и просвечивала насквозь.
Если Юлькино нехитрое имущество состояло в основном из рукописей, книг и канцелярских принадлежностей, то Оля обзаводилась прежде всего косметикой.