Стамерфильд восседал на троне в ворохе оленьих шкур. Губы его застыли в улыбке, но взгляд пронизывал до костей. Все боялись смотреть ему в глаза, а иначе давно бы поняли, что за этой улыбкой ничего доброго не скрывалось.
Глава 6. Джейсон находит ключ
Алекс очень удивился, когда на первом факультативе по латыни увидел Нику Харт-Вуд. Занятия проходили раз в неделю по средам, и для него этот день неожиданно стал самым волнительным. Спецкурс выбрали всего десять человек, и Алекс точно знал, что восемь из них собирались связать свою жизнь с историей, языками или медициной. Он сам был выходцем из аристократической семьи, в которой все необычное для настоящего времени считалось верхом образованности и престижности. А что Ника? Латынь явно была не тем занятием, которое выбирают от нечего делать. К тому же мистер Аластор после вступительной речи упомянул, что таких блестящих познаний, какие продемонстрировала мисс Харт-Вуд на экзамене, он не встречал ни у одного школьника за десять лет практики.
Весь урок Алекс исподтишка наблюдал за ней и никак не мог решить, имеет ли она отношение к другому миру… «Возможно, у меня паранойя, – все чаще повторял он себе. – Я просто не знаю о ней ничего и придумываю сложности». За последние три недели Алекс так и не пришел к какому-либо мнению, но один вопрос мучил его изо дня в день: «Почему мне так важно знать, кто она?»
У Мари наверняка был ответ: «Потому что она игнорирует тебя по полной. Она даже не помнит о твоем существовании, олух». Но ведь это же ерунда. Словно ему важно владеть вниманием каждой девчонки в школе. Алекс усмехнулся, представив саркастическую гримасу сестры, если бы она услышала его мысли.
Нет, он всего лишь хотел знать, почему убил ее. Пусть даже и во сне.
К середине первого занятия мистер Аластор попросил Нику пересесть поближе к доске и прочитать отрывок из учебника, и Алекс, к своему ужасу, понял, что все время, пока она говорила, неотрывно пялился на нее. И самое страшное во всем этом было то, что ему безумно нравилось все, что он видел: ее дикая, грубая красота без намека на макияж, маленькая родинка над губой, холодность во взгляде, непосредственные легкие движения, низкий бархатный тембр голоса, совершенно несвойственный девчонке такого юного возраста. Все в ней было какое-то другое, не как у остальных. И ее отстраненность от мира, так бесившая Алекса в первые дни, сейчас, к удивлению, завораживала больше всего.
Ника закончила с отрывком, за что получила одобрительный возглас мистера Аластора, и парень едва удержался от реплики в ее адрес. Да, черт возьми, он хотел ее внимания! Подумав об этом, Алекс залился краской и приподнял учебник, пряча смущенное лицо. Одна радость: Мари и Доминика не было рядом, и никто не мог узнать его сокровенные мысли.
Тем же вечером он возвращался с футбольной тренировки. Погода была дождливая, и команда занималась в спортивном зале на четвертом этаже. Отпустив игроков, тренер задержал Алекса и в очередной раз попытался втолковать ему, что пора подавать заявку на стипендию в университеты.
Алекс снова обошелся дежурной фразой из серии «подумываю о стажировке в другом месте, не знаю еще где, но точно очень далеко отсюда» и покинул спортивный зал. Не мог же он рассказать тренеру, что вообще не собирается получать высшее образование в этом мире.
Опасаясь, что тренер догонит его, Алекс ускорил шаг и быстро пересек коридор с кабинетами для внеклассных занятий. Так как уже было больше девяти, то все двери оказались заперты, освещение осталось фоновое – тусклые голубые светильники под потолком. Алекс вытер потное лицо полотенцем и готов был спуститься, но вдруг замер, услышав шаги за стеной. Танцевальный класс. Странно, ведь раньше занятия проходили по выходным в дневное время. Ведомый необъяснимым порывом, он осторожно приоткрыл дверь.
Зал был большой и просторный. Зеркальные стены и потолок, деревянные станки по всему периметру, в углу – музыкальная аппаратура и спортивные маты. Основной свет был выключен, горели лишь лампочки, вмонтированные в пол, но их света хватало, чтобы разглядеть движущуюся фигуру Харт-Вуд. Алекс даже не удивился, что увидел ее здесь. В последнее время он так много думал о ней, что подсознательно был готов к любой внезапной встрече.
Оставив рюкзак, джемпер и обувь у одного из зеркал, Ника шла вдоль дальней стены, водя пальцем по станку. Спина прямая, голова высоко поднята, ступни грациозно – с носка на пятку – касались пола. Глаза ее были плотно закрыты, в ушах – наушники. Она что-то напевала себе под нос и улыбалась. Иногда замирала и вставала на носочки, вскидывая руку вверх, изображая классическое балетное па. Слабый свет лампочек выхватывал из тени хрупкую фигуру в майке и джинсах, и она казалась еще более маленькой, чем была на самом деле.
Алекс подавил вдох. Спустя месяцы, вспоминая этот момент, он знал, что именно тогда его глупое сердце поняло все раньше головы. А может, и не сердце, а что-то другое, инстинктивное. То, что все это время лениво дремало в глубине, а тут вдруг проснулось – резко так, непрошено, нервно забилось внутри, и дыхание сперло, и стало тревожно и даже страшно, но страх вытеснило волнением, фейерверком, поразившим каждую клеточку тела так, что в подушечках пальцев закололо и закружилась голова. Как в тот год, когда ему было десять и он украдкой от отца выпил целый бокал крепленого вина.
Ника была поглощена музыкой и не обратила на него внимания. Как завороженный, Алекс наблюдал за ней, жадно ловил каждое движение, провожал взглядом грациозные взмахи руками и жалел, что не захватил с собой блокнот и карандаш. Он впервые видел ее такой – не пытавшейся спрятаться за ворохом одежды, а свободной, легкой и… величественной. И вдруг случилось нечто из ряда вон выходящее: Ника принялась кружиться на месте и, закинув голову назад, рассмеялась – негромко и как-то по-детски наивно, – а потом, будто споткнувшись, упала на колени и неожиданно заплакала.
Не раздумывая, Алекс бросился к ней:
– Эй, все в порядке?
Он машинально прикоснулся к ее плечу, и вдруг глаза обожгла вспышка яркого света…
Темнота зеркального зала рассеялась, открывая взору другую картинку. Он сидел на мягкой кровати, и солнечный свет из окна напротив – призрачный, мерцающий – горячил лицо. На его коленях лежала книга. Содержания не получалось разобрать, все казалось каким-то размытым и ненастоящим, но девочка… Рядом с ним, бок о бок, сидела девочка, и он будто бы ощущал ее тепло, чувствовал свежий цветочный аромат ее волос. Она склонилась над книгой, поводила пальчиком по страницам – и вдруг откинула голову назад и заливисто рассмеялась. Алекс невольно улыбнулся, ощутив прилив радости. А потом девочка взглянула на него, одарила широкой улыбкой, и он увидел маленькую родинку над губой…
Все закончилось так же резко, как и началось, и сквозь солнечную иллюзию прорезались дикие синие глаза. Ника с испугом таращилась на него. Не отдавая себе отчета, Алекс дотронулся пальцем до родинки на ее лице. Чертовщина какая-то…
– Не прикасайся ко мне, – зашептала Ника, отползая от него. – Не прикасайся… не прикасайся…
– Я… я не хотел, – заикаясь, произнес Алекс. И тут взгляд упал на ее оголенные плечи, и зрелище его ужаснуло: все исполосованные мелкими уродливыми шрамами, кожа сморщенная, как будто заживающая после огня. – Господи, что это… твоя… твоя…
Зрачки ее максимально расширились и неистово пульсировали, а по щекам катились слезы. Ника вскочила на ноги, взяла джемпер, наспех накинула его на плечи и, подхватив на ходу рюкзак и обувь, бросилась прочь из зала.
Алекс таращился ей вслед, а когда дверь захлопнулась, обессиленно прислонился к холодному зеркалу лбом и закрыл глаза. Воздух стал горячим и жалил легкие. К горлу подступила тошнота, и он задержал дыхание. Слишком много событий для десяти минут. Что он видел? Ее детство? Девочка из видения с идентичной родинкой… Или ему всего лишь показалось? У него никогда не было видений, а тем более при контакте с другим человеком. Может быть, Ника вызывала подобные вещи и поэтому так просила не прикасаться к ней?
А что на коже? Шрамы, ожоги, что? Все произошло слишком быстро, чтобы разглядеть внимательно, но, безусловно, выглядело это отвратительно.
Алекс с шумом выдохнул и провел рукой по волосам. Нет, дело совсем не во влечении, теперь он точно уверен в этом. Харт-Вуд не была обычной девчонкой, чьего внимания он страстно желал. Она хранила много секретов, которые каким-то образом касались его. Что-что, а чутье его редко подводило.
Алекс достал телефон из внутреннего кармана спортивной куртки, нажал двойку на быстром наборе.
– Чувак, уже почти одиннадцать, – просипел голос в трубке.
– Привет, Спайк. – Сердце бешено колотилось, посылая вибрации всему телу, и он с трудом придал голосу невозмутимость: – Помоги, это важно.
– Валяй.
– Пиши имя: Ника Харт-Вуд, лет семнадцать или восемнадцать. Сейчас находится в Лондоне, в моем пансионе. В прошлом занималась балетом. Нужно узнать все, что сможешь, интересна любая мелочь.
– Маркел, ты офигел? Я не стану пробивать тебе цыпочек, – фыркнул приятель.
– Спайк, это важно, не про этот мир, – с нажимом проговорил Алекс.
Тот ответил после короткого молчания:
– Ладно, хер с тобой. Ты больше ничего не знаешь? Родители? Где жила или училась?
– Вообще ничего. Хотя, может, в ее детстве было что-то необычное… пожар, например.
– Ожидай.
Алекс отключился. Если Мари узнает, что он собирает информацию о новенькой, скандала не избежать. Но ему плевать. Теряться в догадках до конца года он не желал.
Парень вернулся в гостиную и, к своему счастью, застал Доминика одного. Его друг сидел за столом недалеко от камина, склонившись над учебником, и хмуро листал страницы.
– Привет. – Алекс опустился в кресло напротив и перегнулся через стол, заглядывая в учебник: алгебра.