Именно к военной лексике относится бóльшая часть исправлений, сделанных на полях московской рукописи «Книги хитрости руководство». Так, «вандофорос» предлагалось заменить на «знаменщик»[948], «корсорес» на «гонец»[949], а «псилос» на «стрелец»[950]. Случаи обратной замены русского варианта на греческую транслитерацию, например «частоначальницы» на «менархи»[951], также нередки. Иногда оба варианта перевода приводятся в самом тексте[952], причем в некоторых случаях Поликарпов следовал здесь самому Льву, дававшему в своем тексте греческие эквиваленты латинских терминов, почерпнутых из сочинений римских авторов.
Поскольку далеко не все приводимые Львом термины имели соответствия в церковнославянском, Поликарпов был вынужден активно использовать термины, заимствованные в русский из европейских языков. Так в тексте трактата появились «ротмистр» («лохагос»), «роты» («акии»)[953] и «легкооружные или хайдуки»[954]. Труднообъяснимую ошибку допустил Поликарпов в отношении термина ὁπλῖται (гоплиты, то есть тяжеловооруженные пешие воины). В третьей главе трактата он впервые упоминает «оплитов, рекше щитоносцев»[955], а чуть ниже прямо оговаривает, что «пешей убо чин войска древле разделен у древних греков на трое: на оплиты, на псилы и на пелтасты»[956]. В одиннадцатой главе, однако, упомянуто «ополчение, оплити нарицаются, сиречь гусары, иже щитами совершенными, и копиами, и саблями, и иным оружием ограждени, тяжчайшую имеют броню от другаго войскаго»[957]. Появление «гусар» в этом контексте удивляет, поскольку так в России называлась тяжеловооруженная кавалерия, состоявшая с 1630‐х годов и на русской службе[958]. Вероятно, Поликарпов мог избрать «гусар» как наиболее подходящий эквивалент ὁπλίται, так как и те и другие могли иметь щиты и действовать в бою копьями — характеристика, едва ли подходящая какому-либо другому роду войск XVII века. Фундаментальное различие между конными и пешими воинами, очевидное из контекста, в который помещены эти упоминания, при этом не было оговорено.
Интересна судьба понятий, этимологически связанных с концептами «тактики» и «стратегии», важными для военной теории на современных языках, в том числе и русском, но в раннее Новое время только начинавших входить в европейский культурный оборот. Уже само слово τακτική, вынесеное в заглавие текста Льва, представляет серьезный вызов для переводчика. Копиевский счастливо избежал этого вызова, поскольку в названии книги Чека использовано латинское выражение de bellico apparatu, которое на русском было вполне уместно передано как «показующее дел воинских обучение»[959]. В заголовке же первой главы Чек передал περί τακτικῆς как de re militari, а его русский переводчик — стандартным «о деле воинском»[960].
Поликарпов не мог справиться со стоявшей перед ним проблемой столь очевидным образом и в поисках решения обратился к греческой этимологии слова τακτική, образованного от τάξις — «чин»[961]. В заглавие у него поэтому вынесено «в сущих на бранях чинов» (дословная передача греческого τῶν ἐν πολέμοις τακτικῶν), что отвечало традиции, сложившейся в отношении текстов литургической или административной тематики[962], но не давало представления о военном смысле термина. Уже заголовок первой главы «О чиновнеце сущем на бранех, что есть чиновник» и ее первые строки — «Чиновник есть ведение боевых движений; движения же бранная два, овая убо по земли, овая же по морю. Чиновник есть художество воеводское полков же, и вооружений, и движений воинских»[963] — могли в этом смысле ввести читателя в заблуждение.
Лучше обстояло дело со словом στρατηγική, от которого в современных европейских языках берет свое начало термин «стратегия». Поликарпов последовательно переводил его как «воеводство»[964], а образованное от него прилагательное στρατηγικὴ как «воеводский» — например, в упомянутом выше выражении «художество воеводское» (τέχνη στρατηγική): «Воеводство же есть воевод благих сообучение, сиречь поучение и обучения с воеводителствы». Отсюда же появление термина «воевода» для греческого στρατηγός, которое Копиевский, в свою очередь, передал как «начальник» или «гетман», — один из очевидных полонизмов в тексте «Краткого собрания»[965]. Наконец, термин στρατηγικόν, которым сам Лев обозначил свой труд в предисловии к нему, Поликарпов справедливо перевел как «воеводительная книга»[966].
Собственно политическая лексика в текстах Поликарпова и Копиевского также отличается некоторым своеобразием. Наименьшие сложности вызвал в этом смысле сам титул византийского императора — βασιλεύς (латинское imperator), — который оба переводчика в полном соответствии с русской традицией передавали как «царь». Несколько бóльшие проблемы вызвал у Поликарпова термин αὐτοκράτωρ, для перевода которого он избирал и буквальное «самодержец», и все то же эквивалентное ему по смыслу «царь»[967]. Жители империи могли быть у него названы «подданными» (ὑπήκοοι[968]), но гораздо чаще именовались «гражданскими» (πολῖται)[969], а их совокупность, образующая государство, — «гражданством» (πολιτεία). Этимологические корни такого словоупотребления очевидны — «гражданство» образовано от «град» по тому же принципу, что и греческое πολιτεία от πόλις, но его собственно политический аспект заслуживает отдельного комментария.
Употребляя слова «подданный», «гражданство» и «гражданские», Поликарпов следовал устоявшимся нормам русского политического языка XVII века, получившим развитие в последующем столетии. «Подданными» было принято именовать всех проживающих на определенной территории и подвластных ее государю[970], «гражданством» же, в том числе под очевидным влиянием греческого πολιτεία, — общество, в том числе, и даже чаще всего, монархическое по форме правления, объединенное местом проживания и внутренним устройством и обособленное от внешних, иноплеменных сообществ[971]. Поликарпов не использовал слово «гражданин», которое в XVIII веке вошло в употребление для обозначения члена такого сообщества, наделенного специфическими правами и обязанностями по отношению к государству. Не найдем мы у него и образованного от греческого πόλις слова «политика» и однокоренных с ним, хотя они уже были известны в России XVII века[972].
У Копиевского слово «граждане» приобрело иной, более узкий смысл. Во вступлении к своему сочинению он привел латинское выражение «Civitatis murus est civium virtus» (дословно «Стена города есть доблесть горожан/граждан»), в которой civitas может означать и город как поселение, и гражданскую общину, состоящую из его жителей. Этот второй смысл Копиевский игнорировал, не только переводя поговорку «Сиречь, градская каменная стена есть гражданская добродетель и сила, которая в обучении граждан обретается», но и замечая сразу после этого, что книга Льва
переведена есть во общую ползу юношам, наипаче же благородным. Благороднии обучатся, как на брань уготовитися, путешествовать, отаборитися, ополчитися на брань, город осадити и приступы строити. Гражданом же полезно есть ведати, что в осаде благоугодно есть, како бранитися от стен градских, противу супостатом, чего блюститися, а что делать на победу врагов[973].
Различие «благородных», которые постоянно занимаются войной и, прежде всего, войной наступательной, и «граждан», то есть, по существу, «подлого» населения города, противоречит трактату Льва, включавшего в состав граждан всех полноправных жителей империи, но вполне согласуется с практикой русского словоупотребления раннего Нового времени, согласно которому термин «гражданин» означал прежде всего городского жителя и лишь к концу XVIII века приобрел очевидную политическую коннотацию[974].
Помимо πολιτεία и производных от него, текст Льва знал и другие термины, характеризующие политические общности, прежде всего те, которые мы сегодня склонны определять словом «народ». У Копиевского эквивалентов этого понятия не встречалось вовсе, в то время как Поликарпов активно использовал понятия «народ», «народный» для перевода термина δῆμος и образованных от него прилагательных. Этот «народ», в противоположность «гражданству», однако, в текстах Льва и Поликарпова является скорее объектом административного управления, нежели политическим или военным субъектом. Так, следуя «Книге хитрости руководство», в обязанности воеводы (стратига) во вверенной ему области входит руководство «управлениям, елика же воинская, и елика простая, и народная» («στρατιωτικαὶ καὶ ὅσαι ἰδιωτικαὶ καὶ δημόσιαι»)