стоицизма была объявлена образчиком «совершенного воспитания», разработанного аббатом де Бельгардом. Не приходится сомневаться — и перевод Сергея Волчкова это подтверждает, — что в середине XVIII столетия «Совершенное воспитание» читалось как единое произведение, чему могла способствовать очевидная архаичность обеих частей, скрадывавшая разницу между ними.
Характер исходного материала отчасти объясняет и популярность этого текста в России, и его быструю сословную «деградацию». С одной стороны, героическая борьба с Фортуной, для которой все средства хороши, находила больше понимания у русской аудитории конца 1740‐х годов, чем моральные дилеммы подлинного аббата де Бельгарда. С другой, к 1770‐м годам безусловно увеличился разрыв между франкоязычными читателями, способными напрямую следить за изменениями культурных конвенций, и теми, кто нуждался в посредничестве переводчика (что, собственно, и фиксировал Новиков). Однако это не означает, что такое посредничество только увеличивало отставание одних от других. Как мы видим на примере Волчкова, перевод неизбежно модернизировал оригинальный текст, пропуская его через призму современных представлений и придавая ему вернакулярную специфику. В этом плане переход от Грасиана и Кальера к компиляции 1710 года, а затем к русскому «Совершенному воспитанию детей» позволяет увидеть, как формировался тот общий запас референций, который объединял тех, кто мог читать испанского иезуита в оригинале или во французском переводе, с теми, чей культурный горизонт ограничивался русскими переложениями трудов псевдо-Бельгарда.
В «Истории переводов на французский язык в XVII–XVIII вв.» (2014) есть отдельная главка о переводах-«невидимках», которые полностью растворяются в принимающей их культуре. В основном речь идет о научных и прагматических текстах, которые отнюдь не всегда анонимны и, более того, не обязательно маскируют свой переводной статус. Тем не менее они воспринимаются и даже изучаются как оригинальные произведения. Классический пример — «Энциклопедия» Дидро и Д’ Аламбера, отчасти скопированная с аналогичного труда Чемберса[1098]. Несмотря на то, что связь между этими сочинениями хорошо известна, она находится как бы вне читательского и исследовательского фокуса, а потому «не видна».
Этот оптический эффект можно наблюдать и в случае русских переводов XVIII столетия, в особенности относящихся к различным областям пропедевтики. Переложенные на русский язык нормативные труды французских, английских и немецких наставников как бы лишаются своей национальной и исторической идентичности, полностью вписываясь в российский контекст. Тем самым они реализуют свою функцию «общих мест» — не только потому, что их советы архаичны и многократно повторяются в разных сочинениях, но и в силу того, что они намечают подвижные контуры европейской общности. В этом смысле популярность у русскоязычного читателя второй половины XVIII века испано-франко-голландского «Совершенного воспитания» представляет меньшую загадку, чем устойчивость тех культурных механизмов, благодаря которым мы два с половиной столетия спустя продолжаем закрывать глаза на «стороннюю» для нас часть его истории.
Мария ПетроваП. А. ЛЕВАШЕВ И ЕГО ПЕРЕВОД ТРАКТАТА ФРАНСУА ДЕ КАЛЬЕРА «КАКИМ ОБРАЗОМ ДОГОВАРИВАТЬСЯ С ГОСУДАРЯМИ»[1099]
В 1750‐е годы молодой сотрудник Коллегии иностранных дел, а впоследствии известный писатель и публицист Павел Артемьевич Левашев[1100] (1727/1728–1820) перевел на русский язык трактат знаменитого дипломата, члена Французской академии Франсуа де Кальера (François des Callières, 1645–1717) «Каким образом договариваться с государями», опубликованный в 1716 году. Среди многочисленных дипломатических сочинений раннего Нового времени этот трактат оставался одним из самых популярных в XVIII веке, выдержав несколько переизданий не только на французском, но и на многих других европейских языках.
В архивах Москвы сохранились две рукописи перевода Левашева, которые давно известны специалистам, но их никогда не сравнивали ни между собой, ни с существующим печатным переводом сочинения Кальера, вышедшим в 1772 году без указания имени переводчика. В статье предпринята попытка проследить процесс работы Левашева над текстом, его подходы к ремеслу переводчика, а также установить связь между печатным и рукописным текстами. Особое внимание уделяется проблеме употребления общественно-политических понятий и профессиональной терминологии в области международных отношений[1101].
П. А. Левашев происходил из древнего дворянского рода. Его отец владел землями в Ряжском и Пронском уездах Рязанской губернии. В годы Русско-турецкой войны 1735–1739 годов, будучи мальчиком, он участвовал в Крымских походах Б. К. Миниха, находясь при родственнике Василии Яковлевиче Левашеве, основателе Кизлярской крепости на Кавказе и будущем главнокомандующем Москвы. В 1750 году поручик Левашев, официально не поступив на службу в Коллегию иностранных дел, был послан «с нужными депешами» в Стокгольм и Копенгаген. Потом ему было велено остаться «для письменных дел» в канцелярии российского посланника в Дании Иоганна Альбрехта Корфа[1102]. Последний с 1734 по 1740 год был президентом Академии наук, имел обширное книжное собрание, которым, вероятно, могли пользоваться сотрудники миссии. Сообщая о своей готовности содействовать Левашеву в обучении иностранным языкам и прочим тонкостям дипломатической службы, Корф отмечал: «И понеже он сам склонность к тому являет, то чаятельно труды об нем втуне употреблены не будут»[1103]. Получив в 1751 году чин капитана, Левашев, страдавший от сырого копенгагенского климата, был указом от 17 декабря того же года по состоянию здоровья переведен в Дрезден под начало российского полномочного министра Германа Карла фон Кейзерлинга, еще одного бывшего президента Академии наук[1104]. Когда в том же году Кейзерлинг был назначен в Вену в ранге чрезвычайного и полномочного посла, Левашев последовал за ним в качестве «дворянина посольства»[1105]. В собственноручной челобитной от 18 (29) августа 1753 года он просил императрицу Елизавету Петровну уволить его с военной службы и, причислив к Коллегии иностранных дел, перевести в «штатскую», «х которой всегдашнея моя была склонность и охота и х которой я себя еще от самых малых лет приуготовлять начел, почему и надеюсь чрез оную болше показать отечеству услуги». Свою просьбу Левашев аргументировал тем, что с первых дней пребывания за границей «употребил все мое тщание не точию к обучению иностранных языков, универзалной Гистории, географии, но сверх того натуральным и народным правам специальной Гистории знатнейших в Европе держав»[1106].
Вопрос был решен только в 1758 году, когда Левашева произвели в советники посольства в Вене[1107]. В 1761 году он был назначен резидентом в Регенсбург[1108], а в 1763 году — поверенным в делах в Константинополь[1109]. Именно в Вене в 1757 году Левашев закончил работу над переводом сочинения Франсуа де Кальера «De la manière de negocier avec les souverains» («Каким образом договариваться с государями»), включив в текст собственные рассуждения о дипломатическом искусстве.
Франсуа де Кальер родился в 1645 году. С 1670 по 1674 год был агентом французского короля Людовика XIV (1638–1715) в Польше, с 1675 по 1680 год служил при савойском дворе. В 1697 году в качестве чрезвычайного и полномочного посла вел переговоры в Рисвике и подписал мирный договор, завершивший войну стран Аугсбургской лиги с Францией. Книга «De la manière de negocier avec les souverains» была написана тогда же, но опубликована лишь в 1716 году, после смерти Людовика XIV, причем одновременно в Париже, Брюсселе и Амстердаме[1110]. В том же году сочинение Кальера вышло на английском[1111] и немецком языках[1112], в 1726‐м — на итальянском[1113].
Исследователи по-разному оценивают причины успеха этого сочинения. Как отмечает современный биограф Кальера Жан-Клод Ваке, многочисленные предшественники писателя ставили в центр своего повествования фигуру посла, его качества, привилегии, функции — об этом свидетельствуют даже названия их сочинений: «Посол и его функции», «Совершенный посол», «Публичный министр при иностранных дворах: его функции и прерогативы». Кальер же положил начало традиции писать о переговорном процессе и о тех усилиях, которые нужно приложить конкретным людям (дипломатам), чтобы переговоры завершились успехом, а успех переговоров — это возможность избежать войны[1114]. При этом речь идет не об успехе любой ценой: если государь приказывает своему дипломату пойти на подлость (убийство или мятеж в стране пребывания), у него есть право не выполнить приказ и остаться честным человеком. Сочинение Кальера по своей жанровой принадлежности ближе не столько к литературе по международному праву, сколько к популярной в эпоху классицизма назидательной литературе. Автор не ссылается на личный опыт, а пытается сформулировать универсальные правила поведения, которых должен придерживаться человек, облеченный посольским характером.