Неясно, какое из изданий императрица держала в руках — первое или второе. Благодаря рижским книготорговцам жизнеописания очень быстро достигли пределов Российской империи[1167]. Всего лишь два месяца прошло после осуждения Остермана и Миниха, а Хемпель уже изготовил их жизнеописания, причем в последней, третьей части (§ 4) приводится полностью январский манифест 1742 года, отменивший смертную казнь для Остермана и других, описывается несостоявшаяся казнь Остермана и замена ее ссылкой в Березов[1168]. Если первое издание — 1742 года — было полностью анонимным, то на втором — 1743 года — есть подпись C. F. H. под посвящением. За этими буквами скрывался юрист из Галле Христиан Фридрих Хемпель (?–1757) — непримечательный, но очень плодовитый автор-компилятор[1169].
Скорость, с которой Хемпель изготовил жизнеописания опальных политиков, кажется удивительной. Для этого он должен был иметь постоянные налаженные каналы связи с правящими кругами России, собирая информацию на протяжении многих лет. Как он сам сообщил в предисловии к первому изданию, он прилагал большие усилия, поддерживая некую переписку, чтобы получать достоверные сведения[1170].
Оба издания — 1742 и 1743 годов — состоят из трех частей, однако по объему второе превышает первое в два раза. Первая и третья части обоих изданий совпадают по числу и составу параграфов (6 и 4 соответственно), а вторая часть издания 1743 года состоит из 62 параграфов вместо 33 в 1742 году. Первая часть идентична по содержанию в обоих изданиях: в ней идет речь о происхождении Остермана, начале его службы в России и смене им имени с немецкого на русское и, как полагал автор, религии. Третья часть обоих изданий посвящена «революции» 1741 года, падению Остермана, приговору и ссылке. Таким образом, состав изданий отличается в основной, второй части, охватывающей почти сорок лет жизни Остермана, которая в переводе называется «Как [Остерман] сделался известным в России; и был возведен на высокую степень почестей; равномерно о его супруге, детях и о прочих обстоятельствах жизни до его недавно воспоследовавшаго печальнаго падения, до постигшаго его печальнаго случая»[1171].
В России XVIII века написанные Хемпелем биографии политиков аннинского царствования, как представляется, не были особенно известны, тем более что бóльшая часть тиражей изданий 1742 и 1743 годов была, по всей видимости, изъята и уничтожена[1172]. Тем не менее приблизительно через полвека, в конце 1780‐х — начале 1790‐х, этот труд вновь стал актуальным: возник перевод жизнеописания Остермана на русский язык. При этом о переводах на русский язык биографий Миниха или Бирона, написанных Хемпелем и изданных в те же годы, ничего не известно. Единственный рукописный экземпляр перевода биографии Остермана хранится в личном фонде Алексея Федоровича Малиновского (1762–1840), в 1780–1790‐е годы — переводчика, затем секретаря Архива, помощника управляющего с 1801‐го и управляющего Архивом с 1814 года[1173]. Степень его личной причастности к переводу определить по рукописи невозможно, однако тот факт, что она оказалась в его личном архиве[1174], свидетельствует в пользу того, что местом ее возникновения и работы над переводом книги Хемпеля, был Московский архив Коллегии иностранных дел.
В 1780–1790‐е годы, на которые приходится значительный объем переведенного текста труда Хемпеля (на это указывают филиграни на бумаге), Московский архив Коллегии иностранных дел в Москве был одним из главных «очагов» переводческой деятельности. Нельзя исключать, что перевод биографии Остермана мог быть вменен некоторым архивным чиновникам в обязанность по службе. Переводчики служили в архиве Коллегии иностранных дел в Москве в силу его специфики, а сама практика переводов существовала и в самой Коллегии еще со времен Посольского приказа. Уже в XVII веке там занимались переводами с иностранных рукописей и печатных книг[1175]. При приеме на службу в Архив в некоторых случаях проводился экзамен на знание иностранных языков, хотя установить, была ли эта практика систематической, не удается. Так, самого Малиновского, поступавшего на должность даже не переводчика, а актуариуса (13‐й класс по Табели о рангах), в конце 1779 года экзаменовал сам управляющий архивом Герхард Фридрих Миллер по латинскому, французскому и итальянскому языкам[1176]. В 1780‐е годы в штате Архива формально было только два чиновника в должности переводчика (10‐й класс). Тем не менее идентифицировать ни один из почерков в рукописи перевода не удалось, и в том числе потому, что переводами занимались многие из служащих. Переводили с иностранных языков и актуариусы: сам Алексей Федорович Малиновский и его брат Василий, учившиеся в университетской гимназии и владевшие вместе французским, итальянским, немецким и латынью, — и чиновники-канцеляристы на низших должностях, выполнявшие техническую, повседневную работу с переводами[1177]. В 1783 году Алексей Малиновский стал переводчиком и по должности, будучи произведен в чин коллежского переводчика[1178]. Оставаясь в этом чине, Малиновский с 1793 года служил также секретарем Архива, а «при переводах» состояли Петр Миллер (племянник покойного Герхарда Фридриха Миллера) и Лев Максимович Максимóвич[1179].
Малиновский занимался переводами значительную часть своей жизни. До определенного момента они, видимо, вносили существенный вклад в его благосостояние. Свою переводческую карьеру он начал в журналах Н. И. Новикова, сблизившись с ним благодаря созданной Новиковым и И. Е. Шварцем в 1779 году Педагогической, с 1782 года — Переводческой семинарии. В 1781 году, уже оставив гимназию и служа в Архиве, он стал членом Собрания университетских питомцев, также находившегося в сфере интересов московских розенкрейцеров[1180]. Единственный подписанный его именем перевод этого времени — вероятно, самый первый перевод на русский язык «Максим» Ларошфуко (причем с итальянского!) — был опубликован в новом журнале, издававшемся Новиковым в Москве[1181]. Возможно, некоторый опыт переводческой работы он имел еще до поступления на службу в Архив, поскольку Новиков поощрял студентов, семинаристов и даже церковнослужителей «к упражнению в переводах, печатая их своим иждивением и платя переводчикам с каждого листа условленную цену». Основное место среди переводов занимали моралистические сочинения — как классических, так и современных авторов[1182]. Первые переводческие занятия проложили Малиновскому путь к переводам политических сочинений, а также пьес — французских и немецких — в 1780–1790‐е годы. Около 25 первых лет службы в Архиве Малиновский постоянно занимался переводами, не связанными с его служебными обязанностями. В 1780‐е годы они печатались в типографии Московского университета, а значит, скорее всего, финансировались Новиковым и кругом московских масонов.
Неизвестно, был ли предназначен для Типографической компании перевод трактата «L’ uomo di governo» венецианца Николо Донато (1705–1765), выполненный под редакцией Малиновского с французского перевода Жана-Батиста-Рене Робине (1735–1820), изданного в 1767 году. Перевод сохранился лишь в рукописи, по которой сложно определить степень участия в этой работе Малиновского как переводчика: его рукой переписаны некоторые главы, он же осуществлял общую редактуру перевода, а под оглавлением первой части стоит его подпись[1183]. Принадлежат ли другие почерки переводчикам или только переписчикам, неизвестно.
Привлекать чиновников Архива к своим переводам на заказ Малиновский стал в 1790‐е годы, когда взялся за модные пьесы Августа фон Коцебу и стал получать заказы от владельца Московского публичного театра Майкла Меддокса. Он переводил с немецкого языка, будучи его «несовершенным знатоком», поскольку никогда его не учил, в отличие от своего брата Василия[1184]. В мемуаристике, а затем и в литературе полтора века обсуждался вопрос о том, кто был истинным автором переводов. Так, чиновник Степан Петрович Жихарев (1788–1860), юношей в 1805 году наблюдавший чиновников Архива, утверждал, что Малиновский «заставлял» переводить пьесы Коцебу молодых людей, служивших в Архиве (среди них — Василия Жуковского, братьев Тургеневых)[1185]. О том же писал Михаил Александрович Дмитриев, тесно связанный с кругом «архивных юношей» родственными и дружескими отношениями: «Он сам [Малиновский] не знал ни слова по-немецки. Их [пьесы Коцебу] переводили большею частию чиновники Архива; он исправлял слог и печатал, или отдавал за деньги Медоксу, содержателю тогдашнего театра»[1186]. Прямых доказательств тому, что Малиновский не знал немецкого языка, ни у кого из мемуаристов не было, поэтому авторство Малиновского в литературе не оспаривалось, а любые подозрения выглядели как наветы