Тем не менее когда Горная Шотландия стала синонимом якобитской угрозы протестантскому престолонаследию, Форбсы поставили свои обширные связи в крае на службу новым суверенам. Уже в 1689 г., а затем в 1690 г., в ходе первого же якобитского восстания, владения фамилии в Каллодене (Инвернессшир), а также в Феринтоше (Россшир) были разграблены отрядами полковника Кэннона и генерал-майора Бьюкена, направленных в Горную Страну Яковом Стюартом из Ирландии[557]. Между тем основанная еще в 1623–1624 гг. предыдущими владельцами баронии, лэрдами МакИнтошами, укрепленная резиденция Форбсов в Каллодене выдержала осаду и устояла, став одним из немногих центров снабжения правительственных войск генерала Маккея на севере Горной Страны.
Однако наиболее значимым содержанием провильямитской, затем проганноверской политики лэрдов Каллоденов являлась их агентурная деятельность в Горной Шотландии. Край и после подавления мятежа слабо поддавался политическому влиянию новых властей, и для последних представители известной в Хайленде фамилии были одним из немногих, а порой и единственным надежным источником информации о военно-политической ситуации в Горной Стране. Еще в разгар первого восстания якобитов Данкан Форбс из Каллодена, провост Инвернесса (как и его отец Джон и дед Данкан, первый Форбс из Каллодена занимал эту должность благодаря тесным связям семьи с влиятельными лицами города и его интересами), недавно ставший главой этой ветви известной шотландской фамилии, нашел возможность сообщить генералу Маккею точное расположение инсургентов, занявших его земли в Каллодене, а также стратегические выгоды и просчеты удерживаемой ими позиции[558].
Этот случай, в отношении многих прочих должный рассматриваться как естественное желание избавить собственное владение от разорения или как частное проявление лояльности подданного, у Форбсов из Каллодена становится частью их пока новой семейной традиции — службы короне (не в пример тайному и явному, ложному и действительному противостоянию последней в эпоху Реставрации Стюартов).
В сентябре 1690 г. на имя Данкана Форбса из Каллодена выписана охранная грамота, в соответствии с которой все гражданские и военные чины королевства должны были ему на его пути «из этого места [Эдинбург] и до Лондона» всячески помогать и содействовать[559]. А уже вскоре лэрд Каллоден представил правительству план мероприятий, необходимых для установления мира в Горной Шотландии и предотвращения якобитской угрозы[560].
Из составленного им мемориала королевские министры могли почерпнуть некоторые общие сведения о феодально-клановой основе политики в Горной Стране, не утруждаясь при этом терминологической конкретизацией самих понятий «феодализм» или «клан», которые определялись на первых порах скорее содержательно, чем нормативно. С первыми же строками этого сочинения становилось известно, что «сила в Шотландском королевстве издревле покоилась на власти магнатов над своими вассалами и вождей над их кланами, что в мирное время всегда тяжким бременем ложилось на короля и королевство, поскольку эти могущественные магнаты и вожди, возгордясь, действовали очень высокомерно и оскорбительно, не управляясь ни королем, ни законом; во времена войны их могущество вредило и более»[561].
Более конкретные (хотя столь же оценочные) характеристики феодализм и клановый строй в Горном Крае приобретают сквозь призму религиозной истории Шотландии. Сломить мощь магнатов и вождей, как выяснилось, оказалось возможным «только с помощью Реформации», под влиянием которой «большая часть подданных этого королевства стала управляема не волей своих прежних властителей, но в согласии с божьими и земными законами». Стоит ли упоминать, что при такой интерпретации синонимом феодальных и клановых отношений мог оказаться только «папизм»? Стоило последнему отступить в шотландские горы или вовсе исчезнуть, как «грабежи и разбой прекратились, а вассальные и клановые отношения были разрушены»[562].
Правление поздних Стюартов предстает как обширная иллюстрация к феодально-клановым отношениям в Хайленде. «Восстанавливая в правах вождей и магнатов, Карл II и Яков II хотели учредить папистскую и неограниченную верховную власть». Угрожая «религии и свободам народа», первый из них «разрушил укрепления, построенные среди кланов Горной Страны… вернув их к прежнему варварству». Только Вильгельм Оранский «вернул парламентам свободу, восстановил прежнее единство церкви и посадил гарнизоны на шеи этим варварам»[563].
В свете революционных событий 1689–1692 гг., по следам которых и был составлен этот мемориал, автор не оставляет сановному читателю никаких сомнений в том, что феодально-клановые отношения в Горной Шотландии играют на руку лишь якобитам. Власть короля и правительства в Шотландии, таким образом, может быть прочно основана только с помощью «добрых и честных людей» (пресвитериан в своих религиозных и политических предпочтениях), а не с опорой на движимых частными интересами вассалов («папистов» и «епископалов»).
Сам феодализм, таким образом, представляется проблемой скорее религиозно-политической, чем социально-экономической. Во всяком случае, именно политические признаки феодально-клановых отношений в горской среде и политические способы ограничения их распространения (от грабежей в пограничных с Горной Страной округах до мятежей в масштабах всего королевства) занимали после Славной революции умы комментаторов. Набор предлагаемых ими мер показывает, что и решать они были призваны задачи в первую очередь политического характера.
Чем в противном случае руководствовались авторы весьма своеобразного культурного эксперимента по размыванию феодально-клановых отношений с помощью такого института, как представленная в Горном Крае гарнизонами регулярная королевская армия? А ведь предполагалось, что самый крупный форт в Инверлохи станет со временем еще и «центром коммерции и [таким образом] цивилизации Хайленда». В рамках восстановленной (если на то будет воля монарха) Комиссии юстиции «джентльменам, обладающим обширным влиянием в Горной Стране» предлагалось находить общий язык с командирами гарнизонов, предотвращая разбои и грабежи. При этом «губернатор форта в Инверлохи должен обладать особой юрисдикцией над соседними с фортом варварскими областями… избегая каких-либо отношений частного свойства с магнатами или вождями»[564].
Все это создавало положение не только двойственное, но и двусмысленное, если учесть, что, вероятно, именно полковник Джон Хилл, губернатор форта в Инверлохи, предлагал сотрудничать с «влиятельными джентльменами», попутно решая собственные финансовые затруднения[565].
Как иначе можно объяснить тот факт, что прозвучавшие «спустя короткое время после Революции» предложения в некоторых случаях вместо размещения гарнизонов, экономии ради, довериться местным вождям и магнатам (верным сторонникам Вильгельма Оранского и протестантского престолонаследия) через десять лет (почти на полпути между Славной революцией и 1688 г. и Унией 1707 г.) будут озвучены вновь, только с большим размахом и на более высоком политическом уровне?
При этом теперь речь шла еще и об ответственности вождей и магнатов Горного Края за грабежи и прочие беспорядки, совершаемые их клансменами и вассалами. А само решение было принято по итогам работы «Комитета по поддержанию мира в Хайленде», среди трех председателей которого значились упомянутый Данкан Форбс из Каллодена и Джордж МакКензи из Тарбэта (в скором будущем граф Кромэрти) — участник информационной войны за наиболее привлекательный образ хайлендской политики времен королевы Анны Стюарт[566].
Занимавшийся этими вопросами при королеве Анне государственный секретарь Северного департамента, а затем и лорд-казначей Роберт Харли, 1-й граф Оксфорд и Мортимер, даже не пытался повторить в Горной Стране опыт короля Вильгельма, отвергнув предложение государственного секретаря по делам Шотландии графа Кромэрти и виконта Тарбета (креация 1703 г.) о наборе среди «вигских кланов» милиции из 6000 человек, чтобы иметь в горах на случай мятежа готовую «армию».
Вместо этого королевский министр предпочел прислушаться к соображениям Эллэна Кэмерона из Лохила, младшего сына вождя клана Кэмерон, чей план сводился к выплате пенсий лояльным королеве Анне вождям, которые в случае необходимости призовут свои кланы на защиту ее интересов. При этом представляется весьма характерным и показательным, что эти идеи на самом деле во многом повторяли «пенсионную реформу» графа Брэдалбейна, и в своем окончательном варианте в их реализации найдется место и для отдельных рот Джона Кэмпбелла из Гленорхи[567].
Самое примечательное обстоятельство, таким образом, заключается в том, что и до, и после заключения Унии представления Лондона о содержании и характере социальных отношений в Хайленде, включая представления о клановой преданности и феодальной зависимости, формировались и формулировались не только признанными агентами британского правительства в Горной Шотландии, но и отдельными представителями местных элит, активно претендовавшими на роль таковых.
Успешно сочетая роли феодальных властителей с правом суда по одну сторону «Хайлендского рубежа» и истинных джентльменов, членов парламента, двора монарха и даже его Тайного совета по другую, эти люди постоянно пересекали культурные границы внутри Соединенного Королевства, обозначая своими маршрутами то промежуточное пространство, которое существовало между историческим передним краем вторжения британского фискально-военного государства в Горную Страну, с одной стороны, и задним планом постепенного отступления принципов клановой идентичности и феодальных отношений горцев, с другой.