[212], о работах немецких ученых-камералистов, таких как И. Бильфельд[213], И. Юсти и И. Зонненфельс[214], а также о статьях из Энциклопедии[215]. Эту выборку дополняют переводы сочинения И. Циммермана (швейцарского автора, с которым Екатерина состояла в переписке) «Vom Nationalstolze», рецепция которого оказала большое влияние на дискуссии о национальном духе[216]. Во всех отобранных для анализа произведениях речь идет о понятиях «народ» и «нация». Они заметно повлияли на политический и философский дискурс, некоторые вошли в нормативные документы правительственной политики, а перевод «Наставлений политических» Бильфельда удостоился похвалы как наиболее удавшийся перевод[217]. Некоторые из них через короткое время переводились второй раз, например «De l’ Esprit des Lois» и «Dei delitti e delle pene», что позволяет сравнить варианты перевода[218]. В обоснование того, что новый перевод «О преступлениях и наказаниях» вышел всего три года спустя после первого, А. Д. Хрущов писал, что появилось новое французское издание итальянского оригинала, «в котором не сделано никакой перемены и не упущено ни одной статьи из подлинника»[219].
Анализируемые в данной статье произведения были переведены по инициативе либо государей, либо «Собрания, старающегося о переводе иностранных книг», то есть в служебном контексте. Переводчики Д. И. Языков (1773–1845)[220], В. И. Крамаренков (1732 — между 1797 и апрелем 1801)[221], А. А. Барсов (1730–1791)[222], И. И. Богаевский (1750–?)[223], Н. И. Поливанов (ок. 1752–1796)[224], Д. И. Фонвизин (1743 или 1745–1792)[225], И. Г. Туманский (?)[226], А. Д. Хрущов (1754 — после 1830)[227], М. Г. Гаврилов (1759–1829)[228] и князь Ф. Я. Шаховской (1740–1782)[229] владели несколькими языками — как правило, латынью, немецким и французским, — и перевод был их многолетней побочной работой, а у одного из них — И. Г. Туманского — даже основной: он служил переводчиком Правительствующего Сената. Эти люди выпускали, кроме того, толковые и многоязычные словари, преподавали в университете, писали учебники, занимались публицистикой — одним словом, они создавали общественно-политический язык.
Важность переводов заключается прежде всего в создании новых контекстов для употребления слов. Поэтому для начала важно уточнить, был ли переведен текст полностью или же в переводе отсутствуют какие-то пассажи. Встречаются два варианта неполных переводов: переводы отдельных частей оригинального произведения, которые и обозначены как фрагменты, и такие переводы, в которых читателю не сообщается о купюрах. Так, в изучавшихся мною текстах некоторые фрагменты не были переведены, из‐за чего определенные контексты и аспекты смысла «потерялись» в результате перевода. В качестве возможных причин таких сокращений можно назвать небрежность переводчика, цензуру, самоцензуру или своего рода адаптацию произведения к принимающей культуре. Так, например, в «Наставлениях политических» Бильфельда остались непереведенными части, где говорится:
<…> heureuse est la Nation chez laquelle toutes choses ne sont pas absolument entrainées par le caprice d’ un seul homme[230].
<…> счастлива та нация, в которой все вещи не движутся абсолютно по прихоти одного человека.
Отсутствует в русском переводе и предложение, описывающее монарха в его отношениях с населением (peuple)[231]. Абзацы, касающиеся разделения властей и их взаимного сдерживания, отсутствуют во втором переводе Монтескье 1809–1814 годов. Здесь — вероятно, из‐за цензуры — пропущен такой пассаж:
Tout serait perdu, si le même homme, ou le même corps des principaux, ou des nobles, ou du peuple, exerçaient ces trois pouvoirs: celui de faire des lois, celui d’ exécuter les résolutions publiques, et celui de juger les crimes ou les différends des particuliers[232].
В самом первом переводе этого труда Монтескье на русский язык (1775) этот пассаж не был исключен и был переведен таким образом:
Все погибнет, если один и тот же человек, или одно и то же правительство, или благородные, или народ будут иметь все три власти: первую, что бы издавать законы; вторую что бы исполнять по общенародным определениям, и третию судить преступления или народныя тяжбы[233].
В статье, опираясь на избранные примеры переводов, я покажу, что при переносе понятий «народ» и «нация» в русский язык наблюдаются следующие тенденции:
— Лексическое поле Nation не перешло в русский язык в большом объеме: слово «народ» служило переводом и для peuple, и для nation.
— Понятие nation передавали его функциональные эквиваленты — «государство», «общество» или «отечество».
— Области применения слова «нация», иностранного двойника слова «народ», ограничивались определенными смыслами понятия nation.
— В качестве перевода peuple и Volk слово «народ» передает социологическое значение, то есть используется для отделения от нововозникших понятий, обозначающих образованные слои населения.
— Импульсы для лексического поля «народ»: формирование выражений с использованием прилагательного «народный» в дискурсе о национальном характере и для передачи понятия public.
Как французское peuple, так и немецкое Volk, а также французское nation и немецкое Nation в изученных мной переводах чаще всего передавались словом «народ». И то и другое слово в исходных языках могли использоваться как синонимы, а области употребления nation и peuple были в оригинальных текстах часто взаимозаменяемы. Переводчики поэтому не следовали, как правило, различному употреблению слов nation и peuple и передавали как в единственном, так и во множественном числе оба термина как «народ»[234].
В XVII веке слово «народ» употреблялось в общем значении «множество людей»[235]. Для обозначения этнополитической общности людей оно, как пишет С. Н. Плохий, впервые стало употребляться в «Синопсисе», составленном в Киево-Печерской лавре и выдержавшем за период с 1671 по 1837 год 18 изданий. В этом историческом произведении было намечено понятие «славено российский народ» и дан очерк славянской истории[236].
В контексте рецепции теорий естественного права слово «народ» стало — как в немецком слово Volk — «употребляться для перевода латинского populus, сохраняя его старое политическое значение „народ этого государства“»[237]. Примером этого употребления стал перевод на русский язык «De officio hominis et civis juxta legem naturalem» С. Пуфендорфа, вышедший под заглавием «О должности человека и гражданина по закону естественному» в 1726 году[238]. В позднейших текстах — например, в русском переводе одной папской буллы 1784 года — слово «народ» тоже было переводом «populus»[239]. Первые многоязычные словари XVIII века определяют «народ» терминами «populus», «plebs», «gens», «genus», «natio», а также «vulgus»[240]. Эта многозначность слова «народ» проявляется также и в более поздних переводах с немецкого, с французского и с латыни.
В то время как для peuple и Volk «народ» было стандартным переводом, при передаче nation наряду со словом «народ» использовались также и другие варианты. При этом следует различать следующие переводческие стратегии: передачу с помощью иностранного «двойника» — слова «нация» — или поиск эквивалентов не в сфере лексики, а в сфере семантики, то есть поиск слов, передающих в контексте целевого языка значения слова nation.
Даже те переводчики, которые проводили различие между Volk/peuple и Nation/nation, в политических контекстах, когда речь шла о создаваемой государством общности, употребляли слово «государство», «держава», «отечество», «гражданское общество» или «общество». Этот вывод также находит свое отражение в переведенном с французского «Полном Французском и Российском Лексиконе», в котором для французского Nation даются переводы «народ, нация, государство, отечество»[241].
Поиск эквивалентов был связан со стилистическими причинами, чтобы не использовать «народ» и для