Промышленник, знающий цену точному счету, вдруг почувствовал себя профаном в простой арифметике. Ученик начальной школы справился бы лучше. По ученики начальной школы еще не знают любви и измен, им проще…
Лишь одно Квентин Джефферсон знал наверняка: он не станет связываться с мисс Синичкиной ни но пейджерной связи, ни по телефону.
Он непременно должен встретиться с ней лично и, прежде чем принять окончательное решение, заглянуть ей в глаза. Для этого, собственно, и приехал, позвонить можно было и из Америки.
Желательно, конечно, застать ее врасплох, чтобы не успела подготовиться к встрече. А то, кто знает, возможно, что при ее артистизме даже «зеркало души» можно подделать, если готовиться к встрече заранее.
Тпру, лошадка! Очнитесь, Квентин Джефферсон! Что за самонадеянность!
С чего вы взяли, дорогой сэр, что она захочет что-то подделывать, к чему-то готовиться и вообще видеться с вами? У нее данным — давно другой мужчина, да, скорее всего, и не один. Может, она и имени вашего не вспомнит?
Что ж, это дополнительный мотив для того, чтобы подкрасться неожиданно. Ошарашить, выбить из колеи — а заодно и посмотреть, вспомнит или не вспомнит. И проследить за гаммой эмоций, сменяющихся на ее лице. Что это будет? Раскаянье? Презрение? Злость? Мольба? Или, не дай Бог, скука?
На ее лице… ее лице… таком прекрасном. Или таком ненавистном? Каково расстояние от любви до ненависти? Задачка для начальной школы. Взрослому человеку она не под силу. Особенно если он влюблен.
Может, Флинт не так уж и не прав: порой действительно кажется, что Россия — страна дикарей. И многого тут приходится добиваться силой, иногда физической.
Раздобыть пропуск на телевидение оказалось, при его связях, делом плевым.
Однако вытрясти адрес Джулии у Андрея Васильевича никак не удавалось. Увидев элегантную одежду Квентина, услышав его иностранный акцент, руководитель редакции сразу решил для себя: «Ага, спрашивает мисс Синичкину. Как пить дать, ее коллега-журналист. Разузнал про увольнение из-за беременности, а это же колоссальный материал для обличительной передачи! Скандал скандалов. Конечно же он хочет на весь мир растрезвонить о том, как на нашем телевидении ущемляют права человека, да еще беременного! То есть беременной… человеки… Не важно. Главное — остаться в стороне, не быть замешанным. А значит — ни гугу».
— И вы не знаете, где она живет?
— Не имею ни малейшего представления.
— А здесь я могу ее застать? Когда мисс Синичкина бывает на работе?
— Никогда.
— Почему?
«Подлавливает, подлец. — Андрей Васильевич чувствовал себя Штирлицем, который не должен проболтаться. — Наверняка у него где-то диктофон припрятан, и наша беседа пишется».
— Не знаю.
— Вы ее начальник, и вы не знаете?
— Прогуливает, наверно.
— То есть — манкирует своими обязанностями? Почему же вы ее не уволите?
— Да я уже… То есть я хотел сказать: характер у меня такой, гуманный. Вот поэтому и не увольняю.
— Странно. Вы тут работаете или занимаетесь благотворительностью?
— Работаем. Но талантливым людям создаем особые, льготные условия. Мы их ценим и бережем. У нас… в том числе у меня лично… к талантам индивидуальный подход, понимаете ли. А Синичкина очень талантлива.
— Я знаю, — сказал Квентин.
«Ага! Он все знает и притворяется! Как бы погуще запудрить ему мозги?» — лихорадочно соображал трусливый начальник.
Квентин же прекрасно видел, как бегают у собеседника глазки, только не знал, в чем причина. А воспаленный любовью и ревностью мозг подбрасывал объяснение: у Юли тайная любовная связь с этим скользким моллюском.
Она, оказывается, еще и карьеристка! Путь к славе она прокладывает себе через постель! Но через чью постель. Было бы не так обидно, если бы хоть соперник оказался достойным…
Квентин, раззадоренный своими же собственными подозрениями, вскипел. Схватил Андрея Васильевича за лацканы пиджака, обильно посыпанные перхотью, и приподнял над полом.
— Адрес! — рявкнул он.
— Свидетели! Свидетели! — призывно завизжал несчастный. — Поглядите, меня убивают!
Этот визг разнесся по коридорам студии, и масса людей ринулась к его кабинету. Анонс оказался заманчивым: многие были рады поглядеть на убийство начальника. Наверное, если бы на это зрелище пускали по билетам, люди охотно покупали бы их даже с рук с большой переплатой.
Как же они были разочарованы, когда, толпой вломившись в кабинет, застали там вполне благопристойную картину: вежливый иностранец, прощаясь, чинно пожимал Андрею Васильевичу руку. Тот, правда, при этом болезненно морщился, но ведь сила рукопожатия не оговорена юриспруденцией!
Секретарша тоже не сообщила Джефферсону ничего путного: ей было строго наказано никому не давать Юлькиных координат еще с тех времен, когда Синичкину пытались сманить на другие каналы.
Из творческих работников у Юли дома бывал только оператор Костя, а он недавно уволился. О причине увольнения тоже никто не обмолвился ни словом: боязливыми тут были не только начальники. В наше время мало кто не боится остаться без работы…
Дальше Квентин решил действовать без посредников.
Вот он, этот массивный старый дом у Дорогомиловской Заставы. Сюда он провожал Джулию почти полгода назад. Тогда все выглядело иначе: кругом было зелено и уютно.
А теперь… как будто не осень загубила пышную листву, а умерло все живое оттого, что была поругана его любовь.
Юля ни разу не приглашала его в свою квартиру, а он ведь никогда по-настоящему и не задумывался почему.
Теперь его подозрения перерождались в мрачную уверенность, сродни мрачности этого домища: ну конечно же потому, что он мог столкнуться там с кем-то еще. Может, с тем барыгой в золотых тяжелых перстнях, что обнимал ее в ночном клубе, а может, и с лживым телевизионщиком, обсыпанным хлопьями перхоти. А может…
Но хватит. Надо дело делать. Найти ее, разоблачить — и домой! К доброму Флинту, к своим миллионным контрактам, к ковбойскому семейству Джефферсонов.
Он наглядно представил себе, как разоблачает Джулию и затем, вопреки всему, целует.
Ну хорошо, поцеловать — а потом уж разоблачить! Да нет, это совсем не будет хорошо.
Нот вери гуд. Вери бед. Блин!
Она как-то сказала: «Наши окна выходят во двор». Ага, наконец-то он засек эту фрейдистскую оговорочку! Наши — это чьи? Ее и того счастливчика, который живет с ней вместе. Того вора, того негодяя!
Даже если бы Юля не постеснялась сообщить Квентину, что живет в коммуналке, вряд ли он понял бы, что это такое… Не уложилось бы в широколобой голове миллионера, как это возможно — несколько семей в одной маленькой квартире, с одной ванной и одним туалетом, с единственной газовой плитой в кухне, на которой готовят по очереди.
У него-то были не дома, а по российским меркам настоящие дворцы в разных штатах Америки, и при этом он считал, что живет скромно, без особого размаха. Разве это роскошь — иметь жилье везде, где ты должен в интересах дела подолгу останавливаться?
Итак, «их» окна выходят во двор. Но дом изогнулся огромной буквой «П», в нем больше десятка подъездов. Поди вычисли!
Куда повернуть? В правое крыло? В левое?
Квентин стал разглядывать шторы в нижних этажах, надеясь угадать Юлин стиль.
Вот тяжелые темно-красные плюшевые гардины. Это вряд ли. Джулия легка, точно перышко, и не станет отгораживаться от дневного света такой плотной стеной.
Вот легкие ситцевые занавесочки в цветочек. Форточка в этой квартире открыта, и оборки колышутся от ветра. Да, но эти аляповатые пестрые цветы, эти рюшечки и воланчики! От них так и веет слащавым сюсюканьем. Нет, не то.
Вот однотонный атлас. Со вкусом, без излишеств. Но какой он холодный! Если в этой квартире устраивают вечеринки, то наверняка это не шумные сборища, а некое подобие сдержанного и нудного английского раута, с обязательным соблюдением правил этикета.
Все непохоже на Джулию. А что было бы на нее похоже? Квентин задумался. Наверное, что-нибудь с выдумкой. Или что-то литературное. К примеру, соединенные между собой канцелярскими скрепками листочки рукописей, которые шелестят от веселых сквозняков!
Глупо, но на большее фантазии не хватает. Разве под силу ему, получеловеку и полуконю, угнаться за фантазией порхающих над землей Близнецов!
… Нo Юлька над землей уже не порхала, она тяжело переваливалась. Беременность оказалась трудной.
Она не могла даже взобраться на подоконник, чтобы зaнaвесить окно потертым байковым одеялом, и этим сейчас занималась ловкая и гибкая Ольга.
Несмотря на то что щели забили ватой, от окна немилосердно дуло. То, что Квентину казалось «веселыми сквозняками», могло стать серьезной угрозой здоровью будущей матери. И сестры решили: лучше жить круглые с утки с зажженным светом, чем замерзать и простужаться.
— Дай-ка молоток, Юльчик! Придется прибивать. Так не держится, тяжелое.
— Осторожней, по пальцу не садани!
Какая уж там игра фантазии! Зиму бы перезимовать…
Ольга, с высоты своего этажа, видела: какой-то чудак давно торчит в их дворе, уставившись на чьи то окна. Наверное, ждет девушку, а та, коварная, давно сбежала через черный ход…
«Нy и правильно сделала, — почему-то подумалось Ольге. — Мужики — это такая скучища! Лучше одной в зоопарк с ходить, посмотреть на говорящих попугаев. Или даже, на худой конец, в тишине книжку почитать!»
Глава 11ПЕРЕМЕНА УЧАСТИ
— Юльчик, я что придумала! Пошли в парикмахерскую. А то мы обе обросли до безобразия. Ни стиля, ни шика.
— Нет, Оленька, иди без меня. Я лучше полежу. Спину ломит, тяжело мне.
— А хочешь, на дом мастерицу позову? У меня есть знакомая в салоне — классная! И берет недорого. Она из Абхазии, раньше там овец стригла.
— А в Москве что — вместо людей одни бараны?
— Глупости болтаешь! У человека призвание! Люблю, говорит, эту профессию, а на Кавказе девушке не положено стригалем быть. Не женское, мол, дело, как и плов готовить.