На небе вдруг появилось солнце. По солнцу поползли пятна. Сперва немногочисленные, они множились, играли в догонялки, распухали шанкрами.
– Смешно считать, товарищ Рудольфи, что Земля вечна. Или даже Солнце. А как же люди, товарищ Рудольфи? Отвечу. Нынешнее человечество остановилось в развитии. Вот истинная причина этого маленького переворота. Страны смогут отправиться туда, куда не дано городам, и купить роду людскому вечность. Нельзя держать яйца в одной корзине, на Земле. Выживание человечества – приоритет, согласны?
– «И возводит Его дьявол на весьма высокую гору»… Я – не Он, я слаб и, может, не отказался бы от царств, но вы забываете о цене.
– Какой цене? – он действительно не видит, чем приходится платить.
– Кровь. Нельзя оплачивать одним пороком избавление от других. Чужой кровью – свою вечность. Вы создали один «земной рай», разочаровались, и почему-то считаете, что новый будет лучше и целесообразнее. Но если от вас пахнет серой, «Эдем» тоже будет пованивать. Короче, ты, хрен с горы, банальный уголовник.
Слова – как удары клинком.
Мир рассыпался на куски. Мы стояли в том же дворе. Прошло не больше секунды. Я почувствовал реальность происходящего.
– Суеверие и чистоплюйство, – сообщил Стратег. – Не разбив яиц, омлета не приготовить. Вы, кажется, уважаете творения Игнатия Лойолы? Он знал лучше меня: «Цель оправдывает средства».
– Тогда, возможно, он был тобой. Агнесса! – время разговоров прошло.
Мы рванулись вперёд. Стратег поднял руку, в которой неведомо как оказался пистолет. Зрачок дула смотрел мне в лицо.
Все произошло одновременно. Фигура Агнессы расплылась. Из ствола вырвалось пламя. Тело девушки упало передо мной.
Не поднялось.
Как это?
– Даже реакционная религиозность может быть полезна, – сообщает Стратег. – Особенно если переплавить кресты в пули. А вы думали, молодой человек, я с вами танцевать буду? Стар уже.
– Вот теперь, сволочь, тебе точно звездец, – процедил я.
Он выстрелил – но я уже был туманом, ветром, копьем звездного света, бичом стегающим. Он закричал, когда нож впервые коснулся плоти. Он ударил – но я обратился тенью на стене, запахом осенней листвы и яблочного самогона.
Он замолчал, когда за ударом клинка пришли слова молитвы. Не о победе. О душе девушки, которая не хотела быть монстром, пожертвовавшей вечностью ради меня-глупца – и это убивало его вернее всего.
– Как? – кричал он, путаясь в снежном вихре, которым я стал.
Каждая снежинка терзала его.
Я не ответил. Просто ударил.
Прошло три удара сердца. Великий Стратег вспыхнул – и обратился в прах.
Где-то завыла сирена, а тело моё повалилось на траву. Было больно. И, впервые за несколько дней – по-настоящему страшно.
– Жив?
– Агнесса?
Стало страшнее. Нужно было уходить. Мы расплылись туманом – и понеслись за свежим ветром.
8
На горизонте виднелась тяжелая черная туча, нависшая над Матрегой. Там лил дождь. Мы устало сидели на берегу среди серых скал.
Здесь небо было чистым и блеклым.
– Я слышала о таких пулях. Верная смерть. Не рассказывала, потому что… Сам понимаешь, – задумчиво проговорила Агнесса, нет, Син Э Гён, чертя что-то веточкой на песке. На плече её красовалась неаккуратная повязка. – Значит, врут? Ничего нет?
Волны бились о скалы.
– Есть ещё один вариант, – тихо сказал я в ответ. – Ты не думала, что тебя в итоге не отвергли?
Она задумчиво кивнула.
Тело болело. На душе скребли кошки.
– Но что произошло с тобой? – спросила она. – Не понимаю.
– Твой любимый святой Игнатий был не менее великий стратег, чем наш знакомый. Цель у него оправдывала средства. Не знаю насчет благословения Богоматери, но обычному человеку самому по себе не победить таких, как ты. Нужно было дать силу тому, в чьих руках будет оружие. Создатель клинка знал только два способа. И он дал к ним доступ, как сумел. Этим ножом мне довелось прикончить шестнадцать гадов и Великого Стратега. Грубый, неэффективный способ питаться. Ты сама говорила. А ещё мы восстановили против себя целый город. Антагонизм – энергоемкая штука. С ним не нужно даже убивать, про это ты тоже рассказывала. Стратегу было не выдержать. А тут еще и молитва…
– Ты теперь?…
– Такой же, как ты. Да, – улыбнулся ей.
Я откинулся назад. Посмотрел в блеклую синеву. На искорки стратостатов. Заныло сердце. Полетят ли там когда-нибудь аппараты Королёва, разнося человечество по Вселенной?
Пусть не сейчас, а через сотню или тысячу лет?
Нам предоставили два зла на выбор, не рассказав, какое из них меньшее. Единственное обоснование ответа – отсутствие кровопролития. Но сколько людей погибает в сотнях войн, что идут по всей Земле? Не больше ли? А сколько бы приняло смерть в «государстве», построенном теми, кто питается борьбой?
Устал.
Ничего. Скоро отдых. Осталось всего одно дело.
Пальцы крепко ухватили рукоять. Удар. Я постарался вогнать нож себе поближе к сердцу.
Не больно. Странно.
– Прости, – сказал Агнессе. – Если средства нужно оправдывать – к лешему такие средства.
Она закричала.
Смерть, где твоё жало, когда оно так нужно? Вот он я, ещё хохмлю!
Посмотрел вниз. Ударил ещё и ещё. Хоть бы хны. Клинок становился как будто прозрачным, впитываясь в плоть.
Чудо? Свойство оружия? Или я, впитавший отравленную силу Стратега, теперь слишком силён для клинка?
Пока я недоумевал, напарница подбежала ко мне и отвесила хороший пинок по рёбрам.
– Кончай самоубиваться и вставай! Позер! Пафос ходячий! Гордынька до небес! Руки ему чистые подавай! Тебя что, вражду сеять или народ валить кто-то заставит?…
– Стерва, – заключил я. – Стервочка. Ну, держись!..
…Мы стояли, обнявшись, чуть запыхавшиеся. Небо не упало на землю, и мы были рядом.
– Он был настоящий дьявол, – сказала она. – Мы сделали хорошее дело. Заслужили.
– Он был всего лишь человек. И это самое страшное, – процитировал я её. – Но – заслужили. Наверное, – невысказанный вопрос повис в воздухе.
Мы помолчали.
– Всё же мы чудовища. Чуточку, – признала она. – Но в наших силах не перестать быть людьми. Это лучше смерти.
– Звучит как план на ближайшую вечность.
И это он и был.
Григорий ЕлисеевТочка слома
В Париже было тепло и солнечно. На бескрайнем голубом небе – ни единого облачка, а сквозь прогретый воздух можно увидеть почти весь город. От покатых крыш Монмартра и до Елисейских полей, от Лувра и до закрытого строительными лесами железного каркаса Эйфелевой башни – будущего символа страны.
Впрочем, стоящему у окна человеку было не до любования пейзажами. Одетый в камзол мужчина держал в правой руке футуристического вида стальной кейс, а все его внимание сосредоточилось на шумной толпе внизу.
Парижане заполонили обе стороны широкой улицы, сгрудившись у выставленного жандармами ограждения, жестикулируя и громко обсуждая предстоящий парад. На фасадах домов были попеременно развешены трепещущие на ветру яркие флаги, что складывались в непростую мозаику геополитических реалий эпохи. Орлы и полосы, звезды и драконы, кресты и полумесяцы. Державы-победительницы праздновали окончание самой кровопролитной войны в истории. Войны, порожденной безумными фанатиками, начитавшимися теократических опусов Эмилио Обрегона о философии духа и превосходстве «духовно сильных народов» над остальными. Войны, победа в которой должна была стать началом новой эпохи мира и процветания для всего человечества.
Мужчина у окна горько усмехнулся. В отличие от собравшихся внизу, он был обременен проклятьем знания и прекрасно представлял себе, что именно ждет человечество в этой новой «прекрасной» эпохе железа и пара. Вернее, будет ждать, если он не произведет сегодня выстрел.
Грянул оркестр, и над площадью прокатились восторженные крики полные ликования. Человек поставил кейс на подоконник и положил пальцы на сенсорные панели замков. Отпечатки совпали с внесенными в базу данных, и с мягким шипением крышка приподнялась.
Все было продумано до мелочей и отрепетировано десятки раз. Человек знал ход парада наизусть и мог повторить все, что от него требовалось с закрытыми глазами. Сначала пройдут пешие колонны, затем легкая техника. Это даст ему время, чтобы смонтировать винтовку.
Мужчина принялся вытаскивать вложенные в поролон детали. Приклад, оптика, блок питания, плазменные заряды. Пальцы привычно скользили по холодному пластику, воспроизводя отточенный алгоритм. Щелчки входящих друг в друга пазов сливались с тяжелой поступью солдат, идущих по мостовой, и казалось, инструмент справедливого возмездия за то, что еще не совершилось, складывается абсолютно бесшумно. На мгновение отвлекшись, человек увидел внизу красные плюмажи и блестящие золотом нагрудники гренадеров Российской империи. Системы реактивного огня на плече каждого бойца украшал свисающий с креплений стяг с двуглавым орлом. Солдаты чеканили шаг так же верно, как до этого прошагали половину Европы. И как им еще не раз придется прошагать, если его выстрел окажется неудачным.
Следом с площади уже выходили Австрийские Fußsoldaten. Идущие впереди каждого отделения знаменосцы несли флаги империи с высоким древком, и над каждым парили Cherubs: увешанные лавровыми венками летающие механизмы, несшие смерть на полях сражений прошедшей войны.
Последняя деталь легла в предназначенное ей место, и человек принялся навинчивать гаситель вспышки. Плазменное оружие стреляло почти бесшумно, но очень ярко, и если он не хотел привлечь внимание всей военной мощи величайших держав эпохи к одному единственному окну, то нужны были меры предосторожности.
Пехоту тем временем сменили неповоротливые железные конструкции, пускающие из труб клубы дыма и щелкающие поршневыми сочленениями. Четырёхпалые огневые точки, похожие на стальных пауков. Бронированные коробки с гусеницами, ощетинившиеся орудиями. Изящные двуногие французские «кавалеры», которые, казалось, по прихоти пилотов смогли бы исполнить для восторженной публики вальс, и их неповоротливые приземистые немецкие собратья, неспособные к танцу, зато превосходно подавившие британскую береговую оборону.