«У каждого общества была своя символика, свои тотемы, которые помогали отличить врагов и признать своих».
Так, новорожденных небесного края освящали крестовой водой, а младенцев огня поили змеиным ядом.
«Если после принятия яда ребенок переносил смертельную агонию и выживал, его признавали законным жителем земель. В противном случае мать умершего обвиняли в измене с иноверцем и убивали вместе со всей семьей».
«Это хотя бы справедливо, – думала Ника, пролистывая страницы. – По крайней мере, куда справедливее, чем топить ведьму, мол, если невиновная – пойдет на дно, а нет – на костер ее».
В этом же трехтомнике Ника наткнулась на картинку с изображением извилистой закорючки, по виду напоминающей нечто среднее между «S» и перевернутым знаком бесконечности.
«Метка безликих», – гласила надпись.
«Безликие, безликие…» – тут же отреагировала Ника и вытащила с соседней полки небольшую красную тетрадь, местами потрепанную, но, по сравнению с другими материалами, совсем еще новую. Увидев записи на английском, Ника не стала вчитываться, уверенная, что нужное ей наверняка изложено на рибелите или латыни, но теперь, заметив упоминание метки, поняла, что могла ошибаться.
«Мой прадед видел необыкновенное существо в 1413 году в мире простаков. Однажды вечером она явилась к нему в образе умершей жены и просила чаю. Ее шея была татуирована странным символом, горевшим ярко-красной точкой. Приняв тварь за отродье самого дьявола, прадед убил ее. В один миг ЭТО превратилось в молодую, доселе ему незнакомую женщину. Глаза ее выцвели, зрачки исчезли, словно их сожрал дьявол.
Через пару лет я сам видел подобное. Мы не знали, как их зовут, не знали, откуда они явились. Правитель прозвал тварей безликими. Они бродили среди нас и выглядели как абсолютно нормальные люди. Но они могли менять облик. И однажды химера пришла во дворец убить правителя. Когда ее поймали, она начала меняться.
Их вид от рождения был устрашающим: как писал прадед, глаза действительно были застланы пеленой, а рот… вы не поверите: на его месте ничего не было. Нос переходил в подбородок!
Химеру звали Сатина, и она боялась боли. Перед смертью тварь рассказала, что обретает цвет глаз и рот после убийства человека. Безликие могут принять любой облик (разве что цвет глаз у них будет как у убитого ранее), при этом маленькое, почти незаметное пятнышко-метка на их телах меняет цвет на красный. Я тогда решил, что это дьявол отмечает себе подобных, чтобы, когда метка загорится, лучше видеть отродья свои, пошедшие против природы. Сатина не успела сказать, откуда пришла и зачем хотела убить повелителя… Она умерла, не выдержав пыток.
Уже в 1416 году был издан указ об истреблении всех химер, независимо от их намерений. После этого тварей никто не видел…»
Ника и Михаил расположились в малом столовом зале, где, как выяснилось, обычно обедали Николас и Лидия. Помещение было небольшим, но очень светлым: огромное окно с плотными белыми шторами, блеклая желтая мебель. И Ника в своей ежедневной темной одежде очень выделялась на этом фоне.
Михаил выглядел порядком уставшим, и даже безупречный костюм и прическа не смогли отвлечь внимание от глубоких кругов, залегших под его глазами.
– Николас отправился в крепость Шейфиля, – сказал Михаил и сделал несколько щедрых глотков воды. – Вчера ее взорвали, погибли люди.
– Ого, и кто это сделал?
– Если бы мы знали. Это старинная крепость, ей уже несколько веков, и там всегда было тихо-мирно. Ее строили эльфы как смотровую еще во времена войны в восемнадцатом веке.
В библиотеке Ника успела кое-что узнать о конфликте: люди изгоняли магов со своих земель, с ведьмами удалось легко справиться… Подумала, что это банально и скучно и таким может похвастать чуть ли не любая страна, разве что без магов. Просто появляется кто-то властный, кому вечно мешают те, кто отличается от них – силой, верой или… просто рожей не вышел.
– И сейчас снова война?
– Надеюсь, что нет. Но мы не знаем, с кем имеем дело.
Ника поймала себя на мысли, что ей бы хотелось разделить волнение Михаила, но трагедии этого мира ее не трогали.
– А как же соседи? – придав голосу заинтересованность, спросила она.
– Маловероятно, – хмыкнул Михаил, ковыряя вилкой в тарелке с овощами. – Саквильский тише воды многие годы. И если б не эти балы, наш народ давно бы забыл о его существовании.
Ника неопределенно хмыкнула.
– Чертовщина какая-то происходит, нутром чую, – вдруг прошептал Михаил – скорее самому себе, нежели Нике. – Месяц назад рухнула водонапорная башня – слава всевышним, без жертв, – но Николас на взводе, наши воины в круглосуточной разведке, однако концы с концами свести не можем.
– Кстати, о воинах… А этот Домор… ну, которого ко мне приставили… он эльф, да? Я видела уши. И он воин, так вы сказали.
– Верно, – ответил Михаил без особого энтузиазма. – На службе у рода Стамерфильд уже тысячу лет есть отряд воинов с… со способностями.
– Способности? – округлила глаза Ника. – Так среди жителей запрещено же…
– Ну-у, все об этом знают, но никто не говорит на каждом углу, – улыбнулся Михаил. – Способности не явные. Например, Агвид Берси – из сейдов, это древние скандинавские ведьмы и ведьмаки, некогда жившие в широтах современной Швеции. Берси, конечно, не владеет той магией, которой обладали его предки, но тоже может кое-что, например наводить порчу. Но доказать ты это никогда не сможешь, и пресса, конечно же, ничего в подробностях не знает, но иногда не упускает случая пройтись намеками на этот счет. – Михаил закатил глаза, и Ника хихикнула. – Понимаешь, наши люди готовы принимать всё и вся, пока им это на руку, но, как только происходит что-то опасное, спешат обвинить во всем нас – якобы несанкционированных магов.
– Но вы же знаете наверняка, виновны ваши люди или нет?
– Нет, не знаю, – просто сказал Михаил. – Много всего происходит, и что-то сложно классифицировать как определенно плохое или хорошее. Сама понимаешь, если человек сотворил зло, но до этого был безупречен и любим, в его зло поверить сложнее, чем в подобный поступок рецидивиста.
– И как быть тогда?
– Для этого существуют следствие и суд.
Ника пожевала щеку изнутри, обдумывая услышанное. Она готова была вернуться. Более того, хотела этого и оттого не могла не думать о Маркеле и их последней встрече.
– А если нельзя обратиться в суд, как понять, достоин ли человек доверия?
Михаил отложил приборы и несколько секунд всматривался в ее лицо. На какой-то момент Нике даже показалось, что уголки его губ дернулись вверх, как будто он понимал, о чем конкретно идет речь.
– Сердце, – наконец сказал он. – Если сердце верит, никакие аргументы не нужны. Когда мне сложно сделать выбор, я просто оказываюсь в одиночестве и закрываю глаза. Я очищаю голову от всех за и против и слушаю свое сердце. А оно никогда не молчит.
Несмотря на желание Ники как можно скорее вернуться в Лондон, она оттягивала время, ссылаясь на то, что могла бы найти еще какую-то полезную информацию в библиотеке или хотя бы разговорить Домора, который неустанно следовал за ней по пятам, – но тщетно. Книг в библиотеке было много, рибелит она понимала с трудом, а эльфийская нянька как воды в рот набрал и, кроме формального приветствия, ни на что не годился. Михаил и вовсе исчез после их ужина, и только к вечеру 28 декабря Дорис сказала, что он отправился к Николасу в разрушенную крепость.
Ника злилась, потому что вдруг поняла, что на самом деле приехала сюда не за ответами, а в надежде увидеть отца. Только увидеть его она увидела, но это ничего не значило. Каких-то полчаса на балу, формальный разговор, и всё. Ей здесь были не рады, ее никто не ждал, а Николас сразу дал понять, что объявлять всему свету о чудесном воссоединении с дочерью он не намерен. Ни сейчас, ни… Никогда.
Иногда, лежа на кровати, под перманентную болтовню Дорис Ника размышляла о том, хотела бы она сюда вернуться, жить здесь. Попробовать жить здесь… И как бы это было? Даже если допустить, что ей хватит здравомыслия понять поведение отца и наладить с ним отношения, готова ли она взять на себя роль наследницы великого огненного оклуса? И что вообще это значит? Титул принцессы? Господи, ну какая же из нее принцесса! Вряд ли ее познаний в английской литературе, которые в свое время вложила в ее голову Рита, хватит, чтобы когда-нибудь почувствовать себя в своей стихии среди этих стен. Среди этих людей. Она совсем не такая. Другая. Чужая. Да еще и с этой непонятной силой – силой, скорее всего, магической, – которую никак не удастся скрывать подобно тому, как скрывают воины Алой Розы, если верить Михаилу.
Дорис, видимо, приняла ее рассеянность за скуку и посчитала своим долгом развлекать бедняжку бесконечными рассказами о жизни столицы. О каких-то леди и о том, как изменилась мода; о том, что барышни, живущие в замке, кроме замужества, ни о чем другом не думают и что, если бы воины Алой Розы могли жениться, они бы уж точно выбрали кого-то получше. Ника молча слушала ее, иногда мычала что-то в ответ, а перед сном, когда Дорис наконец уходила, а Домор сообщал, что дежурит в коридоре и если ей вдруг что-то понадобится, стоит только постучать в дверь (а то, не дай бог, она вздумает выйти и попасться на глаза кому-то из обитателей замка!), Ника рассматривала то черно-белое фото со своего четвертого дня рождения и тщетно пыталась вспомнить, пыталась призвать те чувства, которые испытывала счастливая девочка на снимке, снова и снова спрашивая себя: а нужна ли ей эта жизнь?
Утром в день Нового года Николас так и не вернулся. Наплевав на просьбы Домора, Ника без стука вышла из комнаты и, не обнаружив воина, прошла к лестнице и опустилась на верхнюю ступень, задумчиво рассматривая пустынный холл.
– Все разъехались к семьям, здесь будет тихо несколько дней, – раздался над ухом знакомый голос.
Михаил опустился на ступени рядом с Никой и улыбнулся. Она кивнула: