Труп громоздился на труп, а динамики по всему городу орали проклятую песню, призывавшую посмотреть на законника, избивающего не того парня. Будто издевались.
Есть ли жизнь на Марсе?
…Страх разъедал сердце. Неделя погони за собственным хвостом. Кажется, или тумана за окном меньше? На меня сейчас не смотрят или чутьё ослабевает? Или, быть может, я сошел с ума?
Холодный лимонад протолкнул комок вниз по горлу.
Этим вечером мне позвонил Кац. Я не хотел его слушать, но он заманил меня обещанием подкинуть кое-какую информацию по отряду Аквавивы, выдавшему документы, найденные у старика в Порту.
Благодаря Знанию я понимал: «старик» не был стар. Возраст на лице – знак. Они отобедали им. Поэтому, в первую очередь они уродовали трупы. Лучше показать зверское, но вполне естественное насилие, чем их настоящую подпись.
Кем был прошлый владелец моего ножа? – вот что интересно.
Должен же быть свет, если вокруг тьма?
…Мы встретились на загородном перекрёстке. Струи холодного дождя хлестали по плащам и шляпам. К моему удивлению Кац пришел не один, с ним был Сергеев.
– Хвоста не привел? – шеф казался расстроенным.
– Думаю, нет, – уверенности не было.
Некстати прорезавшееся чутьё вопило о наблюдателе за спиной – но я трижды проверился по пути.
Может, и впрямь схожу с ума?
– Держи.
Портфель. Пухлый.
– Комиссар завтра с утра подаст в отставку. Они его достали. Кажется, гонфалоньер на очереди, дело пахнет досрочными выборами, – Кац поправил очки.
– Развели, зараза, бардак, – прорычал шеф. – В Константинополе или Флоренции их бы пришлепнул дукс, но ведь у нас дукс декоративный, демократия, едри её еж.
Портфель сразу показался очень тяжелым. Вынесу ли?
– Что за чернуху вы мне впариваете? Нашу или комиссара? Колитесь, господа.
– И нашу, и комиссара, и гонфалоньера, – хмыкнул Сергеев. – Сам знаешь, всем иногда нужно срезать углы.
– Вашу мать…
– Ты тоже поаккуратнее, – посоветовал Кац. – Внутряки что-то и о тебе болтают. Но меньше, чем о нас. Ты птица некрупная. Спрячь клюв и по возможности не чирикай.
– У тебя есть информация по ксиве? Или это был художественный свист?
– Немного. По дальней связи пришел ответ из Римини. Отряд Аквавивы в последние пятьдесят лет не вел боевых действий, а численность его от силы человек двадцать. Сейчас это скорее клуб по интересам, чем банда, и тот загибается – никого из них нет в городе…
– Сейчас?
– Помнишь школьную историю? Как накрылась Инквизиция? Последними радикалами Церкви были ребята из Общества иезуитов. Их генерал, Клаудио Аквавива, когда Полк Христов попросили на мороз, переобулся на ходу. Был Полк, стал – полк. Солдаты удачи. Разведка, диверсии, любой каприз за деньги нанимателя.
– Любопытно, но не очень полезно.
– Чем богаты…
– Тем богаты.
Было зябко.
…Казалось, за окном действительно стало меньше тумана. И взгляд из темноты чуть отпустил, не так сверлил спину.
Дверной звонок ударил ножом по натянутым нервам.
Нетвердым шагом я двинулся к двери. Успокаивало – из соседней квартиры не выглянет Мариетта. Пришлось приложить некоторые усилия, чтобы она убралась с этажа. Беспокоиться еще и за её безопасность было бы перебором.
Она была целью, и перестала ею быть со смертью нападавшей. Я чуял это.
Взгляд в глазок. На площадке стояла утонувшая в плаще не по размеру очень мокрая и очень маленькая Агнесса.
Всё в порядке. Но всё же что-то смущало. Как она прошла мимо парней на входе?
– Детектив! Старший детектив! – она подпрыгнула на месте. – Вот хвост даю, смотрит на меня сейчас поганец.
Глупости. Ребята знают, что мы с ней знакомы.
Рука сама отодвинула задвижку.
– Нам надо поговорить! – выпалила она. – Куда ты пропал? В бар не заходишь, ни с кем не общаешься. Ладно я, передумал. Обидно, но ладно. Но даже твои друзья волнуются.
У меня были друзья? Наверное, она имеет в виду сослуживцев и собутыльников.
– Я в порядке. Работаю над одной вещью. Извини, что пропал.
– Понимаю, – вздохнула она. – Ты меня внутрь впустишь? Нам действительно надо поговорить.
Я шагнул в сторону – и тут чутьё завопило. Показалось на мгновение, будто силуэт Агнессы расплылся, пышный хвост затрепетал за спиной – и тут же пропал.
Тревога ледяными когтями вцепилась в сердце. Агнесса? Нет, быть не может. Я подхватил паранойю, у меня ПТС…
Но язык-предатель сам выдал лукавое:
– Не приглашаю. Но если хочешь, заходи.
Она пожала плечами и сделала шаг вперёд. Медленный-медленный шаг, растянувшийся, казалось, на вечность.
Новоприобретенное чутьё показало, как от порога тянется вверх сеть тонких нитей, цепляется, пытается остановить, и ломается перед силой.
Древней, огромной Силой. Той самой, что глядела за мной из ночного мрака. Той, которой глубоко параллельны пороги и ножики – по крайней мере, в моем исполнении.
Я отшатнулся.
– Черт, – буркнула она. – Заметил. Как же бесит.
Она стояла передо мной.
– Pater noster… – древние, полузабытые слова сами пришли на язык.
Девушка смотрела на меня глубокими серо-голубыми глазами. Подняла руку, желая то ли дотронуться, то ли ударить. Уронила.
Повернулась и медленно пошла прочь.
Молитва, звучала песней в такт её шагам.
Она оглянулась:
– Нам есть о чем поговорить. И жаль насчёт лодочек.
Она истаяла медленно. Но вскоре фиолетовый туман исчез.
Остаток ночи я провёл в холодном поту. Страх затмевал сознание, но привычный мозг, будто издеваясь, анализировал то, от чего хотелось бежать, завывая.
Она могла в любой минуту перешагнуть порог.
Она могла ударить до того, как я начал читать молитву.
Она могла ударить через порог.
Она действительно хотела поговорить?
Или это часть её «долгого» убийства?
Сомнения, вы меня погубите. Есть ли жизнь на Марсе?
…Не было семи, как я побрился, втиснул себя в новый черный костюм и поехал к бару. Новости бурлили – к ним уже просочились слухи о грядущей большой отставке.
Они не слишком меня заботили. Втиснув электромобиль на платную стоянку, пошел на мол. Впереди белел стадион, по водной глади скользили корабли, а небо было чистым-чистым.
Я остановился у декоративного газончика.
Бар был то ли уже, то ли еще открыт. Трое ранних пташек, решивших прогуляться по набережной, и парочка усталых полицейских только что с ночного пили кофе.
За стойкой была она.
Я сделал шаг вперед, на траву. Опёрся на ограду. Страх, стеснение, неуверенность сковали по рукам и ногам.
Подойти? А если нападёт? Хуже – не нападёт, а ответит? Или сделает вид, что ничего не было?
Наверное, в те мгновенья я сам был похож на недоброго гостя, мнущегося у порога жилища в ожидании приглашения.
Не выдержал – и уселся на траву. Страшно. Странно. Грустно.
Кто-то вложил мне в руку бокал. Кайпиринья. То, что нужно таким утром.
– Чеснок – просто приправа, – сказала она тихо.
Села рядом, не пощадив модных брючек.
– Чудовищ – не бывает. Мы – люди. Это самое страшное. Понимаешь?
5
– …Чеснок – просто приправа. Вкусная. Но целоваться потом неприятно. Серебро хорошо для украшений. Осиной можно выжигать сажу из каминных труб. Отрубить голову или сжечь тело? Сожги туман и ветер. Крест? Такие, как мы, не верят в Бога. Но мы люди, – повторила она, – хвост даю.
– Как скажешь, – вздохнул я. – Только вот это вот действительно обязательно?
Мы сидели в хилой лодочке посреди пруда в городском парке, а моя излишне человечная подружка изволила уплетать сахарную вату.
Макабр. Бред.
Хоррор превратили в фарс. Трагедию – в сюр.
– Не просто обязательно. Жизненно необходимо, – засмеялась она. – В общем, так просто нас не убьёшь. Но это не делает нас нечистью.
– Что-то от молитвы ты улепетывала только так.
– Не люблю, когда товарищи без слуха пытаются петь на языке, которого не знают, слова, которые не помнят. Оскорбляет эстетические чувства, – впервые я почувствовал, что она лжет или недоговаривает.
Что-то крылось за этим. Грусть? Или мне кажется?
– Ладно, ты притащила меня сюда. Отказывалась говорить, пока мы не заплыли на середину. Что дальше?
– Тебе правда не нравится? Я же говорила, возьми мороженого, расслабишься. Свиданки – это хорошо. Буду тебя теперь образовывать и учить уму-разуму, раз ты такой бука.
Утопиться, что ли?
– Ну, образовывай.
– Ты, думаю, решил, что мы вампиры. Я бы так подумала, а ты не дурак.
– Спасибо. Скромненько.
– Угу, я в курсе. Так вот, кровь мы не пьём, как ты уже знаешь, и речь вообще не об отнятых жизнях. Это, так сказать, десерт, бонус, зримое воплощение подпитки. Без него прекрасно живётся. Дело совсем не в этом.
– Моё дело, – выделил я голосом слово, – касается именно убийств.
– Не мешай. Видишь ли, как тебе сказать… много лет назад несколько очень умных и в меру дурных людей поняли, что комфортнее всего им живётся, когда есть свои и чужие. Простой пещерный принцип. Твоё племя и все остальные. Антагонизм, борьба дают власть. Власть дарит силу. Сила превращается в ещё большую власть. Такую, что может показаться непосвященному чудом.
– Как давно?
– Очень. Год шел за годом, а век за веком. Мир менялся. Наступил пятнадцатый век, и люди эти – а они были очень внимательны ко всему вокруг – заметили форму общественного устройства, которая подошла бы им наилучшим образом. Первые италийские города-республики тогда достигли своего расцвета, – улыбнулась она грустно.
– Что ты имеешь в виду?
– Уникальная форма межгосударственных и межличностных отношений. Все вместе – и каждый порознь. Индивидуализм, прочно замешанный на принадлежности к клану и цеху. Свобода, невиданная по меркам того времени, способствовала развитию наук и искусств – но в рамках правил игры. Торговля всех со всеми – без установления прочных связей. Войны кондотьеров, больше напоминавшие ритуальные состязания.