ориентироваться на них в том, какую музыку преподносить детям. Опять же оговорка: песня под гитару, под фортепиано и под оркестр может быть и со вкусом. Мы опять же – ЗА. За Высоцкого, за Окуджаву, за Веронику Долину, за Эдит Пиаф, за Мирей Матье, за Шарля Азнавура, за «Битлз», за… Но и ПРО… Ну как можно петь такое (это о словах в данном случае): «Ледяной горою айсберг из тумана выплывает»? Заглянем в словари. Айс – лед, берг – гора. Да это давно уже хороший художник Федотов высмеял в картине «Анкор, еще анкор!»… И навязывается эта безвкусица, а не Высоцкий. Навязывается Лариса Долина, а не Вероника Долина…
С другой стороны, довольно сложная задача – создать потребность в классике. Те, кто учится в музыкальных школах, слушают много хорошей музыки на «специальности», на сольфеджио, на музлитературе, на академических и других концертах. И только такое слушательское трудолюбие обеспечивает слушательскую культуру.
Слушательское трудолюбие обеспечивает слушательскую культуру.
Ведь чтобы соль-минорная симфония Моцарта стала своей, ее надо прослушать раз десять, чтобы узнаваемой стала «Патетическая соната» Бетховена, ее надо воспринять раз двадцать, чтобы начать наслаждаться Седьмой симфонией Малера, ее надо прокрутить раз тридцать, а Первый скрипичный концерт Шостаковича надо выдержать раз сорок. Но вместо этого у всех в ушах торчат уши «Зайки моей». Уж пусть лучше бы в ушах были бананы…
В музыкальных школах учатся единицы, и то иногда лишь для того, чтобы получить минимальную музыкальную грамоту и уйти в доходный шоу-бизнес. Впрочем, в наших музыкальных школах, училищах и вузах качество музыкального обучения прекрасное. Когда-то партком в Московской консерватории решал, кто поедет за первой премией во Флоренцию в этом году (а в том, что первая премия будет наша, и сомнений-то не было). Только это высокое качество для малого количества. И когда самоотверженный Спиваков ездит по городам и весям России – это капля в океане. В то же время загляните в музыкальные магазины – все есть на кассетах. Все симфонии Чайковского, все оперы Мусоргского, не говоря уже обо всех увертюрах Вагнера и всех концертах Бетховена, – все есть. Только это все не слушает Россия. А слушает навязанный низкопробный шлягер.
В Париже многие храмы превращены в концертные залы, где бесплатно дают концерты классической музыки, а у нас – о, у нас! – если, не дай бог, нотная библиотека в бывшей церкви, то ее тут же надо выселить.
Пусть святые отцы построят новые храмы, что же выселять библиотеку нотную-то, ведь не казино же устроили. В Париже в каждом переходе подземки – скрипач или виолончелист, а то и арфа, а у нас в наших роскошных метровских дворцах это лишь в порядке экзотики.
Не слушает Россия, потому что не услышала, а то бы услышала, расслушала и стала бы слушать. Не слушает, потому что не создана потребность. В школе, в школе надо прививать музыкальную слушательскую культуру. Небольшое насилие необходимо, даже чтобы ребенок окунулся в прохладную, неприятную сначала воду и понял бы, что она потом становится теплой. Так же и с музыкой.
Лекции студентам я начинаю часто с одной части крупной музыкальной формы, заполняю ею и перерывы в качестве музыкальной паузы. И уже это дает свои результаты. А потом те же студенты записывают на аудиокассету, например, увертюру к «Эгмонту» Бетховена, «Форель» Шуберта, «Турецкий марш» Моцарта, и на вечерах для старшеклассников в качестве фона это все идет non-stop. Час звучания – и юный народ живо интересуется: «А что это? Нельзя ли переписать?»
Аналогично обстоят дела с изобразительным искусством. Клиповые видеоряды заполонили телеэкраны. Какой там Леонардо да Винчи… в лучшем случае появится Джоконда в карточной колоде. В Третьяковке мало народа. Зря Третьяков тратился, «новым» якобы русским все это собрание сокровищ интересно только как предмет коммерции, а учительницам с учениками на приобщение не хватает денег. Даже при удешевлении билетов. До Москвы еще надо и доехать… Ну что ж, репродукция – не картина, но неплохие огоньковские[10] репродукции дали представление о живописи многим из нас. Так вот, в качестве подспорья в деле эстетического воспитания мы применяем такой способ.
Войдя с лестничной клетки в коридор школьного клуба культуры общения, человек оказывается перед огромным (от пола до потолка и протяженностью 20 метров) коллажем, который составлен из репродукций живописных полотен гениальных художников всего мира. На коллаже они расположены хаотично, причем каждая репродукция представлена не прямоугольником или овалом, а обрезана по «неправильному» контуру, который взаимосвязан с контуром расположенной рядом картины, составляя с ней некое единство по сходству или контрасту содержания или формы.
Смешение всех времен и народов. Коллаж – это и очень красивые обои. Но главное его назначение – запечатление в психике детей образов картин. Нет названий и имен авторов. И не надо – много раз воспринятые, они запоминаются на бессознательном уровне. А потом уточнится, кто это и что это.
В какой-то мере лучше дело обстоит с литературой. Но еще классик советской психологии Выготский вслед за Толстым отмечал, что привить отвращение к литературе легко – надо начать ее преподавать в школе.
Привить отвращение к литературе легко – надо начать ее преподавать в школе.
Разумеется, смотря как преподавать. Маленький, старый, рыжеватый и лысоватый кандидат педагогических наук Семен Рувимович Богуславский не едет в «свой» Израиль, а ездит с детьми своей авторской школы в Орел, чтобы там знакомить ребят с Лесковым, Тургеневым, Леонидом Андреевым – и вообще со всей своей Россией. А когда его шестиклассники разбираются в «Парусе» Лермонтова, то чувствуешь, что и ты развиваешься вместе с ними. Конечно, Богуславские – редкость. Поэтому нужны поддающиеся описанию и воплощению конкретные методы. Но животворящие, а не мертвящие.
Мы для целей развития литературного вкуса используем такой же коллаж, что и для изобразительного искусства. На стенах коридора, ведущего в клуб, напротив живописного коллажа – в виде облаков белые листы со стихами, написанными разными шрифтами, причем размер шрифта увеличивается по мере удаления «облаков» вверх или вниз, чтобы все было «читабельно».
Это целые стихотворения или фрагменты стихотворений и поэм, четверостишия, двустишия… одна строка… «Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать». А может быть, это прозаическая крылатая фраза… – «держава для народа, а не народ для державы». Только проникновенные и проникающие в ум слова. «И чем случайней, тем вернее слагаются стихи навзрыд». Их много. «Ее глаза, как два тумана…» Они витают в облаках. «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!» Они приковывают взор. «Двадцатый век… Еще бездомней, еще страшнее жизни мгла (еще чернее и огромней тень Люциферова крыла)». Они завораживают. «О красном вечере задумалась дорога…» Они поражают философской глубиной. «Поймет ли он, чем ты живешь? Мысль изреченная есть ложь». Они заставляют задуматься о тщете сущего. «Вот так и жизнь пройдет, как прошли Азорские острова». Они запоминаются. «Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины. Разрыв – и лейтенант хрипит. И значит, смерть проходит мимо». Они предупреждают. «Кто раз испил хмельной отравы гнева, тот станет палачом иль жертвой палача…»
Ради святых, не подумайте, что мы подумали, что коллажи и «навязчивая музыка» – это все. Это только примеры того, как, нестандартно мысля, можно изобрести способы, которые восполнят хотя бы отчасти черные дыры в эстетическом воспитании.
Разумеется, главное – в школьных программах. И придется, наверное, уточнить, что важнее для будущего гражданина: знать, что есть голосеменные и покрытосеменные или что Бетховен сначала посвятил свою Третью симфонию Наполеону, а когда узнал, что тот стал императором, разорвал посвящение и назвал симфонию Героической.
И, помимо школьной программы, надо бы еще системно-бессистемно все по многу раз преподносить в разных формах, в разное время, в разных местах, как это делается в художественных и музыкальных школах.
Внутришкольный клуб
В наших психолого-педагогических исканиях мы пришли к тому, что многие проблемы, по крайней мере старшеклассников, можно решить с помощью внутришкольного клуба, который условно можно назвать клубом культуры общения.
Действующая модель такого клуба была создана нами все в той же школе № 1041 как филиал «Маленького принца», к опыту которого по ходу изложения мы неоднократно апеллируем. Эта школа получила благодаря воплощению наших идей статус школы-гимназии. Она была экспериментальной базой факультета педагогики и психологии МГОПУ. Нам повезло с директором в этой школе. Маргарита Константиновна Мишина была человеком далеко не спокойным. Могла нашуметь на ученика или учителя. Но вот с педагогической совестью у нее все было в порядке. Школа при тех же бюджетных средствах выгодно выделялась среди многих школ Москвы ухоженностью. Почему бы это? Потому что директор была очень восприимчива к новым идеям. Практически все, что нами замышлялось, было воплощено благодаря ее директорской поддержке. В том числе и в первую очередь это – школьный клуб.
В связи с возрастными психологическими особенностями и условиями жизни у российских подростков и старшеклассников возникают трудноразрешимые микросоциальные проблемы. Среднестатистический старшеклассник, живущий со своей семьей в двух– или трехкомнатной малогабаритной родительской квартире, как правило, не имеет своей комнаты, а иногда и своего делового уголка. Он делит комнату с бабушкой или младшим братом (сестрой), с которыми у него много противоречий. Чтобы решать все свои проблемы развития в предметной деятельности и в межличностных отношениях со сверстниками, он вынужден встречаться с ними «на улице». Туда же его выпихивают и авторитарно-назидательные родители. Дружба и предательство, неутоленная жажда любви, пробудившаяся сексуальность (в этом возрасте гиперсексуальность) с ее неразрешимыми проблемами, давление со стороны старших сверстников – все это падает на неопытную душу и ломает ее или «закаляет» до ожесточения и жестокости. И в том, «уличном» мире, закрытом для гуманистически настроенных к подросткам и старшеклассника