. Борьба в 1715–1716 гг. и 1745–1746 гг. шла во многом за одни и те же коммуникации, но к середине XVIII в., несомненно, на более выгодных для армии Ганноверов условиях[925].
За тридцать лет (1715–1745 гг.) британского военного присутствия в Горной Шотландии тактика высоких военных чинов в крае стала понятной и ясной стратегией, приведшей к окончательной победе над армией якобитов 16 апреля 1746 г. под Каллоденом. Удивляться стоит не только тому, каких успехов добился принц Карл к осени 1745 г., но и тому, какой сокрушительный разгром он после этого потерпел.
При этом важнейшие в рамках британского присутствия программы умиротворения Горной Страны были бы невозможны без их легализации актами о разоружении кланов Горной Шотландии, и именно в этом их основное практическое назначение и военно-политический смысл. Сложность положения для Лондона заключалась в том, что формально не было никакого «британского присутствия в Горной Шотландии». С заключением Англией и Шотландией Унии в 1707 г. и образованием Соединенного Королевства этот юридический казус стал очевидным[926]. Проведение мероприятий по умиротворению Хайленда в рамках поддержки законного, допустимого и необходимого в условиях мятежа акта о разоружении позволяло преодолеть разрыв между нормами права и действительным положением дел в королевстве[927]. Не случайно многие основные мероприятия по умиротворению Горной Шотландии были предложены генералом Уэйдом на рассмотрение Короны именно в плане разоружения кланов Горной Страны в апреле 1725 г.[928]
Легализм в Великобритании в первой половине XVIII в. выступал важным фактором политической жизни страны, способным как препятствовать умиротворению Горного Края, так и способствовать[929]. Под прикрытием акта о разоружении борьба с беспорядками в Хайленде представлялась не следствием порожденного принципиально различным пониманием социальных, политических и экономических оснований общественной жизни широкого гражданского конфликта между властью и частью местных сообществ, а вопросом исключительно полицейских мероприятий и судебных преследований. В этом смысле те мероприятия по умиротворению, которые были действительно способны в реалиях Горной Шотландии первой половины XVIII в. дать определенный эффект, получали оправданную и признанную политическим обществом санкцию[930].
Армия, выполнявшая обязанности по поддержанию законности в Горной Стране, в отличие от армии, решавшей по-разному понимавшиеся парламентариями в связи с отношением к политической роли и, соответственно, численности и размещению армии первых Георгов вопросы политических свобод и внутренних забот королевства внешнеполитические задачи, скорее получала признание со стороны парламентской оппозиции[931].
Что же касается возможности прямого разоружения горцев с помощью актов, то разрыв между масштабами задач, поставленных перед актами о разоружении, и средствами их осуществления, которые только еще создавались (форты, военные дороги, организация отдельных хайлендских рот и учреждение новых лорд-лейтенантов, формирование агентурной сети британского военного командования в Горной Стране), также позволяет предположить, что в таком буквальном значении задача разоружения горцев перед соответствующими актами никогда и не ставилась[932].
Мерой, призванной поддержать и вместе с тем ускорить процесс разоружения кланов Горной Шотландии, являлась амнистия. «Казнить нельзя, помиловать» — эта формула без запятой, разделявшей два прямо противоположных решения проблемы мятежности Горной Шотландии, являла собой одну из главных дилемм для Лондона в определении его позиции по отношению к характеру и содержанию британского присутствия на севере Соединенного Королевства в первой половине XVIII в., коль скоро именно армия была призвана обеспечивать все принятые по итогам мятежа в отношении Горного Края решения.
Политика правительства в данном случае первоначально предполагала масштабные судебные преследования и конфискации по примеру того опыта, который был вынесен из подавления якобитского мятежа в конце XVII века в Ирландии[933]. Однако в Шотландии специфика региона непреложно означала в этом случае продолжение полномасштабной гражданской войны и в горной ее части, и на Равнинах, что, несомненно, потребовало бы от правительства такой военной оккупации Северной Британии, которая, учитывая размах мятежа якобитов в 1715–1716 гг. и наличие такой естественной «внутренней крепости» всех прошлых, нынешних и грядущих противников режима в Шотландии, как практически недоступная пока Горная Область, превзошла бы по затратам, конечно, даже имевшую место на «Изумрудном острове», в покоренной Ирландии[934].
Осознанием неизбежности такого поворота событий государственные мужи Соединенного Королевства во многом обязаны аналитическим запискам своих преданных и опытных сторонников в Шотландии, среди которых самый яркий образчик — неподписанное и, очевидно, тайное письмо Данкана Форбса из Каллодена к сэру Роберту Уолполу, лидеру оппозиции в британском парламенте, в 1716 г. Масштаб вовлеченности шотландцев в мятежные события 1715–1716 гг. через личное участие и родственные отношения с восставшими («во всем королевстве не найдется и 200 джентльменов, не имеющих близких связей с тем или иным мятежником») означал, по мнению Форбса, необходимость не менее жестких, чем предполагалось, но вместе с тем гораздо более адресных и скорее демонстративных мер насильственного характера[935]. Учитывая крайне низкий уровень военно-политического контроля правительства в Горной Стране в этот период, верность этих предложений, очевидно, не вызывала сомнений.
И действительно, «карающая длань правосудия» применительно к признанным якобитам Хайленда оказалась достаточно легковесной по сравнению с формальной тяжестью совершенных ими преступлений и самого тяжкого среди них — мятежа против Короны. Только около 20 шотландских пэрств (из примерно 43 частных владений в Шотландии, отмеченных в соответствующих бумагах правительства) подлежали конфискации по обвинению обладателей указанных титулов и имений в государственной измене в соответствии с актом о конфискации от 1716 г.[936] И только семь лордов среди этой категории приговоренных являлись владетелями и в Горном Крае — это Джеймс Огилви, номинальный 4-й граф Айрли; Кеннет Сазерленд, 3-й барон Даффас; Уильям Мюррей, 2-й барон Нэйрн; Джеймс Драммонд, номинальный 2-й герцог и номинальный 5-й граф Перт (Perth); Уильям МакКензи, 5-й граф Сифорт; Джон Синклэйр, номинальный 11-й граф Синклэйр; Джон Эрскин, 6-й граф Мар[937].
Даже рядовые участники мятежа из Горной Шотландии не особенно пострадали от действий правительства по его окончании — из свыше 700 плененных под Престоном горцев большая часть была депортирована в Америку для работы на плантациях в качестве «белых рабов»[938]. Однако их первоначальным наказанием полагалась смертная казнь, и из более чем 11 000 мятежных хайлендеров это были единственные, испытавшие на себе всю суровость британского правосудия за участие в безуспешном предприятии Стюартов 1715–1716 гг.
С актом о помиловании 1717 г. практически все якобиты, содержавшиеся в заключении, были освобождены (некоторые, бежав из заточения, добыли свободу таким образом самостоятельно), отделавшись определенными финансовыми тратами и проведенным в тюрьмах правительства временем, — не столь уж дорогая цена за участие в якобитском восстании[939].
Однако причины такой относительной милости Лондона крылись не только в стремлении к скорейшему умиротворению Горного Края[940]. Сознавая благодаря истории с разоружением кланов Горной Шотландии бесперспективность вооруженного воспитания лояльности в Хайленде в обозримо короткие сроки, правительство опрометчиво решило сосредоточить основные усилия на борьбе с финансовой опорой якобитов, выпустив 22 июня 1716 г. «Акт о назначении комиссаров для расследования имений определенных изменников в той части Великобритании, что зовется Шотландией», в соответствии с которым имения и прочая собственность лиц, признанных виновными до 24 июня 1718 г. в государственной измене, совершенной до 1 июня 1716 г., подлежали конфискации в пользу Короны[941].
Комиссары правительства, однако, оказавшиеся по долгу службы в Горной Шотландии, практически с самого начала были вынуждены расстаться с иллюзиями относительно перспектив скорого и последовательного выполнения возложенных на них «Актом о назначении комиссаров» задач. Три проблемы обернулись для них практически непреодолимым препятствием. Во-первых, спорный юридический статус подлежавших конфискации владений — с этих имений кредиторы сразу же потребовали уплату долгов, настаивая до той поры на неприкосновенности секвестрированной ими собственности[942]. Во-вторых, вооруженное и «налоговое» сопротивление комиссарам[943]. В-третьих, приобретение имений родственниками или друзьями обвиненного в государственной измене владельца, каковыми порой оказывались даже управляющие конфискованными имениями от имени кредиторов, назначенные Сессионным судом Шотландии в данных владениях