Честно сказать, я недолго ломал голову по этому поводу и забыл о непонятном разговоре, как только машина неизвестного гостя выехала за ворота нашего дома. А спустя несколько дней, когда мы стали собираться на премьеру, вновь вспомнил о нём.
Оказывается, этот Алан был портным. Он нарочно для меня пошил чёрную жилетку, блестящую, как вороньи крылья, и ярко-красную бабочку. Точно такую же на меня надевал Елисеев в день своей свадьбы. Когда всё это напялили на меня и я увидел себя в зеркале, честно сказать, я от неожиданности растерялся. Нет, я не выглядел плохо, наоборот, из отражения на меня смотрела настоящая звезда Голливуда такой красоты, что можно упасть и не встать. Но как же мне было непривычно в этом наряде! Я сроду не носил одежду, за исключением полицейской тужурки, которую на меня надевали исключительно в тех случаях, когда в отдел приезжали журналисты снимать очередной репортаж обо мне. К своему огромному удивлению, я впервые в жизни не возмущался, что меня нарядили как диванную собачку, и поэтому, когда Кристофер спросил: «Ну как? Тебе нравится?» – я честно ответил: «Ав».
Я и так и сяк рассматривал себя в зеркале, пытаясь найти сходство с четвероногими баловнями судьбы, но ничего подобного не заметил. Как сказала хозяйка Дейзи, я выглядел как настоящий мачо. Жаль только, мои родственники так и не увидят меня во всей красе. Надеюсь, Кристофер сфотографирует меня и пошлёт им снимки. Если они до сих пор не приехали, то вряд ли вообще приедут. Скорее всего, Елисеева не отпустили на службе, а Шура без него ни за какие шанежки не полетит. Наверное, поэтому Кристофер молчал: не хотел расстраивать меня перед премьерой. Каждый раз, засыпая по вечерам, я мечтал кинуться в их объятия при встрече, обнять Елисеева лапами, услышать, как Шура скажет: «Тришенька, я соскучилась по тебе». Александра, ты даже представить не можешь, как мне не хватает твоих ласковых прозвищ. Помню, как злился и обижался на неё, когда она меня по-разному называла. Глупый, ну до чего я глупый пёс! Сейчас бы всё отдал, чтобы услышать хоть одно словечко. Конечно, и тут я не был обделён лаской. Женщины, окружавшие меня в Лос-Анджелесе, непременно обращали на меня внимание. Но, признаюсь, это не то. Из уст моей Шуры все эти ласковые слова звучат по-другому, по-особенному. А сколько раз я видел во сне нашу встречу! Уму непостижимо…
О том, как буду возвращаться в Россию, я пока не думал, но нисколько не сомневался, что Кристофер позаботится об этом.
– Ну хорош, хорош, – усмехнулся он, оторвав меня от созерцания собственной персоны. – Готовься, приятель, сегодня внимание всех СМИ будет приковано к тебе. – Он встал рядом со мной, обхватил пальцами подбородок, повертел головой туда-сюда, рассматривая себя в зеркале, и спросил: – Как считаешь, нормально выгляжу?
– Ав, – ответил я.
Глядя на его отражение, я вдруг вспомнил, как едва не принял его за бездомного, увидев на пороге нашей квартиры. Хм, какой уж тут бомж? В тёмном костюме, белоснежной рубашке с блестящими камушками вместо пуговиц и чёрной бабочке на шее он был похож на настоящего режиссёра, которых показывают по телевизору, когда им вручают ту самую заветную статуэтку. Не понимаю я его бывшую жену: ну разве можно из-за неё уйти от такого парня? Он красивый, как я, а ещё добрый и отзывчивый. Правда, на съёмочной площадке превращался в настоящего тирана, но, честно сказать, я не обижаюсь на него. Как я понял, актёры – такая публика, если не будешь с ними строг, то и «кина» хорошего не получится.
– Ну так что, ты готов? – спросил Кристофер. – Нам пора ехать. Мы не можем себе позволить опоздать на собственную премьеру. – Не дожидаясь моего ответа, он направился на выход из дома. Я последний раз взглянул на себя в зеркало и помчался за ним.
В этот раз с нами в машине ехала Мари. Они с Вилсоном тоже были в списке приглашённых гостей. Кристофер сел рядом с громилой, а мы с Мари разместились на заднем сиденье. Всю дорогу она меня наглаживала, рассыпаясь в комплиментах моей красоте. Совсем захвалила.
Вскоре мы подъехали к большому серому зданию. Посмотрев в окно, я чуть не запрыгал от радости, не увидев назойливых журналистов и красной дорожки. До сих пор с содроганием вспоминаю тот случай, когда наступил Эмилии на платье.
– Вилсон, останови у центрального входа, – попросил Кристофер. – Мы с Трисоном выйдем здесь, а ты поставь машину на парковку, и приходите в кинотеатр.
Выйдя на улицу, я уставился на гигантскую афишу, висевшую по центру здания. На заднем плане были изображены Кристофер и Энн, они стояли спиной друг к другу, сложив руки на груди. И он, и она были так хороши. Я думал, из них получилась бы неплохая пара. Энн – замечательная, добрая девушка. Вот только она оказалась замужем. Я сам лично видел её мужа, однажды он приезжал за ней на съёмки. А я, глупыш, когда-то подумал, что она неровно дышит к Кристоферу. На самом деле их связывали хорошие дружеские отношения.
На переднем плане плаката красовался я, парящий над заснеженным склоном, не иначе как снежный барс. Я выглядел так, словно снимок был сделан с замедленной съёмки. Мои лапы не касались горы, а уши и хвост смешно торчали вверх. Я вспомнил тот день, когда снимали этот эпизод. Кристоферу тогда не нравилось, как я бегу, он то и дело кричал в микрофон: «Трисон, ты должен не бежать по склону, а лететь над ним!»
Как только мы оказались в фойе кинотеатра, я понял, что радость моя по поводу отсутствия журналистов была преждевременной. Они накинулись на нас, словно стая голодных соловьёв, и галдели до звона в ушах. Кто-то совал в лицо Кристофера поролоновый шарик микрофона, папарацци, щёлкая затворами фотоаппаратов, лезли поближе в надежде сделать удачный кадр, со всех сторон на меня пялились стеклянные глаза видеокамер. Пока Кристофер отбивался от них, отвечая на бесконечные вопросы, я сидел у его ног и в томительном ожидании озирался по сторонам. С ума сойти, сколько народу собралось, ещё больше, чем на церемонии награждения победителей Голливудского кинофестиваля. У меня аж глаза разбежались от этого людского муравейника. На стене я заметил плакат с непонятными надписями. Я не мог их прочитать, возможно, так выглядит название нашего фильма «Искупление» на английском языке. На его фоне, как обычно, фотографировались многочисленные приглашённые гости.
Улыбаясь своей фирменной улыбкой, Кристофер преспокойно общался с журналистами, а я в нетерпении переминался с лапы на лапу и в который раз радовался, что не умею говорить. Надо же, а ведь когда-то я огорчался по этому поводу.
Я был на седьмом небе от счастья, когда под потолком прозвучал голос: «Уважаемые дамы и господа! Просим всех занять свои места в зрительном зале». Честное слово, устал я от этой пресс-конференции.
Дружно откликнувшись на приглашение, народ хлынул к распахнувшимся дверям и, как это обычно бывает, столпился у входа. Я тоже был на низком старте, оставалось только дождаться, когда Кристофера отпустят неугомонные журналисты, будь они неладны. Но в то же время я понимал: не будь их на премьере, кто расскажет о нашем фильме? А через свои СМИ они разнесут информацию по всему миру. Заметив моё состояние, Кристофер подмигнул мне и, обведя взглядом корреспондентов, обратился к ним:
– Друзья, мне кажется, стоит сделать паузу в нашем общении. Мой друг устал. – Он потрепал меня по холке, и все дружно рассмеялись, а я подумал: «Каков хитрец! Небось, самому надоело отвечать на вопросы, а сослался на меня». – К тому же ему не терпится посмотреть фильм, в отличие от меня, он его ещё не видел. Я прав, Трисон? – спросил он.
– Ав, – ответил я, чем привёл журналистов в восторг. Они стали аплодировать мне, словно я станцевал партию Терпсихоры в балете «Аполлон».
– Давайте продолжим беседу после просмотра картины, – предложил Кристофер и наконец произнёс желанные слова: – Пойдём, Трисон, уже все собрались, ждут только нас.
Я просто обалдел, когда мы вошли в заполненный зал. Такое чувство, будто весь Лос-Анджелес приехал смотреть наш фильм. Зрители повставали со своих мест, со всех сторон сыпались приветствия и сверкали вспышки фотоаппаратов.
Кристофер только и успевал вертеть головой, обмениваться кивками с гостями, пожимать протянутые руки и принимать поздравления. Ох и нелёгкая это работа – быть звездой. Уж лучше воришек ловить в метро. Пока мы шли по проходу к первым рядам, где расположилась наша съёмочная группа вместе с их подругами, друзьями, мужьями и жёнами, я вглядывался в лица зрителей – и многие из них мне казались ужасно знакомыми. Наверняка здесь собрался весь киношный мир Голливуда. Когда мы наконец добрались до своих, среди них я увидел Вилсона и Мари. За суматохой в фойе я не заметил, как они прошли в зал. Кристофер обменялся рукопожатиями с мужской половиной группы, с женщинами – дружескими поцелуями в щёку. Каждый из них потрепал меня по холке, почесал за ухом, отвесил с десяток комплиментов по поводу моей внешности: все сошлись во мнении, что мне к лицу, пардон, к морде жилет и бабочка. Хм, странные люди, будто я сам этого не понимаю. А особо любвеобильные барышни, такие как Мэг и Джоан (у которой французские бульдоги, мальчик и ещё один мальчик), чмокнули меня в нос.
– Кристофер, пора начинать, – сказал Майк, он постучал пальцем по циферблату наручных часов. – Мы и так уже затянули.
– Пять секунд, – кивнул Кристофер, и, прежде чем убежать на сцену, где ему предстояло держать речь режиссёра, он подвёл меня к громиле. Они с Мари сидели в крайних рядах, поближе к проходу. – Трисон, будь рядом с Вилсоном, когда я тебя позову, выйдешь ко мне. Ты меня понял? – сказал Кристофер.
– Ав, – ответил я, но мой и без того тихий ответ потонул в людском шуме.
Полный зал гудел, словно потревоженный бесстрашным медоедом улей, но стоило Кристоферу занять место у микрофона, голоса тотчас смолкли.
– Если вы позволите, то я начну, – с улыбкой сказал он, обведя взглядом зрителей.
– Давай, Поланд, начинай, заждались мы тебя, – раздался из зала мужской голос.