Почти что силой усадила на кресло, всучила в лапу стакан сока – и не прошло и минуты, как на плите аппетитно зашкворчала яичница с беконом.
Мариетта разделяет со старшим поколением Рудольфи семейное заблуждение о том, что после тяжелой работы сон без доброй дозы холестерина в желудке преступен.
Надо сказать, я тоже. Не умом. Брюхом.
Люблю, знаете ли, повеселиться, особенно пожрать…
– Как твоё свидание? – спросила она.
– Неплохо, – ответил я, толком не понимая о чём речь.
Ну да, Агнесса. Точно. Надо сообщить, куда провалился… Договаривались же о свиданке. Впрочем, она наверняка уже знает, всё Управление на ушах.
По ассоциации вспомнилось – я должен был что-то сказать Мариетте. Только что? Недосып мой – враг мой.
Кузина поставила передо мной тарелку, собралась присесть напротив… но встрепенулась.
– Звонят. Ко мне. Кому бы это в голову пришло в такую рань?
Я поверил ей на слово. Слух у неё – ого-го.
…Точно. Таинственный поклонник. Наблюдение.
– Стой. Не открывай.
– Да ну твои коповские заморочки.
Она упорхнула к двери – и распахнула её. На лестничной клетке стояла стрёмного вида деваха, резким движением развернувшаяся к нам. Грязное серое платье с оборками и кринолином свисало лохмотьями. Штукатурка на лице – в кирпич толщиной. Тени под глазами – что у енота.
Новая субкультура? Что-то о таких не слышал.
Приподнялся с места. Не нравилось мне это.
– Я хозяйка той квартиры, – спокойно уведомила кузина. – У вас какое-то дело ко мне?
– Поручение, – мягко сказала гостья, и чутьё полицейского заорало во весь голос – она долбанутая. Насмерть и на фиг. – Доставка письма. От молодого человека. Вы не впустите меня внутрь? Надо расписаться в документах.
В руке сумасшедшая действительно сжимала бумажку. Странно, но она не пыталась перешагнуть порог.
– Не стоит, – тихо сказал я, приближаясь к двери. – Не стоит…
Впрочем, Мариетте не нужны были подсказки.
– Не понимаю, зачем. Роспись – секундное дело.
– Нужно подписать, понимаете? – мне кажется, или у неё на глазах слёзы?… мне кажется, или дело пахнет совсем плохо?
– Не дурите! – умница-кузина не сообразила, не учуяла, не могла. – Давайте сюда свои бумаги.
…Она взмахнула рукой, но странный курьер неожиданно ловко ухватила её повыше кисти («Участок тела вне квартиры», – отметил бесстрастный мозг), и, словно по канату, втащила себя за порог.
Я не ждал, чем это кончится. Просто подскочил, собираясь отшвырнуть ненормальную – и в результате сам отлетел в стенку.
«Блин», – сказал позвоночник.
– Спасибо за приглашение, – улыбнулась стоящая в дверях девица.
Я упоминал, что она выглядела стрёмно? Значит, соврал. Потому что реально стрёмно она стала смотреться теперь.
Если бы меня так не занимала проблема восстановления дыхания, непременно бы сотворил от ужаса что-нибудь позорное, из-за чего меня навечно исключили бы из тайного клуба нуарно-брутальных детективов Матреги.
Судите сами – юные девы в принципе не кидаются на десяток метров стокилограммовыми детективами и их легонькими кузинами. Юные девы не воняют мускусом, розой и пеплом. И уж тем более у юных дев не должны в мгновение отрастать длиннющие и, по всему судя, острые как бритва когти-сабли.
Теперь я знал ответ на вопрос об орудии убийства, ответ, за который Кац отдал бы душу и любимый заварочный чайник.
Ни хрена это не радовало.
Ноги конвульсивно дернулись в попытке сдвинуть тело с пути… этого существа. Страх затопил разум.
Рука еле слушалась – повредил? – но нащупать револьвер мне удалось. Стало чуть легче.
– Стоять, сука, морду в пол, лапы за голову! Полиция! – прохрипел я установленную фразу. – Именем дукса, гонфалоньера и Синьории вольного города Матреги ты под арестом!
По-моему, оно даже обалдело. Вот такой он я. Всегда соблюдаю формальности перед тем, как открыть огонь в голову на поражение.
Шесть патронов – и ни одного мимо. Первые три попали точно в центр лба, а потом тварь расплылась синим туманом и сконденсировалась рядом со мной. Оставшиеся три – в живот. Хоть бы хны.
– А ты смешной, – сообщило оно мне. – Думала, испортишь забаву, а тут двойная радость.
По штанине текло что-то теплое. Отползая от ужаса подальше, заметил красную лужу. Похоже, первый удар когтей был ещё на входе. Просто не почувствовал. Почему-то стало легче. Хоть не с позором!
– Ну да делу время. Мало от тебя потехи, – наклонилось оно ко мне.
– Одна морока, – выплюнул в лицо, вонзая ей в бок покрытый белой эмалью нож для бумаг с ажурной гардой.
Удар за ударом, сквозь пакет для улик, в котором он был.
Не знаю, как мне это пришло в голову. Пожалуй, не в характере уходить покорно – да ещё оставлять на растерзание родичей.
Свалившийся со стола нож подвернулся под руку. И я никак не думал, что тварь, выдержавшая револьверный огонь, охнет, начнёт заваливаться на меня, иссыхая на глазах, и станет рассыпаться в прах.
Теперь определиться, что со мной. Кажется, выпустили кишки. Легкое вскрыто. Обширное кровотечение. Сломано по меньшей мере четыре ребра. Позвоночник… вроде цел. Минут пять-десять осталось. Приехали. Конечная.
Чувствовалось: жизнь покидала меня. И в то же время будто что-то вдыхало несравненную легкость во всё моё существо сквозь зажатый в руке клинок.
Начал терять сознание.
– Кузен!.. – Мариетта. Жива.
…Очнулся через час. Страшные раны перестали кровоточить, начали закрываться, а что-то внутри скрипело. Почему-то был уверен – срастались рёбра.
От страшной посетительницы остался высохший костяк и запах роз с пеплом.
Дядюшка Адольфо, заведовавший семейной лечебницей, цокал языком.
Больше о произошедшем не знал никто, и мы трое пришли к соглашению умолчать столько, сколько возможно. Костяк исчез вместе с парой молодых родичей, которым было поручено спрятать его получше; квартиру проветрили от запаха; семейный совет попросили закрыть входы в комплекс, за исключением парадного, и выставить на последнем охрану.
Мол, есть у меня враги… Старые семейства понимают, что такое враги. Но вряд ли поймут историю про монстров и чудесные исцеления.
В конце концов, их не бывает.
Ведь так?
4
Их не бывает. Не в двадцатом веке. Я ворочался на кровати, не в силах уснуть, до боли сжимая рукоятку ножа, с которым теперь не расставался. Тревога, а пуще всего ощущение взгляда в спину мешали сильнее ран.
Наконец я поднялся, выглянул в окно. Конечно, никакого чужака-наблюдателя. Лишь густой туман клубился вокруг фонарей.
Доковылял до холодильника. Банка холодной газировки. Таблетка обезболивающего.
С нападения прошло две недели, и это было поганое время.
На службу я приковылял после суток в лежку. Лучше бы было остаться дома, но тогда бы пришлось докладывать о нападении. Объяснять быстроту, с которой рубцевались шрамы, не было охоты.
Итак, через сутки после нападения я был в отделе. Мог и не приходить. Там шуршали серьезные мальчики в черном, в жизни не топтавшиеся тротуара. Внутряки, департамент внутренней безопасности Управления Полиции. Те ещё козлы.
– Извини, – сказал Сергеев. – На комиссара давят. Понимаешь?
Как не понимать? Радио в машине только и кричало, что о маньяке и преступном бездействии полиции.
– Вот, – я положил значок на стол.
– Не настолько, тлять, – серьезно сказал Сергеев. – Тебя просто снимают с дела. Ну, дел. Нескольких.
– Что мне оставили, штрафы за стоянку?
– Почти. Бытовуху.
– Да ну. Отпуск дай.
– А работать кому?
Мой ответ заглушил корабельный гудок.
…А трупы все равно появлялись.
Их не бывает. Я рылся в энциклопедиях и сборниках мифов. Время от времени ко мне заглядывали Адольфо и Мариетта. Помочь сменить повязки, поставить чашку лапши рядом.
Я не обращал внимания. Вопросы и страх, тени и углы. Их не бывает, так кто же они?
Вампиры и упыри пьют кровь. С жертвами ничего такого не происходило.
Вервольфы сжирают добычу. Черти претендуют на её душу. Кицунэ с Дальнего Востока любят жизненную силу, но повадки у них иные, и им не требуется приглашение, чтобы войти.
Всё было не то.
…Я даже зашел в церковь. Тягучие запахи, застывшие в кристально-чистом воздухе храма. Они готовились отмечать что-то, кажется, годовщину Флорентийской унии или память одного из тех, кто её подписывал.
На меня не обратили внимания, и я так и ушел оттуда, ничуть не успокоившись.
К исходу первой недели я почувствовал себя в силах передвигаться. А ещё – заметил нечто странное. Казалось, мускулы переполняет сила, а в голове поселилось Знание.
Знание гласило: Они есть; я влез между Ними и их противниками; меня пошло ведут, и ведёт тот, кому не хватит простого удара даже таким ножом.
Знание не исчерпывалось этим. Я чувствовал свой нож, будто видел яркий высверк стали в ночи. Чуял алые точки, вспыхивающие на отдалении от меня там, где Они подстерегали добычу. Чуял угрозу, следовавшую за мной.
Похоже, выбора не было с самого начала.
Сборы заняли некоторое время. Я наелся чесноку как последняя деревенщина и раскидал зубчики по карманам. Древняя пулелейка, ржавевшая в семейной мастерской, сослужила добрую службу – у меня появилось шесть серебряных пуль.
Скляница с освященной водой довершала сборы, а крестик я и так носил не снимая.
За неделю до того я бы посмеялся, глядя на подобную амуницию. Честно говоря, я и тогда чувствовал себя идиотом.
В любом случае, мне не довелось испытать её на практике.
Знание подсказывало, где происходит нападение. Но успевал я всегда к начавшему остывать телу.
Лишь раз я заметил пожилого сударя с умным лицом, склонившегося над телом стареющего на глазах юноши. Поганец одним ударом прикончил бедолагу, отсалютовал мне когтистой лапой, подпрыгнул и был таков.
Я успел выстрелить, но, кажется, промазал.