Кто именно перевел недостающие части французского издания 1757 года, неизвестно. Открытым остается и вопрос, кому принадлежала инициатива публикации книги Кальера на русском языке. Документы Санкт-Петербургского филиала архива РАН не дают на него ответа. Для Собрания, старающегося о переводе иностранных книг, сочинения по международно-правовой проблематике были, скорее, исключением из правил[1148]. К таковым, помимо Кальера, можно отнести только публикацию «Проекта о вечном мире» аббата де Сент-Пьера (1658–1743), а точнее сокращенного варианта этого сочинения, составленного Ж. Ж. Руссо в 1761 году[1149]. На русский язык сочинение Руссо перевел переводчик Коллегии иностранных дел, известный сочинитель Ипполит Федорович Богданович. Опубликовано оно было в 1771 году — за год до публикации книги Кальера. Возможно, между этими фактами есть какая-то связь, особенно если учесть, что впоследствии Левашев издавал собственные сочинения в типографии дальнего родственника своего коллеги — Петра Ивановича Богдановича[1150].
Предположение о причастности Левашева к редактированию собственной рукописи отчасти подтверждается существованием еще одного ее экземпляра, хранящегося в РГАДА, внимание к которому в 1986 году привлекла Н. Д. Кочеткова, не знавшая о существовании рукописи АВПРИ[1151]. Рукопись РГАДА также переписана набело, но другим почерком (опять-таки не Левашева), она не переплетена, не содержит посвящений и у нее несколько иное название «О должности Министра при дворах иностранных, о его преимуществах и привилегиях и качествах сему званию нужных и о способах как договариватся с владеющими г<осу>дарями. Сочинение г. Каллиера. С францускаго перевел и во многом из других авторов пополнил дворянин посольства П. Левашов. В Вене 1757 года»[1152]. По количеству, названию и составу глав в первом и втором томе она полностью совпадает с рукописью АВПРИ. В ней есть эпиграфы из Притчей Соломоновых, «Слово к истинным патриотам» и все вставки, принадлежащие перу Левашева.
В рукописи РГАДА прослеживается тенденция заменять иностранные слова русскими эквивалентами (например, нация — народ, таланты — качества, фаворит — любимец, практика — употребление и др.), что характерно и для издания 1772 года и, вероятно, обусловлено языковой политикой Екатерины II, целью которой было повышение статуса русского языка на фоне широкого использования французского в придворных кругах[1153]. Указанные замены, казалось бы, позволяют сделать вывод о более позднем создании рукописи РГАДА по сравнению с рукописью АВПРИ. Однако и в рукописи АВПРИ присутствуют обороты, которые мы находим в печатном тексте, поэтому точно установить, какая из рукописей была составлена раньше, пока не удалось[1154].
Всякои посол некоторым образом подобен комедиянту, вышедшему на театр пред глаза народа играть знатнои роль, но как сие звание возводит его свыше состояния и некоторым образом равняет его с самыми земными обладателями по силе права представления оных сопряженному с ним, как и по особливому обращению, которое с ними иметь дозволяется, в сем случае не инако как за худаго комедиянта почтен быть может, ежели не будет уметь удержать своего достоинства. Сие обязателство есть камень претыкания для многих министров, потому что точно не знают в чем состоит прямая их должность.
Всякой посол подобен комедианту, вышедшему на театр пред глаза народа играть свой знатной роль, но как сей чин возводит его сверх настоящаго его звания и некоторым образом равняет ево с самыми земными владетелями, по силе права представления оных сопряженному с ним, как и по особливому обращению, которое с ними иметь дозволяется, в сем случае не инако как за худаго комедианта почтен быть может, ежели не будет уметь себя содержать в таковом ево достоинстве. Сие обязательство есть наижесточайшей камень претыкания, и на которой многия министры сподвинувшися упали, потому что точно не знали в чем состоит прямая их должность.
Посол некоторым образом подобен комедианту, преданному на театре глазам народным для представления великих особ. Звание возвышает его сверх ево состояния и с некоторой стороны равняет со владыками земными, по праву представления оных сопряженному с ним, и по особливому обращению, которое с ним имеет; но не инако может быть признаваем другим комедиантом, ежели не умеет удержать своего достоинства; сие обязательство есть камень претыкания для многих министров, потому что точно не знают, в чем оное состоит.
Несмотря на то что в рукописи Левашева присутствуют вставки из других источников и собственные размышления, его основной стратегией как переводчика, несомненно, было точное воссоздание смысловой полноты оригинала. Пожалуй, наиболее сложным для Левашева стал перевод категорий, отражавших социальную структуру французского общества конца XVII века.
Les differentes professions des hommes se peuvent réduire à trois principales. La premiere est celle des ecclésiastiques, dont il y a diverses espèces; la seconde celle des gens d’ epée, qui outre ceux qui servent dans les armées, comprend encore les gens de la cour & les gentilshommes ou soi-disans, qui ne sont point engagés dans les emplois de l’ eglise ou de la judicature: La troisiéme profession est celle des hommes de loi, qu’on appele ne France gens de Robe.
Различные звания людеи могут разделены быть на три главные. Первое состоит из духовных, в котором находятся разные роды; второе из военных людеи, замыкающее в себе, кроме служащих в армиях, придворных и дворян или так называемых, которые еще не вступили ни в духовные, ни в судеиские чины. Третие состояни людеи приказных во Франции называемых жанс де роб.
Из этого отрывка видно, что при переводе profession Левашев использует понятия «звание» и «состояние», очевидно уловив, что речь идет не только о роде деятельности, но и о сословной принадлежности. При этом les emplois de la judicature и des hommes de loi, означающие по сути одно и то же, Левашев переводит по-разному — «судейские чины» и «приказные люди», а gens de robes — еще один синоним — не переводит совсем. Однако далее в той же главе les gens de robes и les emplois de la robe переводятся как «штатские чины» и «приказные люди» соответственно[1155]. Вариативность при переводе одних и тех же понятий свидетельствует о том, что Левашев, с одной стороны, не стремился их унифицировать, а с другой — что универсальные категории, через которые могли быть описаны европейские общественные реалии, к середине XVIII века в России еще не были разработаны[1156].
В употреблении понятий pays и Etat ни у Кальера, ни у анонимного автора второго тома издания 1757 года нет определенной системы, они часто выступают как синонимы. Левашев переводит их по-разному, чувствуя языковые нюансы: иностранные государства или земли (pays étrangers), «знатнейшие христианские державы» (les principaux Etats de chrétienté), «доброе управление государством» (pour bien gouverner un Etat), «нет ни одново государя ни правителства» (il n’y a point de prince ni d’ Etat).
Понятие droit de gens Левашев традиционно переводит как «правы народные» или «народное право», droit public — «публичное, или государственное право», droit civil — гражданское право. В главах, позаимствованных у автора анонимного трактата 1726 года и Сарраза дю Франкнэ, речь несколько раз идет о «натуральных правах» (то есть о естественном праве) — понятие, которое не встречается ни в одном из изданий Кальера.
Любопытные наблюдения можно сделать по поводу понятия «политика». В первом томе французского издания, принадлежащем самому Кальеру, оно почти не встречается (упоминается Ришелье как великий политик и его Testament politique, дважды affaires politiques, один раз «снисходительность к политике и максимам, которые ею правят» — condescendance pour la politique et le[s] maxime[s] qui y regnent). Во втором томе, принадлежащем неизвестному французскому автору, речь идет о политике как политическом курсе (politique de Venise, sage politique, saine politique, politique de princes, la politique des intérêts des couronnes), и именно так («политика корон и их интересов») это понятие переводит Левашев, но в своих собственных текстах (например, в «Слове к истинным патриотам» или в главе «О начале посолств» второго тома) он пишет о политике в несколько ином контексте.
В нынешние века и политика не менше государству нуждна, сколко силное воиско, которое одно без знания политики весма мало ползовать может, но где