Однако в такую модель конфликта, на наш взгляд, довольно непросто вписать как покровительство публикации перевода «Похождения Телемака» Фенелона со стороны Елизаветы Петровны, так и то, что проект фундаментальных законов был подготовлен И. И. Шуваловым опять же по предписанию этой императрицы. Даже если предположить, что все же инициатором написания этого проекта был сам Шувалов, необходимо будет признать, что он, будучи фаворитом императрицы, всецело зависел от ее расположения, так что едва ли подходил на роль оппозиционного деятеля. На наш взгляд, постановку самим монархом вопроса о создании фундаментальных законов непросто объяснить борьбой дворянства с самодержавием. В связи с этим более перспективной является идея сотрудничества монарха и дворянской элиты в рамках государства[862], когда и монарх, и дворянская элита по каким-то причинам были готовы обращаться к сочинениям, содержавшим идеи антиабсолютистского монархизма. Конечно, определенную роль в распространении в России XVIII века сочинений, проповедовавших идеи антиабсолютистского монархизма, могла сыграть их европейская популярность. В конце концов, с петровского времени своеобразный евроцентризм был важной чертой культуры российской правящей элиты. В то же время, вполне возможно, свою роль играла и нестабильность эпохи дворцовых переворотов. Последняя представляла угрозу как для монарха, так и для элиты, поэтому все они были заинтересованы в том, чтобы ее избежать, ибо дворцовый переворот означал не только падение правителя, а и катастрофу для его приближенных. На наш взгляд, именно здесь переводные сочинения, содержавшие идеи антиабсолютистского монархизма в духе «Похождения Телемака» Фенелона, пришлись «ко двору». Они сообщали, что именно актуально неограниченная власть правителя ведет к политическому хаосу, нестабильности, народным бедствиям и в итоге к падению правителя. Чтобы избежать этого, предлагался политический рецепт в виде самоограничения законами монарха. И, что важно, последний, несмотря на такое самоограничение, все же сохранял за собой высшую власть, не разделяя ее ни с каким коллективным органом, а лишь с законами, которые он сам же и установил! Получалось, что свои гарантии должны были получить как элита, так и правитель при сохранении для последнего немалой свободы действий. В связи с этим неслучайно, что именно проблема взаимных гарантий власти монарха и его наследников и прав подданных получила отражение как в проекте фундаментальных законов Шувалова, созданном по заказу Елизаветы Петровны в 1760–1761 годах, так и в провозглашенном 18 февраля 1762 года «фундаментальным и непременным правилом» Манифесте о вольности дворянской Петра III[863]. Данные политические акты можно рассматривать как составную часть прагматической составляющей адаптации идей антиабсолютистского монархизма, призванной обеспечить стабильность на престоле.
III. История перевода и переводческие практики
Олег РусаковскийДВА ПЕРЕВОДА «ТАКТИКИ» ИМПЕРАТОРА ЛЬВА В РОССИИ РУБЕЖА XVII–XVIII ВЕКОВ[864]
Конец XVII века ознаменовался в России ростом интереса к европейской интеллектуальной культуре и, как следствие, резким увеличением числа переводов литературы по разным областям знания с европейских языков. В частности, интенсифицировался процесс перевода трактатов, посвященных различным аспектам военного искусства, особенно с новоевропейских языков: немецкого, польского, нидерландского и итальянского. Попытки трансфера военных знаний осуществлялись, однако, не только с Запада, но и из греческого культурного ареала. Наиболее ярким примером подобного рода может служить практически одновременное появление двух независимых друг от друга переводов на церковнославянский и русский языки византийского трактата, известного сегодня под названием «Тактика».
Создание «Тактики» традиционно приписывается византийскому императору Льву VI (правил в 886–912 годах). «Тактика» Льва, наряду со «Стратегиконом» другого византийского императора — Маврикия, — рассматривается сегодня как один из наиболее значительных памятников византийской военной мысли и один из наиболее объемных и информативных источников по истории военного дела в поздней Античности и раннем Средневековье[865]. Сочинение Льва содержит сведения по организации византийской армии и военному праву VI–X веков, а также рекомендации по ведению морской и сухопутной войны против «варваров», прежде всего арабов и славян.
Интерес к русским переводам «Тактики» рубежа XVII–XVIII веков вызывает не только тот факт, что они оказались первыми попытками напрямую познакомить русского читателя с византийской и, через ее посредство, с античной военной мыслью, но и то уникальное положение, которое эти переводы занимают среди прочих текстов о военном искусстве, переведенных в это время в России. В отличие от многих трактатов военно-технического и военно-правового содержания, которые были переведены с современных европейских языков по прямому указанию Петра I и непосредственно использовались царем для самообразования и проведения военных реформ[866], «Тактика» была переведена вне круга ближайших сотрудников Петра. Оба ее переводчика — Федор Поликарпов и Илья Копиевский — по обстоятельствам своей биографии, культурному багажу и методам работы с текстом выделялись среди переводчиков подобного рода литературы. Появление их переводов стало возможным благодаря специфическому политическому и культурному контексту, который требует отдельного исследования. Значительные особенности имела и терминология, в том числе относящаяся к политической сфере, которую оба переводчика использовали в своих работах.
Первый перевод «Тактики» на церковнославянский язык был выполнен Федором Поликарповичем Поликарповым (Орловым), учителем Славяно-греко-латинской академии, а позднее справщиком московского Печатного двора[867]. Работу над текстом Поликарпов, по его собственным словам, завершил 20 февраля 1697 года[868]. До нашего времени дошло два списка перевода[869]. Первый из них, находящийся ныне в коллекции БАН, был переписан в архиерейском доме в Холмогорах по приказу Афанасия, архиепископа Холмогорского и Важского; рукопись была завершена к 1 мая 1698 года[870]. Интерес Афанасия к «Тактике» Льва не был случайным. Афанасий был одним из самых энергичных и влиятельных иерархов Русской православной церкви рубежа XVII–XVIII веков. Он проявлял интерес к европейской культуре, пользовался доверием молодого Петра I и, по некоторым сведениям, даже рассматривался им в качестве возможного преемника патриарха Адриана на патриаршем престоле[871]. Афанасий известен и как собиратель книг и рукописей. По описи, составленной после смерти архиепископа в 1702 году, его личная библиотека включала в себя 490 томов печатных и рукописных книг, в том числе светских, на русском, греческом, латинском и современных европейских языках[872]. В Холмогорах по заказу Афанасия постоянно переписывались рукописи, присланные ему из Москвы и других городов. Есть сведения о том, что некоторые манускрипты переводились с греческого непосредственно на месте[873]. С февраля 1697 по февраль 1698 года Афанасий находился в Москве и, вероятно, тогда же получил от Поликарпова, с которым они вместе работали над исправлением текста службы на праздник Иверской иконы Божьей Матери, список «Книги хитрости руководство» для копирования в своем скриптории[874].
В 1699 году уже сам Поликарпов, поступивший к тому времени на службу на Московский печатный двор, переписал «Книгу» и преподнес ее купцу и солепромышленнику Григорию Дмитриевичу Строганову. Список этот находится ныне в РГАДА[875]. В своем посвящении Строганову переводчик сообщал, что преподносит эту «мудросочиненую, малословну убо, но многоразумну о воеводительстве учащую книгу <…> во увеселительную забаву», и выражал надежду, что она «в ратоборствех обучающемуся кому-либо во утешное случится во немалое научение и самых дел во употребление»[876]. По сравнению со списком БАН московская рукопись содержит значительные следы редакторской правки, касающиеся в основном передачи отдельных греческих терминов, причем в некоторых случаях эта правка осуществлялась непосредственно в тексте рукописи.
Оригиналом для перевода, как указывал Поликарпов, ему послужила рукопись, «иже на хартии писана сущу за много лет древним рукописанием, привезе в царствующий град Москву лета 7102‐го из святаго града Иерусалима любомудрый отец Хрисанф, архимандрит живоприемнаго святаго Гроба Господня»[877]. Действительно, в ноябре 1692 года в Москву прибыл посланец иерусалимского патриарха Досифея (фактические резиденции которого находились, впрочем, на тот момент в Яссах и Бухаресте), его племянник архимандрит Хрисанф[878]. Главной целью миссии Хрисанфа было заручиться поддержкой русских царей и патриарха Адриана в конфликте Досифея с католическими миссионерами в Святой Земле и покровительствовавшей им османской администрацией. Одним из способов борьбы с католиками Досифею виделось издание в оригинале и в переводах на славянские языки полемических сочинений греческих авторов, объединенных под заглавием «Библиотека списавших православных на новоуставленных законах латинских»