. Bridewell — одна из самых крупных тюрем Англии, находившаяся в помещениях Bridewell Palace с середины XVI века. По-видимому, русский переводчик имел представление о том, что название этого учреждения стало именем нарицательным для мест заключения, организованных по типу работных домов на территории всей страны, и дало образец для создания работных и исправительных домов в Голландии, Бельгии, немецких и итальянских землях, а также в ряде американских колоний в конце XVI–XVII веке[1352]. В Российской империи первая попытка создания смирительных домов, основанных на схожих принципах, относится к первой четверти XVIII века[1353]. Схожесть практик наказания России и Англии позволила найти понятный читателю эквивалент.
Таким образом, перевод того или иного юридического термина на русский язык зависел, во-первых, от наличия уже сложившихся устойчивых терминологических соответствий между словами в языках оригинала и перевода («преступление» — crime и другие). Во-вторых, немаловажную роль играли заимствования слов. Отсутствие заимствованного эквивалента могло привести к лексической вариативности в переводе, как это было при передаче слов plainte и compétence. Наоборот, давние заимствования, как, например, слово «апелляция» (appel), чаще использовались для перевода. В-третьих, перевод некоторых юридических терминов и понятий зависел от полноты знаний переводчика (и читателей) о том или ином правовом явлении, бытовавшем в Западной Европе. Новиков старался дать определение используемым терминам («ущерб с лихвами», «увещание присяжных» и другие), но не ставил перед собой цели создать словарь юридических терминов. Некоторые слова (например, «алдерман»), остались без пояснений.
Французский литературовед и историк Ж. Сгар предложил характеризовать сочинение Гайо де Питаваля, посвященное causes célèbres, как незавершенную работу, которая лишь претендовала на литературность. Сгар видел в Гайо де Питавале и его последователях, писавших в данном жанре, переводчиков, но не поэтов, способных придумать язык, пригодный для передачи глубокого смысла человеческих ситуаций, проиллюстрированных судебными кейсами[1354]. Высказывание французского ученого может привести нас к выводу, что Новиков являлся всего лишь «переводчиком переводчиков». Анализ ключевых элементов «Театра судоведения» показал, что это не так.
Действительно, его автор стремился быть верным посредником при передаче сути судебных историй XVI–XVII веков, собранных Гайо де Питавалем и переработанных и дополненных Рише. Именно литература на французском языке составила основу «Театра судоведения». Среди использованных Новиковым книг были как оригинальные французские произведения, так и переводы на французский язык. Кроме того, авторы-составители русского сборника пользовались уже опубликованными русскими переводами англоязычной литературы, из чего можно сделать вывод, что переводчики владели лишь одним иностранным языком — французским. Тем не менее им удалось представить материалы судебной практики как Франции, так и Англии.
Несмотря на преобладающий интерес к культуре Франции, ее правовая действительность не стала моделью, которой следовали в России, но создала возможность для знакомства с правовыми практиками других стран. Внимание к правовым практикам Англии не было случайностью и было обусловлено интересами императрицы и других государственных деятелей, занимавшихся в 1760–1780‐е годы разработкой уголовно-правовой и тюремной реформ. Чтение трудов английских правоведов имело значение при введении в правовую систему страны новых принципов деления права на уголовное и гражданское, а также при внедрении новых видов уголовно-наказуемых деяний и усовершенствованной классификации правонарушений.
Новиков заимствовал для своего издания немало текстов из французских первоисточников и английских трудов, переведенных на французский язык, но его сборник все же является самостоятельным произведением. Это можно увидеть на примере переработки материалов causes célèbres в сочинении «Дела, доказывающие, сколь употребление пыток опасно и мало способно ко откровению истины»[1355], а также комментариев и сносок с объяснением ситуаций и юридических терминов («ущерб с лихвами» и другие), которые не соответствовали реалиям Российской империи конца XVIII века.
На наш взгляд, «Театр судоведения» недооценен работавшими с ним исследователями. Нельзя согласиться с Ричардом Уортманом, рассматривавшим этот труд лишь в качестве руководства для судей, которые, как и Новиков, смотрели «на отправление правосудия как на черную работу администрации. Иметь дело с осадком человеческого невежества и порочности было с этой точки зрения печальной необходимостью»[1356]. Стремясь познакомить своих читателей с правовой действительностью западноевропейских государств, Новиков объяснял, как функционируют органы суда и каков смысл описываемых юридических практик. Следует отметить тщательность отбора судебных кейсов и иных материалов, вошедших в состав собрания: все они в той или иной степени позволяли переосмыслить некоторые принципы осуществления правосудия в России. Переводчик обратил первоочередное внимание на уголовные дела, так как его занимали вопросы целесообразности использования пыток, возможности доверия результатам допросов с использованием дыбы и других членовредительских и болезненных инструментов. Этой проблеме был посвящен отдельный очерк, где на примере европейских кейсов доказывалась несостоятельность применения пытки, которая, в соответствии с Соборным уложением 1649 года, и в конце XVIII столетия оставалась одним из основных средств для получения доказательств в пользу виновности или невиновности обвиняемого[1357].
Создателю сборника пришлось провести работу по поиску наиболее удачных стратегий перевода. Значительная часть подготовленных к публикации отрывков содержала множество юридической терминологии. В частности, Рише — автор-составитель сборника causes célèbres, положенных в основу большей части томов «Театра судоведения», — был педантом в использовании юридической лексики, которая на сегодняшний день понятна преимущественно специалистам, занятым в сфере регулирования правоотношений. Кроме того, издание Рише имело большое количество ссылок с цитатами из юридических трактатов, написанных преимущественно на латинском языке. Исключение примечаний на латыни Новиковым привело к сокращению объема некоторых из переводных историй. Латинский язык не был широко распространен в России. В основном его учили те, кто стремился поступить в университет[1358]. Длинные переводы с латыни вызывали затруднения, могли утяжелить текст, рассчитанный не на ученых и специалистов, а скорее на просвещенных дворян[1359], представлявших себя осведомленными и добродетельными людьми (русская версия французского honnête homme).
Перевод специальной юридической лексики требовал усилий. Не случайно Новиков уделил внимание комментированию некоторых слов и словосочетаний. Сопоставление использовавшейся в оригиналах и переводе лексики позволяет говорить о том, что во второй половине XVIII века юридический язык Российской империи, в отличие от Франции, находился в процессе изменений и был менее стабилен. Об этом свидетельствует многообразие вариантов перевода с французского на русский язык такого широко используемого слова, как plainte[1360]. Устойчивая юридическая терминология, существовавшая во французском языке второй половины XVIII века и употребляющаяся в настоящее время, не всегда имела в русском языке точные эквиваленты, поэтому в «Театре судоведения» часты перифразы, позволявшие дать более четкое представление о практических аспектах осуществления судопроизводства. Последнее обстоятельство говорит об искусности переводчиков и ценности созданного ими произведения[1361]. Это собрание является важным источником по истории формирования юридической терминологии в Российской империи Нового времени.
Сведения об авторах
Татьяна Владимировна Артемьева — доктор философских наук, профессор кафедры теории и истории культуры Института философии человека Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена (Санкт-Петербург).
Елена Васильевна Бородина — кандидат исторических наук, доцент Уральского федерального университета (Екатеринбург), старший научный сотрудник Лаборатории эдиционной археографии Уральского федерального университета, старший научный сотрудник Института истории и археологии Уральского отделения РАН.
Константин Дмитриевич Бугров — доктор исторических наук, профессор Уральского федерального университета (Екатеринбург), ведущий научный сотрудник Лаборатории междисциплинарных гуманитарных исследований Института истории и археологии Уральского отделения РАН.
Рива Арсеновна Евстифеева — Ph. D., лектор университета Страсбурга (Франция).
Михаил Александрович Киселев — кандидат исторических наук, доцент Уральского федерального университета (Екатеринбург), старший научный сотрудник Лаборатории междисциплинарных гуманитарных исследований Института истории и археологии Уральского отделения РАН.
Майя Борисовна Лавринович — кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра истории России Нового времени Научно-исследовательского университета Высшая школа экономики (Москва).