Вам дан конфликтоген, хотя из своего первичного коммуникативного поведения вы тщательно изымаете конфликтогены и насыщаете его синтонами. И это обстоятельство вас очень тревожило, когда вы читали все вышесказанное, – несмотря на то что время от времени мы обещали в этом разобраться. Ну вот, время пришло.
Но прежде чем мы с вами начнем разрабатывать принципы и алгоритмы правильного реагирования, стоит проанализировать, как чаще всего реагирует на конфликтоген человек, не обученный нашим премудростям. Скажем заранее, впрочем, что не только неоптимальные формы реагирования, но и оптимальные, улучшенные, в жизни существуют.
Я анализировал поведение людей в конфликтах и присматривался к находкам, коллекционировал их. Кое-что придумывал сам. Соединял в блоки. Разъединял. Снова соединял в других сочетаниях. В конце концов сложилась система блоков и подблоков, которая в нашей длительной психологической работе с участниками клуба «Маленький принц» и на занятиях с моими студентами (будущими психологами), а также в процессе дискуссий с профессиональными психологами постепенно оттачивалась и обрастала деталями. В последние годы эта система уже практически не менялась, и можно считать, что в основе своей она сложилась. Ее-то мы и представим, после того как критически осмыслим.
Неоптимальные формы реагирования на конфликтоген
Неуправляемый конфликт
Самая, пожалуй, распространенная неоптимальная форма.
Автобусная давка. Вам наступают на ногу и не извиняются. Конфликтоген. Явный. Реакция ваша незамедлительная и бурная. С резко осуждающей интонацией вы бросаете «автору» конфликтогена:
– Нельзя ли поосторожнее своими каблуками?! – и скорчили при этом «приятную» рожу. А партнер-зачинщик – так его назовем – в ответ что выдает? А вот что! Теперь ведь он унижен. Отнимите от вашего большего с передозировкой конфликтогена его первичный конфликтоген, и вы получите в виде разницы не что иное, как конфликтоген же. Этот конфликтоген редко бывает меньше конфликтогенного первотолчка, который дал наш собеседник, чаще он существенно больше. И партнер, который не «хуже вас», а «лучше вас», точно знает, что сказать в ответ:
– Если вы такой неженка, надо в такси ездить!
Ну а вы что? А то же, что и он. Съездили его по его личности без околичности еще сильнее:
– Хватит давать советы, это вы, может быть, взятки берете, чтобы в такси ездить, а я человек честный.
Налицо эскалация конфликта. SCALA – лестница (в переводе с латинского), поэтому буквально это «взлестничивание» или, попонятнее, – взвинчивание.
Эскалация может привести к банальной драке, которая закончится тем, что вас разнимут или кто-то уступит позицию и выйдет из нее. Или драка приведет к убийству. Но в бытовых конфликтах чаще всего дело до драки не доходит и люди останавливаются на одном из витков этой спирали.
Неуправляемый конфликт неуправляем в том смысле, что здесь в управлении не участвует разум, а срабатывают лишь бессознательные механизмы.
И вот еще какой вопрос… Почему с каждым новым витком конфликта увеличивается агрессия? Это нетрудно понять в рамках биологической целесообразности. Надо прогнать того, кто первым начал агрессию. То есть логика все же есть, биологическая логика. «Биологика».
У кого чаще возникают неуправляемые конфликты? У взрослых или у детей и подростков?
На этот риторический, как нам кажется, вопрос практически все отвечают, что у детей и подростков – чаще. Взрослея, человек научается сдерживать агрессивные импульсы, и поэтому неуправляемый конфликт у взрослых обычно не доходит до драки, а ограничивается вербально-невербальными коммуникативными средствами. Но чаще всего он сдерживается на первом же витке. И тогда мы получаем иную, в значительной мере самостоятельную форму реагирования. Назовем ее «холодная напряженность».
Холодная напряженность
Холодная напряженность – словесное вроде бы молчание, но на лице напряженное, строгое, осуждающее, злое, ненавидящее, холодное, негодующее… выражение.
Понаблюдайте за людьми из очереди, если кто-нибудь что-нибудь берет без очереди… «Народ безмолвствует». Но недаром лучшее произведение Пушкина заканчивается этой авторской ремаркой. У Пушкина ведь в другом месте сказано, что за таким терпеливым безмолвствованием следует бунт – бессмысленный и беспощадный. Итак, очередь молчит. Но грозно молчит. Это как бы предгрозовое удушье. И вот кто-нибудь из очереди, пусть даже очень вяло, запротестовал. Это искра в пороховой бочке. И дальше – неуправляемый конфликт. Впрочем, далеко не всегда находится тот, кто запротестует. Тогда холодная напряженность в чистом виде продлится неопределенно долго. Можно сказать, что холодная напряженность – это скрытый, неразвернутый конфликт.
Пристройка снизу
Третья форма неоптимального реагирования – пристройка снизу.
Вот поступил конфликтоген, который вызывает в человеке страх, угнетенность, чувство бесперспективности сопротивления. И тогда в адрес агрессора идет приниженная просьба, его умоляют, принимают его несправедливые условия, на которых он готов прекратить или ослабить свое конфликтогенное поведение. Например, мать избиваемого сына униженно припадает к стопам бандита, чтобы спасти своего ребенка.
Избегание
Избегание – четвертая форма неоптимального реагирования.
Одна женщина призналась, что не поднимала трубку из-за боязни угроз со стороны бывшего мужа, теряя нужные звонки.
Избегание контакта во избежание конфликта: развернутого неуправляемого или свернутого скрытого. И во избежание еще большей приниженности (а в малой дозе при избегании ее все равно не избежать).
Избегание практикуется потому, что конфликт, напряженность и пристройка снизу неприятны.
Избегание – не реакция на непосредственно поступивший конфликтоген, а долговременная тактика реагирования на вероятность конфликтогенов.
Зять реже видится с тещей, чтобы не слушать ее нравоучений. Дочь уезжает из родительского дома в другой город и живет в «общаге» только для того, чтобы избежать надзора.
• Неуправляемый конфликт,
• холодная напряженность,
• пристройка снизу,
• избегание —
все это неудачные формы реагирования на конфликтогены, потому что очевидно: они не соответствуют требованиям, которые мы могли бы им предъявить. Предъявить эти требования-критерии надо не только для того, чтобы «сурово» осудить эти формы, но и для того, чтобы разработать вместе с вами, читатель, оптимальные формы. Ну, так предъявим наши требования к реагированию на конфликтоген…
Требования к реагированию на конфликтоген
Их многовато. Но, не осознав каждое из них и не доведя до автоматизма сам процесс предъявления себе этих требований во всей совокупности, человек не научится правильно конфликтовать.
В этом кругу требований трудно выделить, что главнее, так что наше перечисление будет идти скорее в некотором беспорядке, чем в строгой последовательности. По принципу: на что прежде всего упадет глаз.
Так вот, в первую очередь в глаза бросается, что в конфликтах страдает достоинство человека.
Выставим ли мы в качестве требования к нашему реагированию на конфликтоген восстановить наше достоинство? Вряд ли кто-нибудь ответит здесь отрицательно. Но вот разумеется ли само собой, что мы должны заботиться о достоинстве и партнера? Ставит ли каждый человек перед собой такой вопрос?
Заострим проблему. Если это обсчитавший вас продавец, то вопрос о его достоинстве спорный. Ну а если это мама? Или жена, с которой детей крестить? Здесь, понятно, о достоинстве партнера мы побеспокоимся. Но даже если это обсчитавший вас продавец – вернемся к более щекотливому сюжету, – стоит ли отыгрываться на его достоинстве? А может быть, лучше дать ему возможность сохранить лицо, и будет худой, но мир вместо хорошей ссоры? И после этого он, может быть, сам исправится? Или из-за моего, возможно, легкого и отчасти оправданного садизма (я таки сделал ему неприятно) пусть разыграется конфликт, от которого и я пострадаю больше?
Итак, в требования навек внесено сохранение достоинства партнера. Согласны?
А теперь проанализируем. Анализ должен быть глубоким и точным.
На первый взгляд я, отреагировав на конфликтоген конфликтогеном, свое достоинство восстановил? Вроде бы да. Но… тут же меня унизили еще больше. И по «биологике» в ответ на следующем витке я унижаю его достоинство еще больше.
Не получается. Ну а в холодной напряженности? Как дело обстоит с достоинством? Тут еще сложнее. Я упорно делаю вид перед собой и окружающими, что мое достоинство сохранено, что я выше ситуации. Но на душе-то кошки скребут.
Вот очередь, о которой мы уже вели речь. Кто-то без очереди прошел, а я стою. Значит, он лучше меня? Нет, мое достоинство и в этом случае попрано. Но, может быть, достоинство партнера сохраняется? Если он с пониженным чувством ответственности, с неполным самосознанием, если он живет не рефлексивно, а лишь рефлекторно, то есть удовлетворяя только свои низшие, пусть и условные рефлексы, то он будет радоваться жизни. Но если это человек с совестью, то он понимает, что, давая осознанный конфликтоген, он теряет свое достоинство прежде всего в своих глазах.
Если же партнер, будучи наглым, раздает конфликтогены направо и налево, кичась при этом своей безнаказанностью, то в конце концов его осадят, а то и посадят. А если он не будет наказан при жизни, то его осудят после смерти, проклянут. И коли ему это не все равно, этого ли он добивался?
Так ведь было со Сталиным и Брежневым. Они ведь хотели искренней признательности людей. Но получили страх и лесть. А потом, после смерти, – возмездие в виде ненависти и презрения к себе. Так что в любом случае не только для нас, но и для партнера – проигрыш в плане достоинства. Уж лучше ему выслушать справедливую критику и скорригировать свое поведение, а нам – помочь ему стать лучше. Поэтому не надо молчать. Поэтому холодная напряженность не выдерживает критики. Здесь только иллюзия сохранения достоинства.
Но хуже всего с достоинством обстоят дела в пристройке снизу. Наше достоинство здесь полностью раздавлено. Ну а с достоинством партнера такая же история, как и при холодной напряженности.
При избегании – почти все то же, что и при пристройке снизу, хотя есть иллюзия сохранения своего достоинства… Но ведь это только иллюзия, а если подумать хорошенько, то вы все же проглотили предназначенную вам пилюлю.
Второе требование: партнер за поданный конфликтоген должен быть наказан. Не плетьми, конечно, и необязательно чем-либо материальным, как, например, денежный штраф, лишить наследства или сладкого на десерт… Но хотя бы моральное осуждение должно быть? Только уж очень изощренные теоретики-нравственники от христианства ответят на этот вопрос отрицательно, потому что и христианство считает грехом многое из того, что мы обсудили в предыдущих главах.
Справедливость, коль скоро мы эту категорию отстаиваем в реальной жизни, может быть защищена лишь в том случае, если мы сознательно творимому злу будем сопротивляться. Более того, непротивление злу есть способствование насилию, так как в этом случае мы поощряем насилие, значит увеличиваем его, способствуем его росту, а это безнравственно.
Сопротивление должно быть грамотным, адекватным. Если сопротивление без использования насилия невозможно, то можно и к нему прибегнуть. Но и насилие должно быть соразмерным, не мстящим, а только устраняющим и предотвращающим насилие со стороны партнера.
Помним оперантные рефлексы Скиннера? Мы говорили о них, когда разрабатывали способы самотренировки по изъятию конфликтогенов и культивированию синтонов. Так вот, если, подав конфликтоген (нарушив ли в ущерб мне закон, ухмыльнувшись ли непроизвольно по поводу того, что я поскользнулся и упал), партнер не получит сопротивления, если его несправедливое конфликтогенное поведение по закону оперантного обусловливания будет подкреплено успехом и закрепится, то он все больше нахальничает, потом наглеет, а дальше, как мы говорили, его осадят или даже посадят. Страдает общество, страдает он сам, страдаю от него я. Не в порядке скиннеровской дрессировки, о которой шла речь выше, а в порядке моей самозащиты и зашиты других людей от его конфликтогенного поведения мы должны подкрепить его неуспехом. Но и для него, объективно говоря, польза: мы его сейчас немного осадим, но потом его не посадят.
А как реализуется это наше второе требование подкрепить партнера неуспехом в неуправляемом конфликте?
С одной стороны, мы сразу реагируем более сильным конфликтогеном на его несправедливый конфликтоген и тем самым вроде бы подкрепляем его неуспехом. Но, во-первых, передозировка несправедлива, то есть теперь унижен партнер-зачинщик. А во-вторых, это – неуспешное подкрепление неуспехом, потому что я же сам потом буду себя осуждать за эту передозировку. Но и он меня осудит и будет казаться себе правым, а то, что он зачинщик, в его собственных глазах уйдет на второй план.
Но вероятнее такой ход событий. Партнер стыдит вас за передозировку (вы накричали, нагрубили, оскорбили), и вы устыдитесь. В дело включаются обычно и свидетели, которые могут стать на сторону партнера по своим соображениям (продавец неточно взвесит, но отпустит товар побыстрее; или неточно взвесит, но мне за поддержку даст более лакомый кусочек).
Или свидетелям в глаза бросится ваша передозировка, а не привычные, хотя и конфликтогенные действия партнера (подумаешь, обвесил на пять граммов, а крик подняли на всю улицу). И тогда вас стыдят или грубят вам уже свидетели. И тогда не он, а вы подкреплены неуспехом. И впоследствии вы либо грозно молчите, либо лебезите, либо уходите от ситуации.
• А холодная напряженность? Здесь партнер подкреплен успехом и продолжает раздавать конфликтогены. И на ваше «но сурово брови мы насупим» не обращает внимания.
• Пристройка снизу? Так он, с его неразвитой нравственностью, только этого и ждет.
• Избегание? Ну так и не ходите в ресторан съесть печеное яблоко и выпить чашечку кофе, нечего вам здесь делать, а он за это время обслужит того, кто побогаче.
Будем считать конструктивное разрешение противоречия третьим требованием к реагированию на конфликтоген. Какое противоречие имеется в виду? А то, которое уже привело к конфликту. Но важно то, что оно и дальше будет приводить к конфликтам, если его не убрать.
Ну, например… Одна талантливая, но вздорная учительница постоянно опаздывала к первому уроку. Третий класс сидел так, что звенела тишина. Но нашлись ветераны труда в школе, которые вынудили молодую же директрису пойти на разговор. Она выяснила, что этой вздорной и талантливой учительнице надо или постоянно ждать полтора часа до урока (так ходили электрички), или постоянно опаздывать на 15 минут. И предложила ей, чтобы уйти от формально обоснованных претензий учителей, приходить на полтора часа раньше и располагаться у нее в кабинете, пользоваться телефоном, компьютером, можно даже вздремнуть на диване. Учительница оценила доверие и предложенные удобства (дома у нее не было телефона и компьютера) и перестала опаздывать.
Ответим на вопрос: как обстоят дела с конструктивностью в неуправляемом конфликте? Можно ли здесь мыслить конструктивное разрешение противоречия? Да нет же, здесь сплошная деструкция. Ни конструктивно, ни даже деструктивно не разрешаются противоречия и при холодной напряженности, и при избегании. А при пристройке снизу противоречие разрешается лишь частично, но и это – за счет нашего унижения.
При неуправляемом конфликте межличностная напряженность только возрастает. А при холодной напряженности, при холодном скрытом конфликте? Она выражена на невербальном уровне (мимикой). А с другой стороны, и открытая внешняя напряженность ведь близка. Вернемся к примеру с очередью. Помните, стоило кому-то вяло запротестовать – и это служило детонатором взрыва. При холодной напряженности мы все время в состоянии готовности к военным действиям. Межличностная напряженность при пристройке снизу вроде бы и вовсе отсутствует, но пристройка снизу чаще всего является скрытой, замаскированной холодной напряженностью. Однако даже если она искренняя, такое христианское смирение чревато тоже тем самым бессмысленным и беспощадным русским бунтом, который тем бессмысленнее и беспощаднее, чем ощутимее приниженность и больше долготерпение.
Что касается избегания, то оно тоже не может быть бесконечным, а дальше и после него «вечный бой, покой нам только снится».
Соединим четвертое требование с третьим такой фразой —
Нам надо не разрушать отношения, а разрешать противоречия, уменьшить внутриличностую напряженность.
Это пятое требование. Ведь от внутриличностной напряженности, которую вызывает сдержанность, зависит здоровье.
Немного о психофизиологии. Если я реагирую агрессией на агрессивный же посыл партнера, то в моем организме все в порядке. Поднимается нижнее артериальное давление, поскольку кровь из желудка, кишечника, подкожной клетчатки – словом, из тех органов, которые не обслуживают сию секунду агрессию, – выжимается в артериальное русло для лучшего кровоснабжения печени, легких, мозга и мышц, то есть органов, непосредственно участвующих в обеспечении агрессии. Сердце бьется сильнее и чаще – для тех же целей. Поднимается верхнее артериальное давление. И вот получается 150/100 вместо 120/80. Сильнее работают легкие, чтобы насытить кровь кислородом. Печень выбрасывает в кровь сахар, отчего концентрация сахара в крови увеличивается. Кислород и сахар – основные энергетические ресурсы, которые расходуются в мышцах. И мышцам во время агрессии их нужно существенно больше. Вот и «стараются» легкие, печень и сердце увеличить снабжение мышц этими энергоносителями, которые в мышцах растрачиваются без каких-либо отрицательных последствий, так как мышцы работают энергично. Кроме того, в центральной нервной системе возникает повышенное возбуждение, так как надо руководить сокращениями мышц, работающих в этом усиленном режиме.
Но вот в человеческом обществе (по сравнению с биологическим миром) возникли новые регуляторы – нравственные и юридические. Здесь часто в ответ на агрессию нельзя позволить себе защитную, справедливую даже, агрессию.
И вот тогда-то «энергоносители» (кислород и глюкоза), в повышенном количестве циркулирующие в крови, дополнительно возбуждают нервную систему. Но главное, что импульсы, которые должны были бы пойти из перевозбужденной центральной нервной системы в мышцы для руководства мышечными сокращениями, идут не по каналу «мышцы», а по каналу «сердце, печень, легкие, сосудистая система». Эти каналы как бы не находятся под запретом. Энергия агрессии сюда устремиться как бы имеет право. Но тогда это получается аутоагрессия. Эти каналы перегружаются. И артериальное давление повышается намного больше и надолго, одышка тяжелее и принимает затяжной характер, кровь кипит от сахара и кислорода, поджелудочная железа не в состоянии загнать назад в печень такое большое количество сахара, и та перенапрягается.
Работа этих каналов нарушается, а затем они и разрушаются. Ведь если хронически повышено артериальное давление, то постепенно развивается гипертоническая болезнь с ее инсультами.
А если сердце постоянно в напряженной и напрасной работе, то адреналин и норадреналин, которые должны были бы израсходоваться в мышцах (но не расходуются), обрушиваются на сердечную мышцу. Вот вам и ишемическая болезнь сердца с ее инфарктами.
Кровь, помним, выжимается в артериальное русло из желудка и из кишечника, а там желудочный (более злой) и кишечный (менее злой) сок. Происходит самопереваривание стенки желудка с формированием язвы и самопереваривание стенки кишечника с дальнейшим изъязвлением. Срыв деятельности поджелудочной железы – вот и диабет.
Постоянные одышки – известный симптом неврастении, когда все время вдох-вдох-вдох из-за перегрузок «канала дыхания». А дальше – впечатление нехватки воздуха и страх смерти. Тут же рядом эмфизема и бронхиальная астма.
Конечно, сказанное нами сейчас грешит эскизностью. Но этого достаточно для понимания, что именно внутренняя напряженность, возникающая в связи с задержкой агрессивных импульсов, обусловленной социальными запретами, служит болезнетворным началом в тех страданиях, с которыми медицина пока плохо справляется. Действительно, получше обстоят дела с инфекциями и травмами. А вот гипертоническая и язвенная болезнь, ишемическая болезнь сердца – в числе основных проблем для врачей. Это заболевания психосоматические. Причины их – в психике, а следствие (симптоматика) – в соматике, в телесной сфере.
У них есть и другие причины: переедание, мясо, соль, сахар, экология. И тем не менее потому они и называются психосоматическими, что основные причины – психологические. Ну а уж о психоневрозах и говорить нечего, тут все в психике: и причины, и следствия.
Мы совершили большой экскурс в медицину – когда люди корчатся от язвенных болей, когда от смертельного страха при инфаркте они заглядывают в глаза родственникам или когда от «молчащего инфаркта» внезапно умирает мужчина сорока двух лет от роду, то, ясно, должны помогать врачи. Но когда этого еще нет, а мы вынуждены обуздывать нашу агрессию непосредственно перед конфликтом или, хуже того, непосредственно в ходе конфликта и неизбежно в таком случае заболевать, то провести профилактику может, должен, обязан сам человек. Он должен защитить себя от аутоагрессии, проявляющейся в том числе и в психосоматических болезнях.
Итак, долой внутреннюю напряженность!
И не только о себе должны мы позаботиться, но и о партнере. Помним, ведь партнерами по общению могут быть мать, отец. Ну а если даже партнером является и толкнувший вас в автобусе случайный пассажир или нарушивший ваши права клерк (тоже ведь россияне, а не марсиане) – имеет смысл из соображений гуманности позаботиться о том, чтобы и у них не было язвы желудка.
Как обстоят дела с внутренней напряженностью в неоптимальных формах? Да все так же неоднозначно, как и с другими требованиями.
Итак, как обычно, начнем анализ с неуправляемого конфликта. «Прелесть» его в том, что как раз внутренняя напряженность вроде бы мгновенно разряжается. Поэтому-то он так и популярен. Выкричался – и стало радостно на душе.
Но так бывает только тогда, когда провинившийся, то есть подавший первичный конфликтоген, ведет себя как ягненок. В подавляющем же большинстве случаев возникает эскалация конфликта. Просто «выкричаться – и все» не удается. Приходится увеличивать обороты. Но на каком-то витке все равно ведь придется остановиться. Ну, повысили голос, ну, сказали человеку, что он негодяй… Но остановились перед нецензурной бранью, чтобы не осадили. Ну, даже бранное слово употребили, но подраться побоялись…
Остановка агрессии на любом дальнейшем витке эскалации чревата разрушительными последствиями, ведь успокаиваться приходится, находясь во взвинченном состоянии. И на организм обрушивается уже лавина катехоламинов (адреналин, норадреналин), сахара и кислорода. А при этом, как подчеркивал академик П. К. Анохин, катехоламины назад не загонишь, они должны быть истрачены. Лишний сахар и кислород, правда, частично будут выведены, сахар – частично загнан обратно в печень. Все это, вместе взятое, – серьезное испытание для организма.
Разрядка при неуправляемом конфликте – иллюзия и провокация.
За легким успокоением – более серьезные напряжения, которые в процессе ишемической болезни могут обусловить сердечную катастрофу (инфаркт), а в процессе гипертонической болезни – мозговую катастрофу (инсульт).
А вот в рамках холодной напряженности (скрытый конфликт) внутренняя напряженность поддерживается хронически на одном уровне. И в большей степени, чем при неуправляемом конфликте, способствует именно постепенному, но неизбежному формированию тяжелых психосоматических болезней.
Мы говорили, что при холодной напряженности внешняя напряженность близка. Сдерживаться трудно, особенно эпилептоидным личностям, а их больше среди мужчин (как и больных с инфарктами и инсультами). И почти невозможно сдержаться больному гипертонической болезнью в далеко зашедших случаях, сопровождаемых атеросклерозом головного мозга (взрывчатость гипертоника широко известна). Сосуды уже ломкие, артериальное давление хронически повышено, сдерживаться на ранних этапах конфликта трудно, а в более взвинченном состоянии и подавно, но это не отменяет необходимости сдерживания. И вот здесь-то очередная задержка агрессивного импульса приводит уже к мозговой катастрофе. Так неуправляемый конфликт и холодная напряженность каждый в своем амплуа «работают» в одном направлении.
Холодная напряженность готовит почву для катастрофы, а неуправляемый конфликт добивает человека.
В пристройке снизу, если она неискренняя, дела обстоят приблизительно так же, хотя и в меньшей степени. А если она искренняя, то внутренняя напряженность минимальна, в связи с чем, собственно, пристройка снизу и практикуется. Но припомним, однако, что при ней сильно принижается достоинство, что создает хроническую меланхолию, а она тоже никак не способствует здоровью.
Почти все то же самое можно сказать и об избегании.
Наши ответные действия должны быть планомерными, с постепенным повышением давления, но, как мы уже говорили, без превышения мер защиты, без передозировки. Партнеру надо дать возможность сделать ответный ход, как в шахматах. И если на наше справедливое давление партнер не отвечает снятием своего конфликтогенного поведения, то делаем следующий ход и увеличиваем наше давление.
• В неуправляемом конфликте все как раз наоборот. Мы хаотично выкрикиваем оскорбления в адрес партнера с явной передозировкой и не даем ему ничего путного сказать. Аналогично ведет себя и партнер.
• Фактически нет нужного «шахматного» диалога и в холодной напряженности.
• Сбивчивый диалог присутствует, правда, в пристройке снизу, но это в пользу богатых, в выгоду нахальному партнеру.
• При избегании? Ну какой же тут диалог?
Причем управляема с обеих сторон: и с моей стороны, и со стороны партнера. Но по крайней мере – с моей стороны. Надо, чтобы не стихия управляла нами, а мы управляли стихией.
Здесь есть, однако, одна опасность. Можно невзначай сбиться на манипулирование. Это ведь тоже управление ситуацией. Но припомним, мы говорили о том, что это управление ситуацией скрытое и в ущерб партнеру. А мы стремимся к справедливости. Справедливое управление ситуацией – ну где же оно и в неуправляемом конфликте, и в холодной напряженности, и в пристройке снизу, и в избегании? И манипулятивное управление ситуацией чаще происходит на бессознательном уровне под влиянием иррациональных психических сил.
По большому счету преодоление манипуляторской тенденции в себе – это тоже «не стихия владеет мной, а я – стихией».
Если мы будем подлинными, то получим больше доверия. В холодной напряженности, в лицемерной пристройке снизу и в какой-то мере в избегании – маска. Она, как отмечал мудрый польский психолог Антон Кемпински, напрягает, утомляет, изматывает нас. Но она неприятна и для партнера. Искреннее наше возмущение бывает легче перенести, чем ухмылку. Оно менее неприятно (по крайней мере, более простительно), чем лицемерие. В этом отношении неуправляемый конфликт как раз менее неприемлем для нас и даже для партнера, но уж очень много в нем других отрицательных моментов.
Необходим анализ поведения партнера. Таково следующее и, пожалуй, наиважнейшее требование к поведению в конфликте. Мы должны понять его мотивы, более того, постараться максимально оправдать его поведение. Все невыясненные и сомнительные моменты – в пользу партнера! И только если уж явно баланс не в его пользу, только тогда надо реагировать.
Иногда кажется, что вот, мол, мало времени на выяснение. Но ведь мы можем предполагать, что с этим человеком у нас могут возникнуть противоречия в потребностях, и заранее продумать все. А если все-таки не получилось заранее, то не реагировать как на конфликтоген на его поведение, пока все не будет выяснено.
Это, по определению, реализация творческого потенциала личности с целью по крайней мере жить за свой счет, а не за счет других и по возможности дарить излишки своего творчества другим людям.
Где угодно, в том числе в начинающемся конфликте, мы должны думать о самоактуализации. Реагируя даже на явный конфликтоген, мы не должны самоутверждаться за счет другого. И даже выиграв конфликт (партнер уступил), не надо разыгрывать роль победителя. С другой стороны, если мы подкрепляем неуспехом конфликтогенного партнера, склонного направо и налево раздаривать свои конфликтогены, то тем самым заботимся о других, уменьшаем его конфликтогенную активность.
Почему же люди практикуют неоптимальные формы?
То есть неуправляемый конфликт, холодную напряженность, пристройку снизу и избегание…
Мы убедились, что эти наиболее «популярные формы» реагирования на конфликтогены не годятся, потому что не соответствуют требованиям, которые мы только что обсудили. Тем не менее если бы ни одна из форм не соответствовала ни одному из этих требований, то вряд ли эти формы были бы столь живучими.
• В неуправляемом конфликте первый выплеск агрессии приносит нам такую сладострастную радость, что ее можно сравнить разве что с любовным экстазом.
• В холодной напряженности вот в эту секунду нет внешнего «огнестрельного» конфликта.
• При пристройке снизу мы получаем какой-никакой, а результат.
• При избегании мы можем на некоторое время отвлечься от проблем.
• При неуправляемом конфликте партнер может испугаться дальнейших таких же конфликтов и уступить.
• При холодной напряженности он пусть лишь взглядом, но все-таки осужден.
• При пристройке снизу нет бурления катехоламинов в крови…
И все равно это не уравновешивает отрицательного начала в каждой из этих форм. В то же время, как мы говорили, талантливые в коммуникативном плане люди находят сами и другие возможности.
Другие возможности
Например, в ситуации острого противостояния вместо привычного «ты сволочь» иногда мы слышим «я удивлен». Но эти находки единичные и разрозненные. И они редко становятся достоянием других людей. Настолько редко, что, диктуя этот текст машинистке и намереваясь продолжить их список, я испытал затруднения. Мало их вошло в обиход. А вот элементов, творчески находимых разными людьми, но не вошедших в лексику народа, я насобирал достаточно много. Как уже говорилось, я и сам пытался их творить. Объединил в условные, но, на мой взгляд, наиболее оптимальные формы и блоки. Договоримся еще об одном: «оптимальное» не значит «идеальное». И в мягкой конфронтации, и в жесткой, и в управляемом конфликте требования к реагированию на конфликтоген, выдвинутые нами, соблюдаются не на все сто, но существенно больше, чем при неоптимальных формах.
При описании алгоритмов здесь и дальше мы будем соблюдать определенный порядок изложения, более подходящий для использования в общении. «Более подходящий» значит «более удобный», но вовсе не обязательный. Блоки внутри алгоритма можно по обстоятельствам менять местами, но лучше, если каждый из них будет тем не менее воспроизведен.
Впрочем, возможно и сокращение за счет того или иного блока, а может быть даже так: из мягкой конфронтации – один блок, из управляемого конфликта – один блок, и в целом получается повышение давления без передозировки…
Но читателю, по крайней мере поначалу, имеет смысл усвоить и оттренировать полностью алгоритм мягкой конфронтации, жесткой конфронтации и управляемого конфликта, которые представляют собой, с нашей точки зрения, оптимальные формы реагирования на конфликтоген.
Оптимальные формы реагирования на конфликтоген
Мягкая конфронтация
Последнее время слово «конфронтация» стало обиходным в политике и имеет здесь отрицательный оттенок. Мы тоже в принципе против конфронтации. Вот если бы только можно было вкушать лишь райское блаженство сплошных синтонов в адрес друг друга, и никаких тебе конфликтогенов… Но поскольку это чистейшей воды идеализм, то констатируем, что собственно конфликту, пусть и, как мы провозгласили, управляемому, имеет смысл предпослать спокойное противостояние интересов. Лицом к лицу, чтобы было видно, в чем, собственно, противоречие. Или, почетче: лоб в лоб, как буквально можно перевести с латыни слово «конфронтация».
Но сначала мягкая конфронтация. Эту форму реагирования на первичный конфликтоген изобразим, как в дальнейшем и другие формы, в виде отдельных блоков.
Мягкую конфронтацию можно начать с блока
Понятно, речь идет о психологическом состоянии, о психологических переживаниях, возникших в связи с получением конфликтогена со стороны партнера.
Этот блок, скажем заранее, противопоставляется блоку из жесткой конфронтации, который мы позже условно обозначим как формулирование обвинения. Здесь же, в мягкой конфронтации, мы действительно говорим, например, мужу, который несправедливо старается уйти от домашней работы: «Миш, ну мне же тоже хочется посмотреть телевизор, а у плиты я этого не могу сделать, да и голова от газа болит, ведь я слишком много нахожусь на кухне». Или буфетчице, которая, после того как считала деньги, берет бутерброд немытыми руками, а не щипцами: «Вы знаете, все-таки малоприятно, что вы берете руками, а не щипцами».
Описание своего состояния, с одной стороны, все же не обвинение, а следовательно, более мягкое воздействие. А с другой стороны, это все же сопротивление, а не проглатывание пилюли. Иногда бывает даже достаточно мягкого намека на неудобство, и партнер, допустивший незлоумышленный конфликтоген, может быть, засмущается, засуетится: как бы исправить положение.
Не будем идеалистами, совестливых «конфликтогенщиков» не так уж много, поэтому повышаем давление, вводим следующий блок – просьбу снять конфликтоген. Мужу, к примеру: «Ну, может быть, ты все же поможешь?» Таксисту, мягко-настоятельно: «Пожалуйста, включите счетчик, поедем».
Заметим опять-таки, что это повышение давления, но мягкое.
Это третий блок, как бы смягчающий первые два. Частично оправдываем партнера обстоятельствами и собственным поведением. Например, таксисту: «Я понимаю, у вас трудности: запчасти за свой счет и прочие накладные расходы». Это обстоятельства, которые как-то делают понятным желание таксиста выгадать на нас. Мужу: «Сереж, ну, я, конечно, не оговорила перед свадьбой наше равенство на кухне». Тут имеется в виду, что я не ставила условие, не предупредила, значит я частично обусловила твое поведение, – оправдание партнера своим поведением. Мы не снимаем полностью вину с партнера и не берем ее полностью на себя, как при, вспомним, исключительно синтонном общении. Но и не концентрируем вину только на партнере, как это будет при жесткой конфронтации. Значит, это смягчение, но в духе сопротивления.
Ясно, что сопротивление может привести к ссоре и партнер может понять ваше сопротивление как раз в том плане, что вы ведете к ссоре, поэтому в качестве отдельного блока выдвинем мирные инициативы.
Собственно, это просто провозглашение, призыв к миру. Но в то же время – это очень важно – надо, чтобы партнер понял: вы ссориться не хотите. Таксисту: «Я бы не хотел доводить дело до конфликта» (подтекст: он возможен, но нежелателен для меня). Жена мужу: «Сань, так не хочется ссориться, а мы стоим на тропе войны». Опять смягчение, но мир – на справедливых условиях.
Предлагаем партнеру такое решение противоречия, которое пусть частично, но в то же время по большей части удовлетворяет ваше справедливое предложение снять конфликтогенное поведение и частично уменьшает трудности партнера. Компромисс, не унижающий партнера и восстанавливающий ваше достоинство и ваши права.
Таксисту: «Вам хочется попасть вовремя домой, сейчас действительно поздно. Но и мне хочется попасть домой пораньше. Право мое, и я настаиваю. Однако мы могли бы доехать до стоянки такси, которая расположена по дороге к моему дому, и если вы договоритесь со своим коллегой, чтобы он меня доставил, то я могу пересесть; впрочем, понятно, пересадка за ваш счет». Он потеряет немного времени и денег, но вы, не настаивая на невыгодном для него вояже, существенно облегчаете его ситуацию, сами потеряв три минуты на пересадку. Ну а что же с женой и мужем? Конструктивное предложение в нашем примере может состоять в том, что муж почистил бы картошку на два дня, не отрываясь от телевизора.
Конструктивные предложения означают и усиление давления, и смягчение его. Я ведь не снимаю требований, а вношу предложение, которое может обеспечить их выполнение, а сам по себе очередной блок воздействия означает наращивание давления. Но я забочусь и о том, чтобы неудобства для партнера при условии выполнения этого требования были минимальными.
Мы строго следим за тем, чтобы в нашем поведении не проскользнули даже минимальные конфликтогены. Понятно, это смягчение по сравнению с неуправляемым конфликтом, где конфликтогены составляют суть воздействия. Но, как ни странно, это – такова диалектика – и элемент давления. Человек ведь чувствует разницу: сам он дал конфликтоген, а с ним – по-человечески, заботятся о том, чтобы не задеть, сравнение в его глазах и в глазах свидетелей – не в его пользу, и он «засмущается» или даже искренне засмущается. Но это сложное дело – изъятие конфликтогенов в процессе мягкой конфронтации.
Обычно-то нас так и тянет оскорбить в ответ на оскорбление… При первичном коммуникативном поведении не так трудно сдержаться, а здесь ох как трудно. И поэтому при мягкой конфронтации более тщательно, чем при первичном коммуникативном поведении, надо следить, чтобы конфликтоген в ответ на конфликтоген не проскочил даже случайно, даже махонький, ибо дальше – свалка неуправляемого конфликта. Ни ирония, ни легчайшая пристройка сверху, особенно с близкими.
Вычеркиваем конфликтогены начисто.
Любопытный вопрос. Почему мы выделили изъятие конфликтогенов в блок? Ведь здесь вроде бы не действие, а, наоборот, отсутствие действия. Тонкость в том, что это тем не менее целенаправленная и упорная деятельность, заключающаяся в постоянном уловлении, пресекании, оттормаживании постоянно и напряженно возникающего желания выдать конфликтоген. Все время надо быть начеку.
Выделим в мягкой конфронтации еще один блок – подачу синтонных посылов. То есть постоянно изыскиваем возможности подать адекватные, уместные, нельстивые, искренние, с чувством меры и вкуса синтонные посылы.
Вернемся к любимому персонажу – таксисту. Ему можно сказать (если это действительно так): «У вас очень ухоженная машина, мне хотелось бы ехать с вами, а не в развалюхе какой-нибудь…» Ну а что скажет жена любимому мужу? «Вить, ну поссоримся, от ссоры до развода рукой подать. А где я найду потом такого хорошего мужа?»
То, что это играет на смягчение конфронтации, понятно. Но опять-таки и давление: я, несмотря на напряженность, нахожу в себе силы увидеть в тебе положительные качества; ответь и ты мне искренним стремлением уменьшить напряженность. Но чтобы не было соскальзывания в сторону манипуляции. Такая опасность есть, но именно поэтому мы и дали такой длинный ряд определений для синтонов: адекватные, уместные, нельстивые, искренние, с чувством меры и вкуса. Кроме того, манипуляция, не забудем, – это скрытое психологическое воздействие в ущерб партнеру. Нет, наша мягкая конфронтация не приносит ему ущерба, это только восстановление справедливости.
Подача синтонных посылов – тоже напряженная деятельность. Тем более напряженная, что, как мы уже толковали, хочется-то прямо противоположного – оскорблять.
К сожалению, нет возможности в книге «озвучить» речевые интонации. Мы сможем только описать их. Разделим (очень условно) людей на близких и неблизких. Близкие: муж, жена, сын, дочь, мама, папа, брат, сестра… Неблизкие: таксист, продавец, кассир, хамящая завстоловой, мелкий чиновник в учреждении, крупный чиновник городской исполнительной власти… Ну а преподаватель, подчиненный, непосредственный руководитель – они где-то посередине…
Так вот, в речевых интонациях при мягкой конфронтации с близкими людьми лучше, чтобы присутствовали мягкость, нетвердость, неуверенность, прерывистость речи, негромкость, нежесткость, рассудительность, легкое чувство обиды, удивление. Но в то же время это не попытка разжалобить, а сигнал сопротивления, предупредительный «выстрел вверх».
Интонации могут быть и сожалеющими или щадяще-настоятельными. Но чтобы не было вкрадчивости, фальши, неискренности.
С неблизким человеком. Какие здесь интонации? Ну, прежде всего, более уверенные. Речь уже гладкая, а не прерывистая; без запинок, как бы выученная. Легкий (только очень легкий) оттенок вальяжности. Непреувеличенное, неподчеркнутое, но отчетливо обозначенное чувство достоинства. Чиновник, выжимающий взятку, должен почувствовать, что впереди жесткая конфронтация. Речь может быть и более громкой или подчеркнуто переходить на почти шепот. Кстати, модуляции в голосе позволяют разрядиться и в то же время не орать и не размахивать руками, а выглядеть спокойным.
Вам придется потренироваться самостоятельно, найти и выбрать подходящие интонации. Попробуйте записать свои поиски на магнитофон, послушайте внимательно и добейтесь, чтобы вы услышали в своих интонациях те оттенки, которые мы только что попытались описать.
Тоже со счетов не сбросишь. В неуправляемом конфликте глаза вылезают из орбит, сверкают, расстреливают партнера в упор. Взор-взгляд, направленный в глаза (глаза в глаза) в биомире, – это выражение либо сексуальных чувств, либо агрессии. При получении конфликтогена мы, конечно, не сексуальные чувства испытываем, поэтому глаза мечут молнии в такт грому из гортани. В то же время прятать глаза в биомире означает трусость. Вспомним, как провинившаяся собака прячет морду, когда ее стыдят. Поэтому лучше ни то, ни другое. Взор – по разным точкам контура верхней части фигуры, редко – на лицо, еще реже – в глаза.
Тоже придется потренироваться. В наших тренинговых группах это проделывается под руководством психолога. Но можно и самостоятельно, а лучше вдвоем-втроем. Затеять тренировочный мягкоконфронтационный разговор (третий – сторонний наблюдатель, как бы режиссер). И в определенном ритме смещать взор с одного плеча на другое, потом на верхнюю точку головы, потом на пряжку ремня, потом на левое ухо, потом на правый глаз, потом снова на левое плечо, но чуть пониже, чем в первый раз, потом снова на правое плечо, но тоже чуть пониже, потом на левый глаз, потом на правое ухо…
Поза должна быть не развязная и не скованная. Разговоры с выяснением отношений чаще всего бывают в положении сидя. Если человек, равный с вами по статусу, сидит, то и вы должны сесть. Бывают исключения, конечно, но чаще всего возможность сесть имеется. Лучше это сделать со словами «И я присяду, если вы не против». Если партнер стоит, проводить разговор надо тоже стоя.
Итак, сначала про положение сидя. Руки и ноги должны быть несомкнуты, тем более не перекрещены. Голени не выставлены вперед и не поджаты под себя, они должны располагаться перпендикулярно к полу. Причем так, чтобы они удерживались бы сами в этом положении без напряжения. Это достигается тем, что колени слегка, под углом в 30 градусов, разведены. Понятно, что, если это дама и на ней юбка, то колени, как и стопы – уступим этикету, – пусть будут сведены, но все же не перекрещены. Но полная симметрия неестественна, так что лучше одну стопу – на 3 сантиметра вперед, другую – на 3 сантиметра назад. И руки тоже не так симметрично, как у египетского сфинкса, одна пусть будет на ноге чуть ближе к туловищу, другая – чуть дальше. Не стоит локоть класть на спинку стула – это агрессия. Не стоит кисти рук и тем более локти класть на стоящий перед вами стол – это занятие пространства партнера и тоже напрягает.
Если вы стоите (равный вам по статусу партнер при этом тоже стоит), не надо стоять широко расставив ноги. Помните фильмы про фашизм? Так стояли эсэсовцы. Но и не «пятки вместе, носки вместе». Это неустойчивая поза, или, точнее, поза неустойчивости: достаточно дуновения, и вы «свалились». Пусть между стопами будет 20 сантиметров, при этом одна на 3 сантиметра вперед, другая – на 3 сантиметра назад.
Экспансивные политические лидеры любят широкие жесты. Часто – это выбрасывание руки вперед, а иногда и в других направлениях. При мягкой конфронтации пусть руки движутся, не слишком отдаляясь от туловища и головы. Жесты – скромные, неэнергичные, в основном кистью руки, но жесты должны быть, и притом живые, а не полная неподвижность.
Жесткая конфронтация
Почему именно формулирование? Потому что партнер должен четко понять, чего, собственно, от него хотят.
Обычно в неуправляемом конфликте обвинение предъявляется хаотично, беспорядочно. Сопровождается выкриками, оскорблениями. Одни бурные эмоции. Как определял немецкий психолог-психиатр Эрнст Кречмер, двигательная буря. А что значит формулирование? Последовательное, четкое изложение вины или, скажем так, подведение под статью уголовного кодекса, процессуального кодекса, морального кодекса – словом, какого-либо кодекса. Нарушены какие-то правила – может быть, административные, а может, нарушен только межличностный договор (но, значит, нарушен моральный кодекс).
Пример? Ну что же, продолжим примеры с таксистом и мужем. Таксисту: «Ведь вы прекрасно знаете, что сейчас семь часов, а посадка до семи тридцати, и вы обязаны меня везти в любой конец города и в аэропорт». Мужу: «Ты хочешь, чтобы я, работая с тобой на равных в школе, вела дом одна? Но ведь это же несправедливо. Это даже не домострой. Потому что при домострое жена вела только дом. Это же не по-человечески…»
В жесткой конфронтации уже нет блока частичного оправдания партнера (смягчения вины). Хотя разные другие средства позволяют провести жесткую конфронтацию и более жестко, и более мягко (смотря по обстоятельствам). А блок «Просьба снять конфликтоген», который был частью мягкой конфронтации, заменит блок «Требование снять конфликтоген».
Содержание блока, в сущности, то же. Даже слова могут быть теми же. Но произнесение их более требовательное, более настоятельное. А иногда имеет смысл и слова изменить. Вместо «Ну, может быть, ты мне все же поможешь?» – «Ты мне все же должен помочь» (это, как вы обратили внимание, – к мужу). Вместо «Будьте добры, включите счетчик, поедем» – короткое «Так мы едем?!».
Этот блок мы, в отличие от предыдущего, в видоизмененном варианте повторяем, если жесткая конфронтация является этапом после мягкой конфронтации, а не самостоятельной формой реагирования. Но если она не этап, а сама по себе, то это, понятно, не повторение, а звучит впервые для партнера, но тоже с известной степенью жесткости.
Есть и еще блоки, которые с небольшими изменениями или вовсе без них мы можем повторить на этапе жесткой конфронтации. Или, если это не этап, они просто являются аналогами блоков мягкой конфронтации. Это мирные инициативы и конструктивные предложения. Рассмотрим их.
Мужу: «Виталь, ну, я думаю, что нам все же не удастся поссориться». Таксисту: «Честное слово, мне не хочется обострять обстановку. Да и вам это не нужно».
Ремарка:
Мирные инициативы и в жесткой конфронтации, и в мягкой имеет смысл выдвигать неоднократно, варьируя слова и невербальные элементы.
Как бы уговаривая, внушая.
Мужу: «Саш, так я принесу тебе сюда к телевизору картошку?» – мягко-настоятельно. Таксисту: «Так все-таки давайте заедем на стоянку и пересадите меня в другое такси!» – жестко-настоятельно.
Но есть много нового по сравнению с мягкой конфронтацией. И самое серьезное новое – это формулирование угрозы.
Опять «формулирование». Почему? А потому что угрозы, как и обвинения, высказываются обычно в духе двигательной бури по Кречмеру. И тогда партнер понимает, что это «буря в стакане воды», то есть что ничего не будет, что дело кончится только эмоционально высказанными угрозами, в ответ на которые он также что-то беспорядочно выкрикнет. К неуправляемым конфликтам он привык.
Итак, что же мы формально-сухо должны сказать таксисту? «Вы полагаете, что дело тем и кончится, что я выйду из машины, и только? Нет, я запишу ваш номер, придя домой, сяду за машинку и напишу письмо о том, как вы работаете. В трех экземплярах. Один пойдет в мэрию. Второй – в общество потребителей. Третий – в городскую газету. В каждом экземпляре будет указано, что копии пошли в два других адреса. Вы понимаете, конечно, что мэрия, зная о копиях, так или иначе вынуждена будет сообщить в ваше АО и проверить, как отреагировало руководство. Вы хотите немного выиграть, отказываясь меня везти, но проиграете вы существенно больше. Стоит ли?»
(И снова мирные инициативы: «Может быть, не будем доводить дело до конфликта?»)
С родственниками и вообще с близкими людьми угроза должна звучать не формально-сухо, а в голосе будет горькая обида и обреченность. Вы вынуждены обострить отношения, потому что страдает ваше достоинство. Итак, горечь, обида, обреченность: «Алеш, если ты отказываешься на равных со мной вести кухню, то я отказываюсь готовить, и мы переходим на сухомятку», «Ты отказываешься покупать стиральные порошки? Ну что ж, я отказываюсь стирать рубашки…»
Угрожать близкому человеку мы можем, скорее всего, частичным разрывом отношений. Это очень много, если он вас ценит. А угроза полного разрыва еще более тяжела.
Внимание! Никогда не бросайтесь словами о полном разрыве.
Если вы решаетесь на него, то до этого должен быть проведен неоднократный глубокий нравственно-психологический анализ ситуации. Эти слова сначала сильно ранят. Но если ими злоупотреблять, то они перестают работать. Или резко портят отношения.
Этот блок особый в том смысле, что надо (очень надо) и трудно (очень трудно) соблюсти чувство меры.
Сразу же ограничение: с очень близкими людьми, с которыми вам «детей крестить», – вообще никаких конфликтогенов, как и при мягкой конфронтации. Если не считать конфликтогеном саму вынужденную угрозу, высказанную горько-обреченным тоном.
Но в жесткой конфронтации с работниками сферы обслуживания, которая хочет, чтобы мы ее обслуживали, конфликтогены просто необходимы. Надо выбить их из седла, сбить с них спесь, подкрепить неуспехом, одновременно оставаясь неуязвимыми.
Неуязвимыми… Что мы имеем здесь в виду? Наши фразы могут быть запротоколированы, подшиты к делу, и мы при этом не будем осуждены юридически и морально. Например, оправданная формально пристройка сверху: «Вы сфера обслуживания – обслуживайте». В ответ на их стандартную фразу «Ничем не могу вам помочь» – «А я и не прошу у вас помощи, вы обязанности свои выполняйте».
В некоторых случаях можно применить жестко-язвительную отрицательную оценку: «Вы профессионально несостоятельны, не знаете правил, по которым вы должны работать». Хорошо бы иметь в запасе юмористические фразы. Помните? «Я коплю на машину, но не вам, а себе. Будьте добры – сдачу».
Вспомним, в мягкой конфронтации мы пеклись об изъятии из коммуникативного поведения конфликтогенов. Говорили о том, что это – деятельность, постоянное слежение. Такая же деятельность, но по отслеживанию импульсов подать синтон должна осуществляться в процессе жесткой конфронтации.
Здесь нас может потянуть на смягчение (до снятия конфликтогена со стороны партнера), а с близким человеком нас может потянуть и на сюсюканье. Но ведь мы проводим уже жесткую конфронтацию, и партнер может понять это как слабость. Для смягчения ситуации достаточно более жестко подаваемых мирных инициатив. Надо, чтобы выдерживалась структура. Конечно, нет особой беды, если она не выдерживается, но и успеха меньше.
В жесткой конфронтации, как и в мягкой, очень важен тон.
С близкими людьми палитра интонаций не очень велика. Это сдавленный голос, в нем обреченность, огорчение, обида. Обреченность в том смысле, что вы вынуждены идти на жесткую конфронтацию, хотя не желаете этого, вынуждены, потому что иначе роняете ваше достоинство. Это особо важно при формулировании угрозы, поэтому ранее мы об этом вели разговор почти в тех же словах, но и в целом интонации с близким человеком очень важны, поэтому мы записали это здесь «отдельной строкой».
С неблизкими людьми. Уверенность, гладкость, текст как бы хорошо заучен, не лезете за словом в карман. Не дарите партнеру пауз. Голос может быть твердым, даже громким, в нем может чувствоваться металл. Но никак нельзя срываться на крик. Вот здесь-то и проявится чувство меры. Можно применить нестандартные интонации. Легкая снисходительность, вальяжность, ироничность, язвительность.
Когда голос бархатный, нахалы часто становятся шелковыми.
Еще лучше интонации менять. От вальяжности к ироничности, от ироничности к снисходительности, от снисходительности к небольшому металлу в голосе – все это помогает быть уверенным и незаметно для окружающих выплеснуть свою агрессию.
Особенно труден вопрос с интонациями при подаче конфликтогенов. Конфликтоген только нам, посвященным, должен быть виден. Но именно в подаче конфликтогена особенно заметна наша агрессия, и именно здесь легко соскользнуть в русло неуправляемого конфликта. Поэтому в блоке жесткой конфронтации должна быть особенно жесткая самодисциплина.
В мягкой конфронтации взор был – по контуру верхней части фигуры и редко устремлялся в глаза партнера. Но сейчас – жесткая конфронтация. Нужен взгляд глаза в глаза; не все время, конечно, а периодически. И периодически же – по контуру головы, то есть от глаз мы не отступаем, не прячем свои глаза, смело смотрим опасности в лицо. Партнер ведь тоже подает нам своим взглядом «глаза в глаза» и мимикой сигналы опасности. Нам нелегко выдержать это, и наш взор как бы автоматически уходит в сторону.
На такой случай посоветую прием, который часто практикуется гипнотизерами при фасцинации (гипнотизации взглядом, направленным в глаза партнера).
Надо смотреть на переносицу или в середину лба. Если трудно и это, то перевести взор еще выше, к границе лба и волос. У партнера складывается впечатление, что вы смотрите ему в глаза, а вы существенно облегчаете свою задачу.
Потренируйтесь сначала в спокойной обстановке друг на друге. Потренируйтесь на ничего не подозревающем человеке в простой беседе. Если это будет недолго, то он не заметит или, в крайнем случае, ущерб для него будет невелик.
С близким человеком – как в мягкой конфронтации: поза неагрессивная.
С неблизкими людьми – поза не развязная, но независимая, с легким налетом агрессивности. При переходе от мягкой конфронтации можно положить ногу на ногу, а одним локтем опереться о спинку стула, на котором сидите. Можно сложить руки на груди. Можно откинуться на спинку стула, а ноги чуть выдвинуть вперед. Но все это должно быть не слишком вызывающе – лишь для придания большей стабильности защитной позиции. Так сказать, стабилизатор.
Могут быть более энергичными, но так же, как и в мягкой конфронтации, – в пределах своей фигуры. Опять же с близким человеком – они, как и интонации, должны выражать горечь обиды. А с нарушителем ваших прав – чиновником – пусть они будут вальяжными, восстанавливающими баланс достоинства, но тоже не оскорбительными. Не стоит на похлопывание по плечу хлопать по плечу в ответ, как это сделал персонаж Олега Басилашвили в «Осеннем марафоне». Это было начало неуправляемого конфликта. Лучше при попытке похлопать отодвинуть вовремя похлопывающую руку со словами типа «Ты не в Чикаго, моя дорогая…».
Управляемый конфликт
Но вот ни мягкая конфронтация, ни жесткая конфронтация не дали результата – партнер упорствует во грехе. Или… мы решаем сразу приступить к конфликту, без постепенного увеличения давления. В любом случае, понятно, этот конфликт должен быть управляемым.
Человек на одной доске с нами. То есть нет инстанции, куда мы могли бы апеллировать. В этом случае управляемый конфликт проводится достаточно просто. Мы сообщаем о переходе к исполнению угрозы. Еще раз выдвигаем (на всякий случай – а вдруг он передумал) мирные инициативы. И осуществляем то, что звучало в «угрозе».
Это, в общем, ситуация супругов. Конечно, можно представить себе, что они апеллируют, как к инстанции, к родителям, но все же с натяжкой. Это два суверена, которые решают вопросы самостоятельно. Итак, жена мужу говорит: «Дим, ну так я уже сегодня ничего не готовлю на ужин? А может, все же помиримся?» И если «Дим» непреклонен, ужин таки не готовится.
Подобный конфликт проводится по более сложной схеме. Мы ее распишем сейчас так же подробно по блокам, как мягкую и жесткую конфронтацию. Начнем с блока «Знакомство».
Знакомство
Обращаемся в инстанцию, и если мы с ее работниками не знакомы, то представляемся, лучше развернуто: фамилия-имя-отчество и что-то из статуса (студент, доцент, наконец, просто житель района). Просим представиться работников инстанции.
Даже если мы имеем право не представляться, допустим, директору магазина при обжаловании действий продавца, – все же лучше представиться. Директору тогда психологически труднее будет отказаться назвать свои имя-отчество-фамилию, а коль скоро он их назвал, он тоже как бы уязвим и поэтому более склонен к справедливому разрешению противоречий.
Усесться
Если «инстанция» стоит, то можно разговаривать стоя. А если сидит за своим столом, обязательно надо сесть.
Вы не проситель.
В кабинете около стола руководителя есть стулья. Мы предполагаем, что руководитель о нарушениях знает и их покрывает. Не будем забывать, что это, однако, только предположение, хотя и очень правдоподобное. Поэтому мы ведем себя мягко-настоятельно. И усаживание должно быть тоже мягко-настоятельным. Это проявляется в том, что мы усаживаемся с одновременным произнесением фразы: «С вашего разрешения, я сяду?!» Эта полуутвердительная-полувопросительная фраза психологически затруднит давление на вас: мол, мне некогда, давайте быстрее.
Вы уже сидите, следовательно, разговаривать будете долго и серьезно. Поднять вас труднее, чем не разрешить сесть. Вы уже как бы заняли плацдарм.
В самом деле, нелепо будет выглядеть директор, который стал бы требовать от вас встать. Полувопросительная форма предполагает, что по каким-либо весомым причинам вас могут попросить не садиться. Но это только «как бы», вы ведь входите в кабинет к руководителю, который обязан решать вопросы, так что обращаетесь вы законно. И «плотно» усаживаетесь тоже законно. Сесть настолько важно, что мы выделили это действие в отдельный блок.
Репортаж об инциденте
Это самое важное в управляемом конфликте. И здесь легко поскользнуться. Репортаж должен быть именно репортажем. Два момента надо выдержать четко.
Без оценок и без эмоций.
Нет, конечно, оценки и эмоции предполагаются, подразумеваются, но явно они звучать не должны. В репортаже надо ответить как бы на все вопросы русского языка, и только. Что? Кто? Где? Когда? Как? Сколько? При каких обстоятельствах?
Репортаж должен быть исчерпывающим, но без лишних подробностей, которые затрудняют восприятие, отнимают время и поэтому раздражают.
Почему не должны звучать оценки? Потому что руководитель и сам в состоянии правильно оценить действия подчиненного. Вот пусть он это и сделает. И пусть сам ответит на вопрос, соответствует ли то, что описано в репортаже, правилам, законам. Если руководитель отвечает, что соответствует, он должен обосновать это, дать прочитать соответствующие постановления. Мы убедимся, что разговор надо вести не в этой инстанции, а, например, переизбирать отцов города.
Если руководитель говорит, что поведение его подчиненного не соответствует правилам, и сам по своей инициативе или по нашей просьбе принимает меры – это то, что и требовалось доказать.
А если он говорит, что соответствует, а на самом деле мы знаем, что он врет, постановлений не показывает, выдвигая какую-нибудь отговорку, или говорит, что да, нарушение есть, но я, мол, ничего не могу поделать, у меня свои трудности, то есть он заодно с нарушителем и сам тогда является нарушителем, то с нашей стороны уже по отношению к нему проводится мягкая и жесткая конфронтация и управляемый конфликт в более высокой инстанции.
Как они проводятся, мы уже знаем. Все по тем же блокам.
С директором магазина начинаем разговор приблизительно так. «Вы описываете мне ваши трудности – и, получается, не хотите понять наши. Вы просите нас войти в ваше положение и не требовать то, что нам положено по закону. Но нас это все слишком затрудняет. Для нас ваши трудности означают слишком большие материальные потери и потери времени, да и большие затраты сил. Так что я бы просил вас не перекладывать на нас ваши трудности. Неужели из-за ваших трудностей вы испортите свою репутацию? Мне совсем не хотелось бы устраивать переписку с вышестоящими организациями по этому поводу. И потом испытывать хмурые взгляды работников магазина. Но и вам, наверное, не нужна такая переписка. Решите ваш вопрос сами».
Содержанием этот разговор наполняется по обстоятельствам.
В магазине нет бумаги для бесплатной упаковки, а есть полиэтиленовые пакеты за дополнительную плату. Считают деньги и «этими же руками» отпускают пищевые продукты. На витрине одно, а из ящика дают другое. Обсчитывают, обвешивают, не принимают изношенные купюры. Продали бракованный товар и не обменивают. Я был свидетелем того, как юная «леди» (в кавычках, подчеркиваю, в кавычках), продававшая в овощной палатке зелень, опрыскивала ее водой прямо из своего рта.
Да мало ли еще что… В муниципалитетах свои «розочки», в коридорах губернской власти – свои. Вы наполняете разговор этим содержанием. А мы дали вам форму.
Если мягкая конфронтация не увенчалась успехом, то приступаем к жесткой. Вот приблизительный набор фраз при разговоре все с тем же директором: «Вы все же не хотите решить этот вопрос здесь и теперь, хотя отдаете себе отчет в том, что это нарушение. А я все же требую исполнения вами ваших обязанностей. Вызовите, пожалуйста, вашего работника, разъясните ему его обязанности. И тогда конфликт исчерпан, я буду с вами и с ним здороваться в магазине или на улице, раз мы уж познакомились. Ну а если вы этого не сделаете, то я вынужден сделать вывод, что вас устраивает переписка с вашим начальством. Что ж, устраиваем переписку…»
Если мягкая и жесткая конфронтация с руководителем не привела к успеху, обращаемся письменно или устно в более высокую инстанцию и проводим по отношению к этому руководителю управляемый конфликт в этой более высокой инстанции.
Интонации, взор, жесты, позы
Все это при проведении управляемого конфликта выглядит так же, как при мягкой конфронтации с неблизкими людьми.
Проводя управляемый конфликт, имеем в виду, что, с одной стороны, руководитель или контролирующая инстанция в ответе за действия того, на кого мы подаем рекламацию. Так что – не сплошные же синтоны. А с другой стороны, они могут ничего не знать о поведении конкретного подчиненного.
Проводить конфронтацию надо в ответ на свершившийся факт, на уже поданный конфликтоген, а не на вероятность, хотя бы и очень большую.
Руководитель, который пока еще не покрывает нарушителя и не скрывает от нас истинное положение дел с нашими правами, то есть пока он не обманул нас (дескать, мой подчиненный ничего не нарушал), – пока еще и не подал конфликтоген. Поэтому наше общение с ним должно быть нейтральным, то есть конфликтогены должны изыматься. Но некоторая вероятность должна заставить нас быть в состоянии готовности. В голосе – настойчивая просьба, определенная доза уверенности, гладкость, выученность без запинок, легчайший оттенок вальяжности, хорошо прочитываемое, но не преувеличенное чувство достоинства, легкое невербальное давление (вот – сесть, не дожидаясь разрешения, изредка – взгляд в глаза…).
Повышение давления в линии «мягкая конфронтация – жесткая конфронтация – управляемый конфликт»
Мягкая конфронтация, жесткая конфронтация, управляемый конфликт, как мы уже писали, могут быть отдельными, как бы изолированными и независимыми друг от друга формами реагирования на конфликтоген. А могут быть ступенями в процессе воздействия на партнера-нарушителя, подавшего нам конфликтоген. Из описания алгоритмов это вроде бы ясно. Но это стоило записать и отдельной строкой. Однако этим не исчерпывается вопрос о повышении давления, которое, как было сказано в требованиях к реагированию на конфликтоген, должно быть постепенным и без превышения дозировки, достаточным и необходимым. Сделаем несколько важных добавлений в этом ключе.
Заканчивая мягкую конфронтацию, мы должны как бы подвести черту. Жена – мужу: «Сереж, ну так получается, что ты не хочешь мне помочь?» Пассажир – таксисту: «Так вы отказываетесь меня везти?» Получив ответ, что нет, не буду помогать, или что нет, не повезу, вы убеждаетесь, что партнер «упорствует во грехе», что его конфликтогенное поведение стабильно, и получаете тем самым основание для повышения давления, что можно смело и осуществлять. Подводим его поведение под статью уголовного, административного или морального кодекса. Как остроумно выразился один из наших обучавшихся, «шьем дело». Это уже, как мы помним, блок из жесткой конфронтации.
Аналогично подводим черту и в конце жесткой конфронтации – заявлением о переходе к исполнению угрозы. Даже при всех смягчениях в мягкой конфронтации каждый очередной блок означает повышение давления на партнера.
То же можно сказать и о жесткой конфронтации. В этой постепенности есть свой смысл. Если нет дефицита времени, то лучше всего добиться результата без обострения обстановки. Человек может уступить на меньших оборотах еще в пределах мягкой конфронтации. Иногда даже и подведение черты под мягкой конфронтацией играет положительную роль – и партнер смягчается на этом этапе. А подведение черты в конце жесткой конфронтации переполняет чашу страха перед возмездием. Каждый новый блок (неважно, в какой последовательности блоки выстраиваются) означает повышение давления.
С другой стороны, блоки в жесткой конфронтации, которые подобны блокам в мягкой конфронтации, осуществляются с большей степенью вербально-невербального давления, чем в мягкой конфронтации.
Понятно, что управляемый конфликт знаменует собой также повышение давления. А внутри него – наращивание, блок за блоком, знаменует собой повышение этого давления.
При разных обстоятельствах (дефицит времени, явное нахальство партнера и прочие) можно сокращать мягкую конфронтацию и жесткую до одного-двух блоков.
Например, в мягкой конфронтации ограничиваемся описанием своего состояния, к тому же сведенным до одной-двух фраз. Таксисту: «Но ведь на улице холодно…» Жене: «Но ведь я после двух работ пришел, а ты была дома…» И при отсутствии должной реакции тут же переходим к жесткой конфронтации. Чиновнику, выжимающему взятку: «Вы хотите трудностей в своей биографии?! Выполните лучше свои обязанности вовремя».
Иногда даже только изменение интонации во фразе и одно вводное слово будут означать резкий переход от мягкой конфронтации к жесткой. «Ну почему вы так?» (с мягкой обидой). И тут же, если продолжение конфликтогенного поведения означает наглое хамство: «А почему вы, собственно, так?!» (независимо-холодно).
Можно сократить этап мягкой конфронтации до одной фразы, а жесткую – развить в полном объеме. Или даже жесткую конфронтацию дать в полном объеме, вовсе не предваряя ее мягкой.
Смягчать и ужесточать давление можно и только интонацией. Вспомним, с близким человеком при мягкой конфронтации в интонации – мягкая обида. С официозным хамом – уверенно-достойный тон. В жесткой конфронтации с близким человеком – в интонации горькая обида. А с таксистом – в голосе металл, вальяжность, снисходительность и другие приправы «по вкусу».
Резюмируя последние рассуждения, скажем так: по обстоятельствам можно смягчать и ужесточать давление самыми различными приемами.
И мягкую, и жесткую конфронтацию можно проводить и мягче, и жестче.
Среди близких людей целесообразно, если это возможно, применять только мягкую конфронтацию. И переходить к жесткой уже, собственно говоря, тогда, когда вы решились на разрыв. Но это крайность. А так – вы не пропускаете конфликтогены без реагирования, но реагируете только в духе мягкой конфронтации, даже если партнер упорствует. Ясно, что с вашей стороны есть сопротивление, но ясно и то, что вы очень бережете отношения, что отношения для вас дороже вещей, дороже порядка, дороже амбиций…
Такое постоянное возобновление мягкой конфронтации обычно приводит к тому, что партнер прекращает подачу аналогичных конфликтогенов, поняв, что действительно те или иные действия его вам неприятны и что это обоснованно. Ну а если нет, то жесткая конфронтация всегда в активе, и с тем бóльшим основанием вы ее проведете.
Еще замечания по мягкой и жесткой конфронтации
Описывая алгоритмы, мы специально не загромождали текст некоторыми важными, но дополнительными «но», «и в то же время» и тому подобными оговорками – для легкости усвоения самих блок-схем. А сейчас по принципу «на что в первую очередь упадет глаз» дадим все же несколько важных комментариев.
Если уж мягкая конфронтация, не вводите в нее даже элементы жесткой. Тем более не сбивайтесь на неуправляемый конфликт.
Вот типичные ошибки. Вместо описания состояния – подведение под статью. Вместо разложения вины – обвинения исключительно в адрес партнера. А то и (пусть на фоне идеального интонирования): «Уйду от тебя». В процессе жесткой конфронтации, коль скоро вы ее начали проводить, не сбивайтесь на элементы мягкой, тем более на пристройку снизу. Но особенно велика опасность в жесткой конфронтации сбиться на неуправляемый конфликт. Здесь должна быть самодисциплина – «Терек, стиснутый гранитными набережными».
Но вот не пошел на уступки хамоватый официант из привокзального ресторана или официальный хам из верхов. Надо выйти из конфронтации с достоинством.
«Вы остались при своем мнении, но это не останется безнаказанным». И перейти к управляемому конфликту.
А возможны и изыски. Например, по отношению к таксисту, который незаконно отказался везти, я практикую дополнительные меры психологического возмездия. Выйдя из машины, оставляю дверцу широко открытой. При этом я, как и всем советую, сажусь на заднее правое сиденье – это безопаснее, по этикету почетнее, легче проводить конфронтацию (он вынужден повернуться, чтобы смотреть на вас, а вы смотрите прямо), но главное: в случае отказа везти это влечет за собой более эффективное наказание – закрыть придется заднюю правую дверцу – дотянись-ка или выйди из машины и захлопни. Обычно люди в сердцах хлопают дверью. Что толку? Ну, чуть громче она захлопнется, но зато плотно закроется, и он спокойно поедет дальше. А здесь ему придется потрудиться.
Разумеется, это конфликтоген. Но элегантный. Он как бы существенно меньше поданного таксистом, а с другой стороны, фактически больше. Водитель при этом разрядится с помощью нецензурных слов, а я снисходительно улыбнусь: «Не расслышал… Пожалуйста, повторите».
Или пусть он рванет с места, и дверца от этого громко, но не плотно захлопнется – придется все-таки остановиться и захлопнуть ее плотно. Я и вам «разрешаю» этот прием.
Коллеги-психологи, исповедующие гуманистическую психологию, могут упрекнуть меня в том, что все это сродни манипуляции. Я соглашусь. Сродни. Но ведь это уже ответ на серьезный конфликтоген, который нельзя оставлять безнаказанным, надо эффективно защититься, а уж потом думать о психологической помощи первичному агрессору.
Вспоминается фильм Куросавы, где врач приемами джиу-джитсу ломает кости бандитам, после чего приказывает своим помощникам наложить «пострадавшим» шины. Манипулирование является первичным конфликтогеном, на который надо реагировать с позиции психологической силы, в том числе допустима и манипулятивная шпилька, только не следует увлекаться.
Входя в конфронтацию или выходя из нее, не стоит сбиваться на лексикон Соловья-разбойника. Или хотя бы на подцензурный лексикон кухонно-коммунального скандалиста: мерзавец, скотина, негодяй, подлец, сволочь, вонючка, гадина, стерва, гнида, козел… Куда более эффектно и эффективно сказать просто и обескураженно: «Вы плохой человек». И обосновать: «Хотите жить за счет других…», «Самоутверждаетесь унижением людей…»
Дальше сказать, что это нечестно и мы не позволим так поступать. По крайней мере, пусть знают о том, что люди думают так. И другие будут знать, мы не будем скрывать своего отношения.
Однажды в гостинице областного города в буфете меня обсчитали. В два раза. Уличив буфетчицу, я сказал ей, что у меня много знакомых среди проживающих в гостинице и я им всем об этом инциденте расскажу. При этом я говорил не шепотом, а в очереди стояли люди.
Меня она уже больше не обсчитывала, но думаю, что побаивалась обсчитывать и других, по крайней мере некоторое время.
Такой стиль воздействия вызывает у партнера-нарушителя даже более неприятные эмоции, чем заурядный мат. Вы свое достоинство восстановили. А он пусть дальше сколько его душе угодно изливает душу на языке Соловья-разбойника. Ни на нас, ни на окружающих это уже не будет действовать оскорбительно, просто будут говорить о том, что он неуправляемый психопат. А если будет «Соловей-разбойник» продолжать заливаться, то можно эффектно-язвительно провести такой поверхностный психоанализ: «У вас трудности с женщинами?»
Подчеркнуть нелишне, что если бы это было в ответ на незначительный нечаянный конфликтоген (человек чуть-чуть повысил голос, но без оскорблений), то предложенная нами фраза была бы явным перебором. Помним о мере.
Есть опасность (или мягче – возможность) пробуксовки. Мы говорили, что мирные инициативы надо выдвигать многократно. Но не бесконечно. Тем более не следует по нескольку раз повторять другие блоки. Тренируйте себя так: на каждый блок – по одной-две фразы, и идем дальше. Ведь схема вся сама по себе достаточно большая, и не следует ее слишком раздувать.
Пробуксовка может произойти и благодаря уводу от темы, который может манипулятивно практиковать партнер. В таких случаях надо действовать деликатно, но настойчиво: «Мы же говорим сейчас не об этом, давайте закончим одно, а потом перейдем к другому».
Не стоит идти на унизительные компромиссы. Подчеркнем, не вообще на компромиссы, а именно на унизительные. Если таксист просит вас, мол, заедем на бензоколонку, простаивание за мой счет, вам только придется потратить некоторое время, и если действительно есть необходимость заправиться, то можно и нужно пойти на этот неунизительный нормальный компромисс. Но если вы, например, с метрдотелем разговариваете по поводу обслуживания вас в ресторане, а он говорит, чтобы вы сели за столик у колонны близко от входа на кухню, и добавляет при этом, что не более чем на полчаса, то надо продолжить конфронтацию.
Нельзя пропускать мимо ушей дополнительные конфликтогены. То есть мало того, что вас обвешивают. Стоит вам возразить – в ответ еще и хамство: «Крохобор». Надо кратко отреагировать: «Крохобор не я, а вы, это вы подбираете наши крохи».
Вполне достаточно. А то, если на каждый дополнительный конфликтоген отвечать по полному алгоритму мягкой и жесткой конфронтации, мы завязнем.
В проведении жесткой конфронтации мы можем произвести на неблизкого нам партнера давление уверенным записыванием нужной информации, которая в дальнейшем понадобится для проведения управляемого конфликта. Но мы обычно волнуемся. Это ничего. Во-первых, проведете много конфронтации – волноваться перестанете. Во-вторых, для того чтобы ваше волнение не было видно партнеру, имеет смысл заранее приготовить все для записи и положить в карманы или в сумку так, чтобы легко и быстро можно было достать. А что все? Карточки, лучше каталожные, плотные. И авторучка, лучше щелкающая.
Почему карточки? Потому что блокнотик надо открыть на нужной странице. А руки дрожат. Почему щелкающая? Потому что колпачок надо снять, надеть, а руки дрожат. Щелкающая же ручка избавляет от тонких движений, при которых дрожание виднее. Кроме того, щелканье ручкой (как затвором ружья) производит дополнительное давление. Но если вы не произвели такую подготовку – тоже ничего. Тогда совет: производите движения более медленно, нарушитель или начальник нарушителя пусть подождет. Главное, чтобы не было смешной суеты, которая дала бы повод для дополнительных конфликтогенов.
Прежде чем проводить сопротивление конфликтогенному поведению, мы должны сориентироваться в ситуации.
Точнее, эта ориентировка должна происходить постоянно, после каждого коммуникативного действия партнера. Еще точнее: должна постоянно осуществляться ориентировочная деятельность, в процессе которой мы получаем ответы на множество вопросов, от которых будет зависеть, проводим ли мы вообще сопротивление, и если проводим, то мягче или жестче, по полному алгоритму или с купюрами.
Первый вопрос, который мы должны себе задать и на который ответить максимально точно для себя: а, собственно, был ли конфликтоген?
А то, может, его и не было? Тогда и напрягаться не стоит. И опасно: ведь общение вообще может расстроиться, и, в сущности, не из-за чего.
С другой стороны, если мы упустили, что по отношению к нам допустили конфликтоген, и не отреагировали, то может пострадать наша репутация («он проглотил пилюлю»), а партнер будет воодушевлен успехом: ему ведь сошло, значит и дальше так можно. Отношения осложняются тем, что рано или поздно придется реагировать, но эта реакция, скорее всего, должна уже быть жестче, а будь мы более бдительны – все могло обойтись лишь мягчайшей конфронтацией.
Для ответа на этот каверзный вопрос – а был ли подан конфликтоген? – мы должны очень быстро и очень точно провести очень сложный нравственно-психологический анализ ситуации. То есть надо в мгновение ока решить параллельно то множество вопросов, которые мы обсуждали до сих пор.
Да, сложно, но придется… Сложно, но выполнимо. Когда накапливается опыт, процесс свертывается до нескольких мгновений. Анализ по разным аспектам проводится симультанно, то есть сразу много аспектов анализируется одномоментно. Так что мы сразу прочесываем лес проблем:
• содержится ли в высказывании отрицательная оценка,
• присутствует ли положительная оценка с неадекватной пристройкой,
• есть ли юмористический настрой в мой адрес,
• есть ли категоричность, авторитарность, знаки неприятия… и так далее по списку.
Помните, мы говорили о том, что конфликтогены лучше знать в лицо. И говорили, что это нужно не только для того, чтобы самим их не употребить невзначай, но и для того, чтобы на них быстро и правильно реагировать. Так что, если партнер сказал: «Ну, вы же взрослый человек», – вам не надо долго ориентироваться: ясно, что это вербальный пристроечный сверху конфликтогенчик, усвоенный от папы-мамы, но требующий все-таки реагирования. А если вам сказали: «Ай, да бросьте, ну что вы такое говорите…», то, хотя это и конфликтоген, скорее всего, реагировать на него не будем, слишком обиходно.
А иногда все же ситуация столь сложна, что невозможно провести нравственно-психологический ее анализ сейчас же. Тогда мы решаем по принципу неясность – в пользу другого. Но потом продумываем, прорабатываем ситуацию, возможно привлекая для обсуждения других людей в качестве экспертов. Причем эксперты должны быть независимые, то есть я советуюсь не со своей мамой, а с его, не со своей подругой, а с психологом.
Но вот ясно, что конфликтоген подан. Маленький, побольше, совсем большой. Как мы должны реагировать? Мягкой конфронтацией? Жесткой конфронтацией? А в рамках той и другой как? Мягче? Жестче? Ведь есть некая алгебраическая сумма смягчающих и ужесточающих элементов, которую трудно описать, но достаточно легко почувствовать.
У нас уже было раньше: в голосе ни металла, ни вальяжности, только горькая обида (смягчение), а в словах – угроза разрыва отношений (ужесточение). Или сокращение жесткой конфронтации до одной фразы (смягчение), но в голосе металл или вальяжность (ужесточение). Мы привели примеры как бы взаимного нивелирования.
Но возможно и взаимное усиление. Угроза разрыва (жесткость), произнесенная вальяжным тоном (жесткость), или жесткая конфронтация по всей форме со всеми блоками, со сменой металла в голосе на вальяжность и наоборот.
Но когда же надо мягче, когда жестче? На что опираться при построении тактики реагирования в смысле смягчения или ужесточения? Какие здесь мы выделим ориентиры?
Если действие произведено нечаянно (муж оказался неловок и разбил чашку) – мягче. Но вот человек достает сигареты, зажигалку и закуривает в помещении, где нет таблички no smoking. Он осознанно закуривает? Отдает отчет в своих действиях и может руководить ими? То есть он вменяем? Ведь это же не нечаянно, как с чашкой? Жестче. Но опять же, хотел ли он этим вас унизить? Нет? Он только нарушил этикет, но почти машинально? Ну что же, в этом «жестче» надо что-то ужать и сделать это «жестче» смягченным. Ведь поступок осознанный, но проступок – нет.
А вот вам не дают справку по вашей просьбе, а требуют справку, что нужна справка. Хотя обязаны дать по вашей личной просьбе. Работники понимают, что наносят вам моральный и материальный («время – деньги») ущерб. Это уже преднамеренный проступок (а не только преднамеренный поступок). Тогда – жесткость в полной мере.
Итак, в зависимости от преднамеренности-непреднамеренности-нечаянности – решение о том, жестче или мягче мы будем реагировать.
Но поставим еще один вопрос. Каков моральный или материальный ущерб?
Итак, какой ущерб нанес вам партнер своим конфликтогеном? Ущерб больше – реагируем жестче, ущерб меньше – реагируем мягче. В самом деле, вас процитировали и не сослались. Плагиат. Теперь, если вы опубликуете свою идею, вам придется долго доказывать, что не вы плагиатор. Или просто надымили в вашем кабинете. Вас оскорбительно обозвали или не передали, что кто-то вам звонил по телефону. Есть разница? Так вот и реагировать будем, учитывая ее.
Следующий ориентир: подал ли я повод?
Человек наследил в моей квартире или офисе. Но перед дверью нет половика и щеток для чистки обуви. Мягче.
Мы не подали повод: половик и щетки есть, а гость, который нанес нам визит, нанес еще и грязи. Жестче.
Предупреждали ли мы, что то или иное правовое или моральное установление особо чтим? Ну, с тем же курением. Что же, не предупреждали – тогда мягче. Предупреждали? Значит, он нагло попирает и закон, и нравственность, и наши предупреждения. Жестче. Ведь получается, что он «рецидивист».
Мы знаем, что в целом наш партнер – хороший человек. Тогда как?
Партнер – хороший человек, но дал нам конфликтоген? Бывает. Тогда реагируем мягче. Наоборот, интегрированная оценка «плохой человек» дает нам основание к жесткому реагированию. Или даже мы не знаем его как человека, но знаем как представителя некоего клана обирателей народа – жестче.
Пока человек не подал нам конфликтоген, мы с ним должны общаться синтонно.
Заметим, однако, что все это не дает нам оснований для жесткого первичного коммуникативного поведения, то есть пока человек не подал нам конфликтоген, мы с ним должны общаться синтонно.
Хороший – плохой. Такие целостные, недетализированные оценки в ходу в человекомире. Вот и мы здесь учтем именно такую целостную, интегрированную нравственную оценку. Она неточна, но ведь мы пользуемся ею в принципе для себя, значит ее можно использовать и для нашей ориентировки в реагировании на конфликтоген.
Учтем и возраст. Старческие изменения личности (раздражительность, завышенная оценка своего опыта, любовь к своей молодости, к ее вкусам, образу жизни) обусловливают большую конфликтогенность поведения старшего поколения в целом, так что реагируем мягче.
Основание для смягчения нашего реагирования дает детский, подростковый и старческий возраст.
А подростковый возраст наиболее уязвим, раним, нет коммуникативного опыта, вегетативная неустойчивость, обидчивость. И подростковый период – наиболее трудный из всех периодов жизни для личности:
• проблемы неустроенности в профессиональном плане,
• сексуальная неустроенность,
• нет даже своего угла в квартире.
Биомасса, рост, пограничный возраст обусловливают жгучее желание занять место среди взрослых. Но весь «взрослый» мир старается запихнуть подростка назад в детство, добиться былого послушания.
Папа с мамой, дедушка с бабушкой, учителя, прохожие, даже молодые люди, сами едва перешагнувшие порог взрослости, – каждый напоминает ему, что он ребенок и должен знать свое место. Подросток защищается. Неуклюже по сравнению со взрослыми, хотя и они без обучения делают это не так уж хорошо. Защитная позиция выражается в грубости, которая часто бывает уже не в ответ на бестактное поведение старших, а проявляется сама по себе, в первичном коммуникативном поведении.
Итак, с подростками, стариками и (тут уж без дополнительных пояснений) с детьми – мягче. Что же касается человека зрелого возраста – если уж подал конфликтоген – отвечай по полной форме: жестче.
Мы все время противопоставляли таксиста мужу, имея в виду более широкое противопоставление человека, далекого от нас, отношения с которым регламентированы только юридическими установлениями, человеку близкому, с которым отношения неформальные. С таксистом детей не крестить, а с мужем – крестить (пусть даже к большинству случаев это выражение относится лишь фигурально).
Или мама. Она рожала, дрожала, волновалась за вас: ушко, брюшко. Все же не то что продавщица. Так что с папой-мамой, дедушкой-бабушкой, братом-сестрой, тещей-свекровью, сыном-дочерью – мягче. Ну а преподаватель, руководитель, подчиненный, ближайший сосед – это что-то среднее между мамой и продавщицей, между мужем и таксистом. Тоже мягче, мягче.
Как-то однажды по телефону писатель Л. Жуховицкий «обозвал» меня идеалистом-прагматиком, желая подчеркнуть совмещение во мне несовместимых, казалось бы, личностных черт. Жуховицкий много писал о нашем «Маленьком принце» и знает, чего стоило во время застоя заниматься гуманизмом, который сродни идеализму. Мне приходилось самому с засученными рукавами, стирая стекавший по лбу грязный пот, авторитарно требовать от других не быть потребителями – иначе уходи.
Но я идеалист-прагматик не только в этом плане. Не надо ставить идеалистически-утопических нравственных задач: мол, любите своих врагов. Слишком уж это несбыточно. Да уж тогда надо, чтобы все христиане любили Иуду, царя Ирода и Понтия Пилата. Что-то я не обнаруживаю особой любви Церкви к врагам: нет, она их предает анафеме и, следовательно, предназначает для ада. Не надо пустой фразеологии.
Так что таксист – для нас личность в плане субъект-субъектных отношений, и этого достаточно, а любить будем маму и папу, своего супруга, своего ребенка больше, чем чужого, но и о чужом будем заботиться.
Я это говорю в оправдание того, что поделил людей в плане реагирования на их конфликтогены на близких и неблизких. Хотя ясно, что неблизким тоже не надо приносить вреда.
Учтем? В том числе и психическое? Вопрос риторический. Если мы видим явные признаки болезни, инвалидности, то реагируем как можно мягче. Здоров, но дал конфликтоген, при прочих равных условиях – жестче.
Здесь я как психиатр-психотерапевт (по своей первой профессии) хотел бы предупредить вот о чем. У подавляющего большинства людей, обнаруживающих, что перед ними душевнобольной, возникает юмористическое отношение, которого они не скрывают: если реагируют даже мягко (ну, больной, что с него возьмешь), то посмеиваясь и даже высмеивая (больной!).
Но! Вы стали бы посмеиваться и высмеивать человека без ноги? Не стали бы. Это негуманно.
Так вот, психически больной человек – часто это как бы человек без ноги.
Он сам может осознавать свой дефект и страдать от него. Вы хотите увеличить его страдания? Наверное, нет. Тогда сдержите свою «понимающую улыбку», а реагируйте на конфликтоген мягче, как можно мягче. Вспомните, как Христос относился к блаженным.
Принимаем во внимание? Одно дело, если человек в спокойном состоянии духа сознательно ущемляет наше достоинство, права, – здесь уместны более жесткие формы реагирования. И совсем другое дело – если человек во власти сильной эмоции. В таком случае следует реагировать более мягко. При этом желательно понять, какая именно эмоция владеет им, что тоже должно повлиять на выбор тактики реагирования. Система наших воздействий может быть более деликатной, если у человека снижено настроение из-за неудач или несчастья, – тут смягчение. А если он в состоянии «невменяемости», вошел в раж, то иногда пресечь его действия можно авторитарным жестким требованием, а уж потом смягчить реакцию и перейти к мерам деконфликтизации.
Но оценивать надо не только состояние партнера, но и свое. Прежде всего, человек должен отдавать себе отчет, не во власти ли он дезорганизующей эмоции,
и, ответив себе, что «да» – это состояние аффекта, что в нем кипит непродуктивная агрессия, надо предпочесть более мягкие формы реагирования.
Очень важно для нас также уяснить свои собственные мотивы, толкающие нас на конфликт. Может быть, это стремление разрядиться, а может, покрасоваться своей смелостью или выразить скрытую недоброжелательность по отношению к партнеру. Это не слишком положительные мотивы, чтобы им поддаваться в реагировании на конфликтоген. Например, критика молодой женой родителей своего мужа часто обусловливается больше не желанием восстановить справедливость, а стремлением разрядиться в адрес неприятного ей человека (свекровь ведь может быть неприятна своей, скажем, назидательностью). А критика подчиненным своего начальника может быть обусловлена больше желанием покрасоваться перед сотрудниками.
Да, свекровь несправедлива, а начальник груб. И критика нужна. Но все-таки если мы заметили в себе более выраженный мотив «разрядиться!» или «покрасоваться», то мы поступим разумнее, если смягчим нашу реакцию на их конфликтоген.
И наоборот, мы можем открыть в себе, приглядевшись к своей психике, боязнь конфликта, прикрываемую другими мотивами. Жена боится, что не выдержит конфликта в магазине, и прикрывает свой страх нежеланием выглядеть склочной, а на самом деле увеличивает напряженность с мужем, ибо ему придется зарабатывать дополнительно на компенсирование недовесов. Муж, которому зарплату выдали на три месяца позже, фактически недодает семье инфляционный коэффициент, а ему не хочется ссориться с директором, который вроде к нему хорошо относится. Вскрыли в себе такой мотив – преодолеваем его.
Вы относитесь к агрессивным психотипам: паранойяльный, эпилептоид, гипертим, истероид? Тогда вам легче дается жесткая конфронтация и у вас больше склонность к переходу в неуправляемый конфликт и к холодной напряженности. Реагируйте мягче.
Наоборот, если вы шизоид, психастеноид, сензитив, то вам жесткость дается труднее – увеличиваем жесткость (тренируемся). Но вообще-то, по моим наблюдениям, в наших тренингах жесткая конфронтация дается большинству людей легче, чем мягкая. Ведь это форма проявления агрессивности, пусть при этом мы управляем ею. Здесь только надо сдерживать агрессию слегка и направлять ее в ту или иную сторону. Для проведения же мягкой конфронтации нужно существенно перестроить психику или, по крайней мере, настроить ее на другой лад.
Невестке кажется, что свекровь ей хочет зла, а надо настроить себя на то, что это мать любимого мужа и бабушка ее любимого ребенка. Это сложнее, чем сдержать брань.
От их мнения зависит репутация. Так что если есть свидетели, то лучше тоже проводить смягченные и по длинным алгоритмам конфронтации (мягкую и жесткую), чтобы все убедились в том, что вы старались, тогда свидетели будут, скорее, на вашей стороне. Манипуляцией это будет лишь в том случае, если вы по существу не правы и ловчите. А если вы убедились, проведя глубокий нравственно-психологический анализ, что не прав партнер, привлечение свидетелей будет справедливым и не будет манипуляцией.
Если же свидетелей нет, а прочие условия не требуют смягчения, можно короче и жестче. Но в случае если свидетели изначально на вашей стороне, то можно сразу короче и жестче. С той самой «леди» (в кавычках), которая «освежала» продаваемую ею зелень, опрыскивая водой изо рта, я поговорил сразу достаточно круто. Заявил об этом во всеуслышание, и возмутилась вся очередь, а подошедший хозяин палатки заверил, что отстранит продавщицу от работы. На следующий день и впоследствии ее я не обнаружил.
Бывает и так, что соотношение сил настолько не в нашу пользу, что проводить жесткую линию – это определенно обречь себя на поражение. Тогда смягчаем или свертываем конфронтацию до уровня декларативного нравственного осуждения и выходим из контакта. Допустим, вам надо ехать в медвежий угол, вы женщина, а таксист увесистый хам. В этом случае не стоит обострять, одна-две фразы для сохранения достоинства, и достаточно: «Вы считаете, что превыше всего прибыль, а купцы вот русские считали, что превыше прибыли честь».
Итак, психологическая подготовка – наша и партнера… Важно учесть?
Ведь вы уже обучены, коль скоро хотя бы прочитали материал предыдущих глав, а он, скорее всего, нет. Значит, вы сильнее, у вас преимущество, поэтому должны относиться к промахам партнера снисходительно. Он в какой-то мере «не ведает, что творит». Им опять же владеет стихия иррациональных эмоций, в то время как обученный нами человек хоть в какой-то мере уже сам владеет этой стихией.
У того, кто умеет фехтовать шпагой, должна быть иная психология, чем у того, кто умеет только размахивать дубиной.
Тот, кто владеет знаниями, как более развитый человек должен быть более гуманным и помочь партнеру справиться с его иррациональными конфликтогенными тенденциями. Значит, с необученным – мягче. Как в шахматах, ему надо дать фору. Однако это «при прочих равных». Если он «необученный», но упорно нападает, – надо суметь дезорганизовать его антисоциальные тенденции, простимулировать желание пересмотреть свою позицию, подкрепляя неуспехом его экспансивное субъект-объектное отношение к людям.
И вот еще один интересный момент. Как показал в исследовании психолога И. Гуренковой тест Розенцвейга, при обучении оптимальным формам реагирования на конфликтоген в людях растет агрессивность.
При обучении оптимальным формам реагирования на конфликтоген в людях растет агрессивность.
Это легко понять. Если я не умею постоять за себя, то веду себя психозащитно-трусливо. Умею – веду себя смелее, и во мне разгорается агрессивность. Происходит это все, конечно, на бессознательном уровне. Так вот, если вы почувствовали в себе эту дополнительную агрессивность, происходящую от обученности, – боритесь с ней в себе, смягчайте даже «благородный» гнев по отношению к человеку, подавшему вам конфликтоген.
Если вы у власти, а ваш партнер подвластен, то он имеет меньше воли к сопротивлению, чем тот, кто с вами на равных… Мягче. Ведь авторитарность, сопряженная с властью, – конфликтоген. Следовательно, при реагировании будем учитывать то, что у вас преимущество обладания властью.
Аналогично этому реагируем мягче, если у нас более мощный общественный статус, если на нас работает даже честно заработанный авторитет. Это тоже ведь уже власть, только неформальная. А если вы превосходите партнера пусть только в физической силе, при прочих равных, – тоже смягчайте конфронтацию.
Вы торопитесь… предположим, в аэропорт – не до мягких длинных конфронтаций. А жесткая подействует, но если не подействует, то, может быть, на другого таксиста подействует, и мы попадем в аэропорт вовремя. Так что в таких случаях ужесточаем наше сопротивление до предела. До какого предела? Конечно, без оскорблений. Но до того, что сразу четко заявляем, что примем действенные меры по наказанию нарушителя, если он будет упорствовать.
Каждый из предложенных ориентиров берется не по отдельности, а в совокупности. И если по одному ориентиру надо мягче, а по другому – жестче, то они как бы нейтрализуют друг друга, и тогда должна выдерживаться некая средняя линия. Не слишком жесткая, не слишком мягкая.
Ну а может, и иначе. Ориентиры как бы складываются в один вектор. И по тому ориентиру, и по другому надо бы жестче – тогда жесткость удваивается. Или наоборот, по обоим ориентирам надо бы мягче – тогда и смягчение тоже вдвое. А уж если все ориентиры требуют смягчения, то и вовсе снимается вопрос о конфронтации, даже мягкой.
Вот в квартиру к вам приходит долгожданный гость, который сделал много для вашей семьи, ему немало лет, на улице проливной дождь, он промок до нитки, взбудоражен ситуацией… И оказывается, он принес еще и грязи с улицы. Н-да… все же конфликтоген.
Но будем ли мы проводить с ним даже мягчайшую конфронтацию? Да нет же, все обычные люди скажут, что не будем. Но эпилептоидный психопат или даже, может, только акцентуант скажет: ну как же, наследил – значит надо указать. Поэтому-то я и рассматриваю этот случай на занятиях.
Обратимся к варианту, когда все слагаемые – в пользу ужесточения. Работник, получающий приличную по нашим временам зарплату, не выполняет свою работу и при разговоре на тему о причинах манипулятивно говорит, что, мол, что же делать, так получилось. На следующий день повторяется то же самое. И так изо дня в день. Здесь уместна жесткость.
А вот та талантливая постоянно опаздывающая учительница третьего класса, о которой мы уже упоминали. Дети от нее в восторге, ходят по пятам, она с ними разучивает стихи, остается после уроков позаниматься с отстающими, и в то же время она опаздывает регулярно на уроки, дерзит старшим по возрасту учителям, называя их застойным болотом. Что здесь делать директору, который не хочет с ней расставаться и в то же время должен отрегулировать отношения в коллективе?
Вот здесь-то и нужна тончайшая филигранная работа по алгоритмам мягкой конфронтации, жесткой конфронтации и управляемого конфликта.
Тренинг реагирования на конфликтогены
Провести его самостоятельно труднее, чем тренинг баланса «конфликтогены – синтоны», который мы описывали выше. Но тоже возможно. Задача книги – дать самостоятельные возможности человеку или группе людей, которые хотели бы помочь друг другу.
Мы разработали две основные формы тренинга реагирования на конфликтогены. Одна из них, главная, может быть названа «ролевой тренинг».
Ролевой тренинг
Раз ролевой, значит что-то есть от театра. Действительно есть.
• Есть нежесткий сценарий.
• Есть участник группы, который играет роль успешно реагирующего на конфликтогены человека.
• Есть другой человек из группы (или психолог, или приглашенный актер), который играет роль человека, подающего конфликтогены.
• И есть режиссер.
Это группа. Актер-партнер должен как можно более приближенно к действительности, достоверно изобразить типовое поведение представителя определенного круга людей (родитель, жена, муж, директор…).
Тренируемый должен провести мягкую конфронтацию, жесткую конфронтацию, управляемый конфликт по тем алгоритмам, которые мы дали выше.
Группа оценивает пробу, обсуждает ее, указывает на ошибки, предлагает другие варианты. По лексике, по интонированию, по мимике, жестам, позам.
Снова проба, снова обсуждение, снова осознание ошибок, принятие предложений. При этом тренируемый играет далеко не пассивную роль, он сам первый оценивает пробу, критикует ее, сам предлагает новые варианты. И если он затрудняется найти приемлемое решение сам, то в дело вступает группа. Разумеется, человек с опытом, прошедший тренинги у нас, быстрее организует такой процесс самокоррекции, но можно попытаться это сделать и самостоятельно.
Такая ситуация. Муж лежит, жена у плиты. Задается вопрос, кто подал конфликтоген? Типичный ответ даже со стороны мужчин: конфликтоген подал муж.
Но надо провести нравственно-психологический анализ ситуации. А для этого целесообразно выяснить многие детали. Почему лежит, может быть, умер… А ведь не подумали. Ну ладно, это преувеличение. Но, может быть, не умер, но устал смертельно…
Мы даем обычно два варианта этой ситуации.
1-й вариант. Муж и жена работают в соседних школах учителями, одинаковые нагрузки, оба здоровы, детей нет. Нравственно-психологический анализ показывает, что конфликтоген подал муж, не предложив жене разделить поровну кухонные работы.
2-й вариант. Муж – машинист в метро, работает на полторы ставки. Жена – машинистка, у нее ставка, работа на дому. Она высказывает ему претензии за то, что он ей не помогает по кухне. Анализ ситуации приводит к выводу, что конфликтоген подала жена.
Теперь играем… Она подает конфликтоген. Он реагирует. Наоборот, он подал конфликтоген, она реагирует.
Это супруги. А что далекие друг другу люди? Надо получить справку в присутственном месте. А потом средняя степень близости – директор и ближайший подчиненный. А? Ведь не только подчиненный от директора зависит, но и директор от подчиненного…
Играйте и вы! Проба, другая, третья – как дубли в кино. И результат: потихоньку в группе чувствуется прогресс. А потом и отточенность! Можно остановиться и на стадии, которую мы характеризуем прижившейся у нас фразой «с горчичкой сойдет». В самом деле, часто даже не слишком тонкая игра, но в жизни уже больше успеха.
Через ролевой тренинг мы стараемся прогнать каждого члена группы. Но если группа большая, то приходится довольствоваться тем, что кто-то активно играет в пробах, а кто-то пассивно наблюдает и принимает участие в обсуждении, предлагает варианты.
Надо отметить, что пассивное участие все-таки лучше, чем никакое, человек ведь сопереживает и активен, а если он хочет предложить что-то свое, то ему всегда предоставляется такая возможность, после чего его предложение обсуждается.
Кроме того, если группа большая и несколько человек прошли активный тренинг, а другие пронаблюдали этот тренинг многократно, то этого достаточно, не имеет даже смысла их прогонять через активный тренинг – теряется элемент новизны. (Сказанное относится больше к истероидам, которые легко усваивают новые нужные интонации, жесты, позы; в значительной мере – к гипертимам, эпилептоидам, сензитивам, которые, пусть и похуже, но усваивают. А вот менее пластичных шизоидов и психастеноидов лучше потренировать побольше.)
Ролевой тренинг хорош тем, что можно проиграть любые ситуации, весь набор встречающихся в жизни этого конкретного человека конфликтных хитросплетений. Но этого не нужно. Достаточно того, что происходит отработка формы, а ее можно наполнить любым содержанием. Происходит перенос. Отработав мягкую конфронтацию с несправедливо ленивым мужем, женщина сможет провести ее правильно и в отношении своей авторитарной мамы. Почувствовав в горле бархатистую вальяжность при жесткой конфронтации с мелким чиновником, даже шизоид сможет воспроизвести ее при разговоре и с проводником вагона, и в приемной замминистра.
В ролевом тренинге есть и недостатки. Все же это не реальная ситуация. Здесь нет той ответственности, что в жизни, здесь больше прав на ошибку.
Мы и подчеркиваем, что отрабатываем форму реагирования на конфликтоген. И один из элементов формы – найти содержание.
А как в жизни? Это пока остается за кадром… Поэтому мы сочинили еще полевой тренинг.
Полевой тренинг
Полевой – это как? А это как в геологии, только у нас «поле» – это поле деятельности в живой жизни.
Выйдя в город вдвоем-втроем, сесть в такси и попросить таксиста повезти вас на короткое расстояние. Ваше право, но попробуйте им воспользоваться. Или попробуйте поговорить с человеком, который хочет что-то взять без очереди.
«Полевой» – еще и потому, что рифмуется с «ролевой». Получается ролевой и полевой тренинг. И запоминать легче, и по сути они близки. Дополняют друг друга. Ведь в полевом тренинге есть группа (группа поддержки – та или часть той, в которой проходил ролевой тренинг). Есть и элемент розыгрыша – это тоже похоже. В полевом тренинге сразу коррекция, как и в ролевом, в виде товарищеской помощи, ведь если ты не нашелся, то, как и в ролевом тренинге, друг сменит тебя; а пока ты собираешься с мыслями, работает коллективный разум, происходит мозговой штурм ситуации.
По поводу наших полевых тренингов мы с Козловым даже в фельетон попали; был он напечатан в «Московском комсомольце». Это было где-то году в девяностом.
Там и тогда
Помните, когда шла речь о «базарчике», на который клали штрафы за провинность в образе какого-то конфликтогенчика и с которого награждали за синтоны, ситуация была жизнью. Там шла реальная совместная деятельность (дискуссия, чаепитие и что-то там еще, головоломки решали вместе). И коррекция происходила «здесь и теперь», вслед за первично поданным конфликтогеном или фальшивым синтоном.
К слову, в полевом тренинге и отчасти в ролевом тоже действует принцип «здесь и теперь». Но его, этот принцип, не надо возводить в абсолют, как это иногда происходит в среде психологов. Ведь нельзя здесь и теперь пропустить через себя все жизненные ситуации, а научиться их проживать надо все. Ну, подсобит ролевой тренинг, но жизнь есть жизнь, она нет-нет да и подбросит что-то такое, что и не придумаешь нарочно, – вот и произойдет проба пера.
А как произойдет это там, в миру, мы здесь, в скиту, расскажем, послушаем, обдумаем, обсудим, а потом там, в миру, еще раз попробуем себя повести правильно уже после обсуждения. Это мы из Достоевского взяли: «в скиту», «в миру». В «Братьях Карамазовых» старец Зосима в скиту обсуждал, что и как происходило в миру. Образ у нас прижился и стал работать. Так что и в книге мы его будем в меру эксплуатировать.
Так вот, диалектика «в скиту – в миру» важна для тренинга. И не стоит ее отбрасывать. Все должно сочетаться и взаимодействовать. Только все четыре вида тренинга в сочетании дадут полновесный единый тренинг. Каждый дополнит другой и дополнится другими. Поэтому лучше комплексность, системность. Повторим сейчас кратко плюсы и минусы каждого способа.
Плюсы и минусы разных видов тренинга
Каждый из способов тяготеет к чему-то своему. Штрафами, которые применяются при организации реальной деятельности типа дискуссии на политическую тему и кладутся на «базарчик», можно ведь тренировать и реагирование на конфликтогены, а не только изъятие первичных конфликтогенов. То есть к ролевому тренингу можно добавить и штрафы. У нас это не привилось, так как ролевой тренинг сам по себе достаточно насыщен действием, и то, что группа отвергает вариант, предложенный тренируемым, а потом предлагает другой, уже само по себе серьезный штраф. Так что штрафы остаются только в одном виде тренинга («базарчик»).
«Там и тогда» используется и для первичного коммуникативного поведения, и для реагирования на конфликтогены. Ролевой и полевой тренинг, конечно, можно было бы и туда и туда. Но как-то он больше используется для обучения реагированию.
Для «проращивания» первичных конфликтогенов лучше организовать реальную деятельность, а не разыгрывать сцены. Тем более выходить куда-то в город в поисках ситуаций для проращивания конфликтогенов – избыточно, можно их «прорастить» и в дискуссии на острую политическую тему. И не будем же мы сразу при непосвященных людях штрафовать себя за наши конфликтогены.
Высший пилотаж – это не выиграть конфликт. Вспомним, мы уже говорили, что, выиграв конфликт, не стоит разыгрывать роль победителя. Высший пилотаж – это привести «нечестивца» к старцу Зосиме в скит, чтобы он оттуда вышел «в мир» с миром, с обновленной душой и чтобы он сам приводил потом в скит других «нечестивцев».
Для меня Зосима – собирательный образ практического психолога. Ах, да: опять получается, что я идеалист: хочу психологией переделывать мир. Нет, не идеалист, а идеалист-прагматик. Разберемся. В моем психотерапевтическом кабинете висит лозунг:
Здоровым может быть только добрый.
Хотите быть здоровым – будьте им. Будете злым – вас будут ненавидеть, вы будете ожидать ударов со всех сторон, страшиться их, а это психоневроз и соматоневроз с дальнейшим переходом в соматические заболевания. Одним из злодеяний является корыстный обман. Но ведь если обманете, вам не поверят больше, а значит утеряете нормальные возможности экономического процветания, надо будет судорожно искать, кого бы еще обмануть, но крут обманутых быстро расширяется, и они, обманутые, окружат вас недоверием, вот роскошь-то. А недоверие породит в вас комплекс неполноценности, а комплекс – невроз, а дальше – психосоматику. А здоровым и богатым лучше быть, чем больным и бедным. Кто же этого не знает! Так что давайте лучше объясним это им, они и поймут, и это прагматизм высшего идеалистического толка.
Я за деньгами не гонюсь, особенно за маленькими, как часто это делают другие. Это невыгодно. Выгодно работать много, бесплатно и увлеченно, ты становишься мастером, и тебе люди сами дают заказы и платят хорошие деньги, лишь бы согласился. И этот идеализм, как видите, прагматичен.
Так что прагматик, не будучи идеалистом, если ему растолковать, станет идеалистом-прагматиком. И придет в скит. И для этого не нужна слепая и непонятная вера в наполненного противоречиями Бога, а нужна только нормальная вера в себя, в свои силы. Ты можешь жить за свой счет, дарить людям излишки своего творчества, защищать слабых… (все это есть самоактуализация). И люди тебе возвратят десять процентов, и ты будешь счастлив сознанием своей силы и этими благодарственными десятью процентами в виде памятника за открытие генетики или «бюста на родине героя».
Итак, сначала самоактуализация и синтоны, синтоны, синтоны в процессе общения (тоже самоактуализация, только в суженно коммуникативном процессе).
Почему три раза синтоны?.. Ну как же…
• Сначала синтоны первичные, сами по себе.
• Потом синтоны в ответ на синтоны партнера.
• Потом синтоны в ответ на простительные, допустимые конфликтогенчики, если все складывается в пользу смягчения нашей реакции.
• И только потом, если со стороны партнера идут в наш адрес сплошные конфликтогены, – только потом сопротивление: МК, ЖК, УК (мягкая конфронтация, жесткая конфронтация, управляемый конфликт),
• а потом смягчение общения, и снова мы хорошие.
Смягчение – это так: после проведения управляемого конфликта, если партнер уступил, мы продолжаем общаться с ним короткое время жестковато (но это уже не конфронтация): голос остается металлическим или вальяжным, можно допустить укор, что, мол, не надо было доводить до обострения, нет синтонов, взор как в жесткой конфронтации по контуру лица и часто в глаза и так далее. А потом… еще большее смягчение. Укоры мягче, появляются синтоны в адрес партнера. А потом и вовсе только синтоны. И самоактуализация. И привести в скит, то есть помочь человеку по большому счету. Вот это высший пилотаж при проведении конфликта. А выиграть конфликт и издать победный крик, – смотри, как я тебя придавил, – это манипуляция, не более того. И снова стихия владеет вами, а не вы владеете стихией.
Не надо думать, что нам все время придется в одном и том же месте проводить конфронтации и управляемый конфликт. Нарушитель вас запомнит, поймет, что и в следующий раз вы не уступите ему, и не пойдет на нарушение. Так что в той палатке, где вы один раз добились, чтобы с вас не брали «полиэтиленовый налог», его с вас не будут брать и дальше. Но позаботимся не только о себе, но и о пенсионерах и добьемся от этой палатки законопослушания. И так везде.
Конечно, какое-то количество конфронтации придется провести со случайными палатками. Хотите уступить им в их нарушениях? Дело ваше. Наведите порядок хотя бы в своем микрорайоне. Но я бы не стал пропускать и случайных палаток. Во-первых, потренируетесь. Потренируете свидетелей. Они же услышат и поймут и свои права, и средства защиты. Кроме того, удружите своей совести. Я не пропускаю и нарушений в адрес других людей, вступаюсь за их права. Этого требует самоактуализация. И она же требует обучить весь народ правильной психотехнике в дополнение к знаниям законов и своего естественного права, еще не оформленного в закон.
Ну а если нарушитель не уступил? – слышу каверзный вопрос. Вот если не уступил, а нарушение со стороны партнера существенное – тогда «вечный бой» с несправедливостью.
Если мы хотим быть людьми, надо пройти все инстанции, а последнюю, от которой зависит издание законов и их исполнение, возможно, надо поменять. Демократическим, ненасильственным путем. Но это мы уже вышли за рамки психотехники общения в область политической психологии. Это – на потом. И если угодно, это еще более высокий пилотаж.