[1036]. Естественно, прототипом этого героического идеала являлся сам герцог. Книга открывалась филиппикой против античного поклонения Фортуне и похвалы стоикам, его презиравшим. Затем шло перечисление средств, которые помогают управлять фортуной: людям знатным следует находиться при дворе, и проще всего добиться успеха, если потакать прихотям государя, но при этом быть причастным к его любовным интригам опасно, и чрезмерное возвышение часто ослепляет фаворитов. Отсюда особую важность приобретает пример «мудрого фаворита», в качестве которого выступает маршал де Рец[1037]. Далее идут советы, как вести себя с друзьями, с врагами, с людьми докучными, со скрытыми недоброжелателями и как обзавестись тайными (неприметными) друзьями (подразумевается — среди слуг и мелких придворных служителей). Следующий блок советов включает рекомендации, как распоряжаться своими средствами (давать обеды подобает вельможам и тем, кто уже добился успеха, а не тем, кто к нему стремится), как одеваться[1038] и как себя вести. Потом разбирается проблема женитьбы: надо ли добиваться успеха путем брака, стоит ли жениться на женщине более знатной или на ровне, нужно ли быть влюбленным в будущую жену (желательно), надо ли гнаться за приданым.
Еще один блок связан с вопросами службы: лучше предпочесть мантию (то есть парламентские и магистратские должности) шпаге, надо тщательно выбирать, кому служить, узнавать его нрав, уметь подстраиваться (и решить, стоит ли служить королю или кому-то из вельмож) и так далее. Наконец, Кальер рассуждал о пользе наук для тех, кто выбирает невоенную службу (но учиться всерьез надо только при наличии желания и способностей, предпочитая беседы книгам), включая охотничью науку и умение играть в карты, а также о бесполезности астрологических предсказаний. Это краткий перечень содержания трактата, в основном опирающийся на то оглавление, которое появилось в изданиях 1660‐х годов, поскольку в изводе 1658 года текст просто поделен на две части, без разбивки на главы. Характер заголовков и приблизительное деление текста заставляет подозревать, что они были внесены издателями, а не автором. Но в любом случае оглавление «Фортуны людей благородных и дворян» полностью совпадает с оглавлением «Совершенного воспитания».
Как показал Морис Мажанди[1039], Кальер занимал промежуточное положение между Кастильоне и французскими учебниками хороших манер: с одной стороны, его книга была адресована тем, кто уже владел навыками светского общения и хотел их усовершенствовать; с другой, речь идет не об идеальной модели, а о реальном механизме общественных взаимодействий. Кроме того, Кальер писал для тех, кто по своему рождению не мог избежать пребывания при дворе. В отличие от буржуа, дворянин был обязан хотя бы время от времени (а человек знатный — постоянно) находиться рядом с королем. Отсюда своеобразная философия приспособления, чьи если не моральные, то религиозные границы оказывались размыты.
По своим вкусам и советам Кальер — писатель скорее монтеневского склада. С автором «Опытов», которые он прямо цитировал[1040], его роднит понимание относительности социальных обычаев и почитание природных принципов. Отсюда вполне ожидаемый интерес к дикарям[1041], предпочтение золотой середины (скажем, в вопросах брака или выбора карьеры), типичное недоверие к книжной (педантской) учености, которой противопоставляется «книга мира», любовь к латинским цитатам (редкая страница обходится без них), историческим примерам и очень умеренное цитирование «вульгарных» писателей — по одному разу упоминаются Рабле, Монтень, и историк Давила. Напротив, Аристотель фигурирует в тексте не менее шести раз, Платон — четыре, Цицерон — два, Сенека — один. Это без учета собственно латинских изречений, вынесенных в маргиналии, где, помимо Аристотеля, видное место занимают Ювенал, Овидий, Вергилий, Гораций и некоторые другие, а также цитат из Притч Соломоновых, из святого Августина и еще нескольких отцов церкви. Далеко не все цитаты подписаны, но среди идентифицированных преобладают Аристотель и Ювенал. Исторические персонажи тоже в основном заимствованы из Античности — это Юлий Цезарь, Помпей, Сократ и так далее, но есть и кардинал де Ришелье, и маршал де Рец, и еще ряд современников.
Попутно отметим, что латинские цитаты могут служить доказательством того, что издание 1658 года, в отличие от тех, что выходили в 1660‐х годах, действительно является оригинальным (теоретически указание «1658» могло быть типографской опечаткой). Говоря о стоическом отношении к ударам судьбы, Кальер приводил на полях цитату из Горация (Оды III, 3), не обозначая автора и источник: «Si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinæ»[1042] которая в более поздних изданиях сливается с маргиналией со следующей страницы «Efficacior est fortuna quàm virtus, quàm verum est <…>», напрямую идентифицированной как принадлежащая Луцию Аннею Флору. Хотя в ученой традиции раннего Нового времени эти фрагменты нередко сопоставляются, они никак не являются единым текстом. Между тем как в издании Кальера 1661 года мы читаем «Si fractus illabatur orbis, impavidum ferient ruinæ. Efficacior est fortuna quàm virtus, quàm verum est <…> Flor»[1043]. В таком виде этот кентавр перекочевывает в «Совершенное воспитание»[1044]. Любопытно, что английский переводчик Кальера не допускает этой ошибки, то ли переводя по оригинальному изданию, то ли самостоятельно заметив контаминацию.
Если сравнить «Фортуну людей благородных и дворян» с первым сочинением аббата де Бельгарда «Рассуждение о том, что может нравиться и не нравиться в светском общении» (1688), то очевидно, что они принадлежат к разным этическим и эстетическим традициям. Бельгард в своем трактате шел по стопам иезуита Доминика Буура[1045] и облекал поучение в форму разговора между двумя друзьями, которые, временно удалившись от суеты светской жизни, в сельской тиши, прогуливаясь по саду, выстраивают идеальную модель светского общения. В этом зачине легко угадывается и «Придворный» Бальдассаре Кастильоне, и целый ряд других постренессансных текстов, включая «Беседы на разные темы» (1680) госпожи де Скюдери. Протагонисты, наделенные греческими именами Евтим и Теаген, рассуждали о дружеском общении (первая беседа), об истинном достоинстве (вторая беседа), об упрямстве (третья), о шутках (четвертая), о визитах (пятая) и, наконец, о желании получать похвалы (шестая). Иными словами, Бельгарда интересовала в первую очередь мораль, пускай и практического свойства. Его риторическая стратегия состояла в том, чтобы сперва утвердить идеал, а затем начать делать оговорки. Скажем, «порядочный человек не должен находиться в светском общении с лицами, известными своим распутством, поскольку невозможно бывать в их обществе, не повредив собственной репутации»[1046]. Но дальше начинаются пояснения, что правило не распространяется на должностные и церемониальные обязанности и что с такими людьми все равно можно вести дела, но с ними лучше не дружить. В более позднем трактате «Рассуждение об учтивом обращении» (1698) Бельгард называл учтивость (politesse) «кратким списком со всех нравственных добродетелей»[1047], хотя его взгляд на состояние современного ему общества был в чем-то не менее пессимистичен, чем у Кальера («Нет более в свете истинных друзей, поскольку всякий старается лишь для себя и заботится о других лишь в той мере, в которой они могут быть ему полезны»[1048]). В отличие от Кальера, его заботила не «политика» (то есть стратегия поведения), а поддержание нравственных законов, несмотря на испорченность мира. Как бывший иезуит, он понимал необходимость и неизбежность уступок (собственно, это один из источников его пессимизма), отсюда его желание представить моральные принципы в максимально привлекательном виде как учтивость, хорошие манеры, хороший тон и пр.
Когда Сергей Волчков переводил «Совершенное воспитание» на русский язык, то в отличие, скажем, от английского переводчика «Фортуны», он активно перерабатывал источник, хотя по меркам XVIII столетия его вмешательство оставалось достаточно скромным[1049]. Первое существенное изменение касалось содержания: если в большинстве изданий «Совершенного воспитания» основной текст (максимы выносим за скобки[1050]) делится на 40 главок, то в русском варианте их 27. Переводчик — по-видимому, из соображений политических и моральных — выпустил три группы главок, 1) касающиеся взаимоотношений придворного и короля; 2) выбора дворянина, какому вельможе служить, следует ли любить своего господина и не лучше ли служить напрямую королю; 3) тех средств, которыми можно облегчить себе зависимое существование (азартные игры, охота)[1051]. В целом картина выглядит так (арабскими цифрами обозначены общие главки, римскими — пропущенные):
1. Щастие и нещастие человека от собственных ево поступок зависит.
2. Знатнаго рода людям надобно своего щастия при дворе искать.
3. Два пути или способа к щастию: на войне служить, и при лице самого Государя быть.
IV. Самый краткий путь — потакать наслаждениям Государя.